«Мы могли бы сделать так на Ваяне».

На другой стороне площади, напротив портала, в тридцати метрах над землей парило, опираясь на каннелированные колонны, дисковидное здание. Опоры обвивали глицинии, лианы, почти такие же толстые, как стволы ближайших деревьев. Здание тонуло в роскошных темно–фиолетовых гроздьях, так что виднелась лишь полоса ленточных окон. Здание производило впечатление чего–то священного, отданного природе, напоминая о древних доиндустриальных земных храмах.

В конце концов подсознание заставило Иреллу поднять взгляд выше крон деревьев, чтобы рассмотреть хабитат в целом. И Ирелла нахмурилась. Цилиндр плавно изгибался по всей длине, торцов даже видно не было. Значит, он гораздо длиннее любого из тех цилиндров, что вращались вокруг нейтронной звезды. Ирелле потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что не так с тем, что она видит. Она стояла на полу цилиндра, а ландшафт выгибался над ней вопреки любой планетарной географии; вершина его скрывалась за осевым пучком слепящего света. Типичная, казалось бы, планировка больших человеческих хабитатов вроде Сисакета, который они покинули, отправляясь в полет Последнего Удара. Такие хабитаты вращались вокруг продольной оси, обеспечивая возникновение силы Кориолиса. Только вот тут не простая цилиндрическая геометрия. Ирелла стояла внутри изгибающейся трубы, образующей тороид, который не мог вращаться вокруг осевого «солнца».

— Живые Святые, — пробормотала она. Это же искусственное гравитационное поле. — Вы умеете управлять гравитацией, — констатировала она, обращаясь к Иммануээлю.

— Да.

— Опять–таки — впечатляюще.

— Я бы сказал спасибо, хотя на самом деле все это благодаря тебе.

— В каком смысле?

— Мы существуем благодаря тебе. Если мы построили что–то, что произвело на тебя впечатление, я рад. Ты — корень, из которого растем все мы, такие, какие есть.

Ирелла почувствовала, что краснеет.

— А, точно.

Она осмотрелась в поисках других обитателей нейтронной звезды, но увидела только вышедших и продолжающих выходить из портала представителей флотилии.

— Где ваша делегация? — спросила она.

Иммануээль совершенно по–птичьи наклонил голову к плечу:

— Прошу прощения. В конгрессе примет участие этот мой физический аспект. Мои коллеги будут присутствовать в виде своих прямых информационных составляющих. За исключением Энсли; он появится как андроид.

— А у него такой есть?

— Да. — Иммануээль сделал очередной замысловатый жест, указывая на парящий диск здания. — Не будете ли вы любезны присоединиться к нам?

Они вместе прошли через площадь к висячим гроздьям глициний, и Ирелла поняла, что недооценила масштаб. Диск оказался гораздо больше, чем она думала: по меньшей мере сто пятьдесят метров в диаметре.

— Что это за место?

— Это Гостеприимный Дом — для вас.

— Красивые цветы. Мне нравятся.

— Спасибо. Мы приурочили сезон цветения к этому моменту.

Сразу за колонной светился голубым портал. Они прошли через него вместе, оказавшись в центре здания — огромном зале с потолками под двадцать метров, охваченном ободом окон. В самой середине его высилась толстая многогранная кристаллическая колонна, расширяющаяся у основания и под потолком. Ирелла не удивилась бы, узнай она, что это настоящий бриллиант; первозданный блеск, безусловно, претендовал на подлинность. Каждая из граней радужно лучилась, и сияние это плавно колебалось, как будто внутри него двигалось что–то крошечное, искажая свет.

— Аспекты моих коллег, — официально представил Иммануээль. — Большинство из них аналитичны.

Ирелла кивнула колонне:

— Рада встрече.

Точки света, все до единой, разом окрасились в розово–золотой, погрузив зал в великолепную сумеречную дымку. Ирелла вежливо улыбнулась. Похоже, она как–то неправильно истолковала кое–что из слов Иммануээля. Оглянувшись, она заметила смутное недоумение на лицах Деллиана и Александре.

— В каком смысле — аналитичны?

— О. Способ, который мои коллеги используют, чтобы освещать этот конгресс, будет тщательно изучаться и обсуждаться. Когда мы поднялись над формой, данной нам при рождении, мы перераспределили наше мышление по нескольким физическим хранилищам. Сегодня каждая личность, проживающая в кольце, представляет собой целый комплекс тел. Данное биофизическое тело — всего лишь часть меня.

С точки зрения Иреллы, это звучало ересью, но она все равно спросила:

— Как у квинт оликсов?

Колонна возбужденно замерцала молочно–белым с радужными переливчатыми оттенками светом.

— Вполне применимая аналогия, — признал Иммануээль. — За исключением того, что, едва мы выросли, развились и созрели, мы решили расширить наше сознание, усилить разум; наш комплекс — много больше, чем простое резервное копирование, лежащее в основе модели квинты. Мой разум, например, прекрасно взаимодействует с сетью квантовой обработки данных, а также с биологическими компонентами, подверженными нейрохимическим и гормональным искажениям. Таким образом я сохраняю полную человеческую эмоциональную реакцию на свое окружение, а также повышаю свои интеллектуальные способности и скорость мышления. Другой набор неврологических сегментов усиливает интуицию — или воображение. Я считаю, что этот аспект наиболее тесно связан с разумом, данным мне при рождении. Я все еще мечтаю, Ирелла.

Она улыбнулась Иммануээлю — улыбнулась печально:

— А какой из компонентов комплекса содержит твою душу?

Иммануээль восхищенно зааплодировал.

— Прекрасный вопрос. Ты воистину создатель, творец жизни, как и говорил Энсли. Этот вопрос, несомненно, привел бы в восторг древнегреческих философов.

— А тебя?

— Душа — абстракция. В комплексе она везде и нигде. Она ничто — и она всё.

— Единственный недостаток — рациональность, но в то же время это путь к величию.

— Именно. Наша человеческая сущность точно такая же, как ваша.

— Совершенно другая.

— Признаюсь, я беспокоился перед встречей с тобой, Ирелла. На старой Земле была поговорка: «Никогда не встречайся со своим кумиром». Но ты в точности такая, какой я тебя представлял.

— Ты еще с ней не спорил, — негромко пробурчал Деллиан. — Дай мне знать, много ли восхищения у тебя останется после того, как это случится.

Ирелла показала ему средний палец.

— О, друг создателя, — кивнул Иммануээль.

— У него есть имя, — предупредила Ирелла.

— Так и не удосужился его запомнить, — громко заявил знакомый голос.

Ирелла обернулась и увидела просто–таки белоснежного мужчину, идущего к ней. Несомненно, мужчину — поскольку он был обнажен и анатомически безупречен. Черты его лица были легко узнаваемы.

— Привет, Энсли.

— Привет, крошка. Рад видеть тебя — во плоти.

— Инициатор не мог сделать тебе одежду?

— Вот уж не считал тебя ханжой.

— Ладно, а как насчет цвета?

Андроид был абсолютно бел — глаза, волосы, изнанка рта. Все было из одного и того же пластика.

— Я экономный. Если мы преодолели бедность, это еще не значит, что мы должны быть расточительными.

— Не можешь не умничать?

— В точку.

Ирелла не знала, стоит ли посмеяться или поиздеваться над андроидом–аватаром Энсли, но удивлена она почему–то не была.

— Ну и что теперь?

— Конгресс! — Он подмигнул, и идеально гладкое лицо неприятно сморщилось.

Деллиан ухмыльнулся.

— Ох, да спасут нас Святые, — простонала Ирелла. В большом зале собрались все восемнадцать капитанов. — Начнем? — спросила она Александре.

— Думаю, да. — Оне слегка поклонилось Иммануээлю. — Надеюсь, вы проявите к нам терпение. Не все здесь так быстро соображают, как Ирелла.

— Конечно.

— Тогда мне хотелось бы начать с благодарности за этот прием. Вы сказали, что построили этот хабитат для нас?

— Да. Я рад, что вам он понравился. Он вызревал шесть недель.

Александре перевело дыхание, собираясь задать следующий вопрос, но Ирелла подняла руку: