То же и с рубкой — настолько примитивной, насколько это вообще возможно. Пять консолей со сферическими экранами, с системой управления полетом настолько простой, что изобретена она могла быть в конце двадцатого века. Их, конечно, не существовало; этот виртуал вводился в его мозг через кортикальный интерфейс, который спроектировал для них Соко, предупредив, что это опасно. Если оликсы получат когда–нибудь доступ к сети «Еретика–мстителя», единое сознание сможет подорвать их разумы нейровирусом.

— Значит, нам лучше не попадаться, — спокойно ответил на это Алик на совещании по планированию — восемнадцать месяцев назад.

Каллум наблюдал за данными на своем экране, за цветными волнами графиков и иконками, аналогичными тем, что выплескивались на линзы. Когда он сосредотачивался на них, остальная рубка рассеивалась, оставляя его в центре чистой информации. Пространство на таком расстоянии от Дельты Павлина было относительно чистым, что подтверждалось минимальным воздействием на защитное искажающее поле, окружающее корабль. Датчики массы сообщали, что в радиусе тысячи километров от корпуса нет ничего, кроме атомов водорода и нескольких крупиц углерода. Энергия беспрепятственно текла из термоядерных генераторов в системы, и сеть работала без сбоев.

— Кто первый? — спросила Джессика.

Информация вернулась на экран, и Каллум обвел взглядом четыре остальных кресла. Их рассадили в вершинах простого пятиугольника — Кандара справа от него, потом Джессика, Алик и Юрий. Все они провели последний год в подготовке к полету, пытаясь разобраться в гравитонных двигателях и теории червоточин. Совокупный возраст не помогал, а скорее мешал им: новые концепции плохо укладывались в старые мозговые клетки. Но постепенно они научились контролировать симуляцию, не слишком при этом лажая.

— Я пойду, — решил Каллум.

Алик рассмеялся:

— С тебя полтинник, — бросил он Юрию.

Юрий был мрачен.

— Что? — не понял Каллум.

— Мистер Спасу–Мир–Дважды–До–Завтрака, — позлорадствовал Алик. — Конечно, тебе хочется полетать на этой хрени. Вновь ощутить вкус славы.

— Эй, я работал в экстренной детоксикации восемь лет, век назад. Уходя, я оставил позади деньки адреналинового наркомана. Я хочу все исправить, потому что это нужно сделать. И я что–то не слышал, чтобы вы, киски, поспешили вызваться добровольцами.

Кандара закатила глаза:

— Мальчики, мальчики.

Каллум не думал, что в ее случае процедуре нейрозахвата вообще приходится что–то усиливать.

— Валяй, Каллум, — сказала Джессика, и они с Кандарой перемигнулись.

Рычаги управления на консоли Каллума активировались. Он положил на них руки. Странное это было ощущение. Он держал не эргономичные рукояти, представление о которых было вложено в его сознание. Его нервные окончания осязали нечто вроде медленно текущей воды. Информация на экране снова приблизилась, и он изменил схемы, воспринимая переформатирующиеся энергии гравитонного двигателя. Вектор «Еретика–мстителя» изменился. Навигационные данные расширились, и он начал прокладывать новый курс, одной мыслью перемещая стайки курсоров.

Или это делает мой визуальный фокус?

Перенастройка восприятия и реакций для интеграции с корабельной сетью еще не завершилась. Джессика говорила, что в конечном счете им даже не понадобится симулякр рубки. А Каллум считал, что она слишком уж великодушна в своей оценке их адаптивности.

Переменный портал, через который они прошли, теперь находился в трех тысячах километров позади. В восемнадцати тысячах километров от них кувыркалась на своей одинокой орбите темная груда обломков астероида. Векторы ускорения материализовались в навигационных данных, и Каллум начал формировать графики движения в соответствии с ними, выводя корабль на курс, оканчивающийся точкой встречи.

— Отлично сработано, — одобрил Юрий.

«Еретик–мститель» ускорился до двух и двух g. Каллум старался взять под контроль колебания реактивной тяги, но оставался не слишком доволен своими манипуляциями.

— Не переусердствуй, — сказала Джессика. — Вводи изменения по чуть–чуть, плавнее. Процедуры адаптивны; они приноровятся к твоему стилю.

Каллум подавил инстинктивную защитную реакцию; Джессика советовала, а не критиковала. Колебания выровнялись.

Они управляли «Еретиком–мстителем» по очереди: Юрий снижал скорость при сближении; Кандара маневрировала вокруг ледяного астероида; Алик вел их обратно к порталу. Каллум почувствовал, что мастерство Алика еще не дотягивает до опыта прочих, но ничего не сказал.

Джессика провела их через портал к колыбели станции Круз. В камеру начала нагнетаться атмосфера.

Каллум обвел взглядом рубку и внезапно пришел в уныние при мысли о высадке.

— Мы могли бы просто остаться здесь до следующего испытательного полета.

— Ни в коем случае, — ответила Кандара. — Нам предстоит провести кучу времени в этих баках. И я лично не собираюсь торчать тут ни одной лишней минуты.

Ее изображение беззвучно разлетелось облаком пикселей и схлопнулось.

— Проектной группе необходимо провести анализ баков, — сказала Джессика. — Их впервые использовали в настоящем полете. Симуляционные прогоны многого не скажут.

Она пожала плечами и исчезла.

Юрий ухмыльнулся так широко, что процедура нейрозахвата, наверное, включилась на максимум.

— Отсоедини анабиозный бак, — велел Каллум Аполлону, своему альтэго. Программы нейронного интерфейса были не настолько хороши, чтобы напрямую считывать голосовые импульсы. Кроме того, он и не мог говорить вслух — с кислородной–то трубкой во рту.

В мозг просочились ощущения — вместе с густым бульканьем вытекающей из анабиозного бака жидкости. Удерживающая его рама слегка дрогнула, и под ногами появился твердый пол. На линзы выплеснулась длинная череда зеленых и янтарных медицинских иконок, и Каллум, моргнув, открыл глаза.

Прямо перед ним изгибалась стеклянная стенка бака, измазанная прозрачной жидкостью. Когда к телу полностью вернулась чувствительность, он осознал, что капли покрывают всю его кожу, и чихнул, изгоняя жижу из носа. Трубка во рту развернулась, выходя, вызвав мгновенную панику. Змея в горле! Каллум начал давиться, но тут конец канюли оторвался от губ, и по ногам потекло что–то липкое. Замигали, зеленея, новые иконки. От пупочных впадин с громким хлопком отделились пуповины. Металлические трубки, свертываясь кольцами, втягивались в крышку бака. Когда отсоединялись катетеры для удаления мочи, он постарался не морщиться.

Мигнула последняя иконка, рама отпустила его, и стеклянная стена раздвинулась, выпуская Каллума наружу. Он стоял на решетчатом полу в центральной камере «Еретика–мстителя» — цилиндре двадцати метров высотой, разделенном решетками на три секции. Бывший корабль оликсов основательно перекроили, снабдив пятью анабиозными камерами. Человеческое оборудование и материалы вытеснили первоначальные стены, создав металлическую трубу, загроможденную пустыми системными стойками, наводящими Каллума на мысли о подводных лодках двадцатого века. Акцент делался на функциональности, а не на «творческом подходе», свойственном дизайну двадцать третьего столетия, в то время как баки, настораживающе похожие на гробы, как будто бы явились из тех времен, когда властвовала инквизиция.

— Как же ты торопилась выбраться оттуда, — обратился Каллум к Кандаре, когда они ждали, пока Алик и Юрий спустятся по лестнице на нижнюю палубу.

— А тебе хорошо в этом белом пузыре? — с любопытством поинтересовалась она.

— Конечно.

— А вот мне нет. Нужны улучшения. И немалые.

— Бак выполняет свою работу.

— Каллум, нам предстоит провести вместе годы в симулякре рубки. И мне совсем не улыбается каждый раз пугаться.

— Можно добавить текстур. Как ты сказала, у нас масса времени, чтобы опробовать новые дизайны.

— И запах?

— А что запах?

— А то, что его нет. Или ты не заметил?

— Я… нет, — признался Каллум.

— Что ж, значит, это еще один нервный импульс, который интерфейс не освоил. — Она оглянулась на лестницу, на Джессику, проследовавшую за Аликом вниз. — Интересно, может, неаны забыли встроить в свои метачеловеческие тела обоняние?