Алекс завязал шнурки на кроссовках, затем встал и расправил плечи.

Ничего страшного. Он мог бегать один. Он делал это много раз до этого. Ему не нужен был Митчелл. Или Джули.

Ему определенно не нужна была Эмма и ее штучки-дрючки, по типу ускользающая-посреди-ночи...

Чёрт.

Алекс был по уши в дерьме, если обижался на женщину за то, что она не захотела остаться на следующее неловкое утро. Особенно на женщину, с которой у него была довольно печальная история.

Конечно, она не хотела оставаться рядом и готовить панкейки с кофе.

Алекс не мог ее винить.

И все же...

Он хотел бы, чтобы она была здесь.

Она должна быть здесь.

Возможно, это было результатом слишком многих фантазий его двадцатилетнего «я», когда он думал, что всю жизнь будет завтракать с Эммой, но он не мог избавиться от ощущения, что они должны были провести это воскресное утро вместе.

Алекс выругался, наливая кофе в свою кружку, сделал глоток, пока кофе был еще слишком горячим, обжег рот и начал ругаться снова.

Он с лязгом поставил стакан на место, уперся руками в стойку, повесив голову и пытаясь понять, что за черт забрался к нему в задницу и вывел его из себя.

Он пытался убедить себя, что это из-за недостатка сна.

Или пересыпания — он обычно вставал рано. А может быть, дело было в том, что он забыл о том, что его воскресная утренняя пробежка будет выбита из колеи в течение следующего месяца или около того, пока Митчелл будет находиться в фазе медового месяца.

Потом Алекс попытался списать это на то, что день до этого был длинным, и он провел его в общении с чопорными родственниками Митчелла, надев смокинг и наблюдая за тем, как полдюжины парней, которые не были им, танцуют с Эммой.

Он вскинул голову.

А вот и она. Эмма.

Он стукнул себя кулаком по лбу. Было ошибкой просить поставить эту песню. Ошибкой было приглашать ее на танец.

Но, черт возьми, ошибка началась задолго до этого. Она началась, когда ему пришлось смотреть, как она идет к алтарю, зная, что она идет не к нему.

И боль только усилилась, когда, благодаря какому-то случайному стечению обстоятельств, шаферы нарушили порядок, и ему пришлось вести ее обратно к проходу, как это было бы семь лет назад, если бы все не пошло прахом.

А потом ему пришлось провести остаток дня и вечер, наблюдая, как она флиртует с другими парнями, танцует с подружками и просто игнорирует его.

Так что да. Он пригласил ее на танец.

И танец перерос в нечто большее.

Что привело к чертовски хорошему сексу, что привело к...

К тому, что она улизнула на рассвете?

Это не имело смысла.

За исключением того, что на самом деле смысл был.

Потому что Эмма и Алекс были не просто двумя сексуально привлекательными людьми, которые встретились на свадьбе и практически подожгли постель.

Они были двумя людьми, которые провели последние полтора года, пытаясь игнорировать тот факт, что другой был жив.

То, что секс был великолепным... это была случайность.

Все дело в сексуальной атмосфере ночи. При свете дня между ними все еще оставалось багажа на 787 фунтов.

Она была права, когда напомнила им обоим, что прошлая ночь была всего лишь одноразовая.

Эмма также, вероятно, была права, что ушла до того, как они проснулись и занялись неловкими утренними делами.

Так почему же он был в плохом настроении?

Алекс подумал о том, чтобы позвонить Коулу Шарпу, который, как известно, время от времени устраивал утренние пробежки, но потом вспомнил, что большую часть предыдущего вечера он провел в желании врезать Коулу после того, как тот танцевал без необходимости близко к Эмме во время баллады Этты Джеймс, которая играет на каждой чертовой свадьбе.

Нет, он не хотел звонить Коулу. Или даже видеть Коула.

Чёрт, он должен уволить Коула.

Может быть, ему стоит позвонить Джейку. Или Сэму.

Вот только тогда ему придется следить за каждым словом, вылетающим из его рта, опасаясь, что о его состоянии доложат Грейс и Райли, а те в свою очередь доложат Эмме...

Ладно. Он никому не будет звонить.

Только... то, что он остался один, тоже не очень хорошо сказывалось на его психическом состоянии. Его мозг, казалось, был в порочном круге.

Это вернуло Алекса в исходную точку.

Он позвонит Коулу.

Он взял с тумбочки свой мобильный телефон, пролистал контакты, пока не нашел спортивного редактора.

Большой палец Алекса замешкался над кнопкой вызова.

Затем его палец переместился, прокручиваясь к другому имени. Он набрал номер прежде, чем успел передумать.

Глаза Алекса закрылись в тихой молитве, когда сонный женский голос на другом конце провода задал важный вопрос...

— Ты все еще любишь панкейки?

Глава 23

Переспать с Кэссиди не было ошибкой. Не совсем. Ее ошибкой не было и согласие пойти с ним на поздний завтрак.

И ошибкой не было то, что она съела три декадентских панкейки Фостера с бананами, хотя, возможно, ей следовало бы съесть только один.

Конечно, ни один из тех решений не был ее самым умным, но проблема была не в них.

Настоящая проблема возникла, когда она продолжила проводить с ним остаток дня.

То есть, все воскресенье она провела с Алексом Кэссиди.

И это было... замечательно.

— Ладно, Эмма, я просто собираюсь признаться, — сказал Кэссиди, когда они вышли из Starbucks с праздничными напитками в руках.

— Ты жалеешь, что не купил имбирный латте? — спросила она, делая глоток своего собственного восхитительного напитка. — Потому что ты не получишь ни глотка моего...

Он покачал головой, поворачиваясь, чтобы идти перед ней задом наперед, каким-то образом умудрившись ни с кем не столкнуться, когда он бросил на нее язвительный взгляд.

— Латте с гоголем-моголе — это то, что нужно. Все это знают.

Эмма сделала рвотное движение.

— Зачем кому-то портить отличный напиток эспрессо гоголь-моголем?

— Полегче, Скрудж. Но, в любом случае, твой отвратительный вкус к праздничным кофейным напиткам — это не то, на что я собирался жаловаться...

Эмма закатила глаза, протягивая руку, чтобы потянуть его за рукав и не дать ему столкнуться с подростком с по меньшей мере дюжиной пирсингов, идущего с противоположной стороны.

— Ладно, выкладывай все, что тебе нужно сказать, — сказала она, пряча улыбку и делая глоток кофе. Кофе с повышенным содержанием кофеина, благодаря отсутствию сна прошлой ночью.

Он остановился посреди тротуара, подняв ладонь, чтобы она тоже остановилась.

Все следы поддразнивания исчезли с его лица, и Эмма почувствовала, что улыбка сползает с лица.

— Ты уверена, что хочешь это услышать? — спросил он.

Она кивнула, хотя совсем не была в этом уверена.

Кэссиди слегка наклонился к ней.

— Та выставка, о котором ты восторгалась весь завтрак, а потом потащила меня на неё? — он сделал драматическую паузу. — Это было, наверное, самое ужасное, на что я когда-либо имел несчастье смотреть. И это не считая того случая, когда Джо Фалет и Крис Дориан оба стали причиной заголовков на втором курсе, где череп Джо была расколот пополам. Кажется, я видел мозг.

Внутри Эмма вздохнула от облегчения. Внешне она не утратила своего веселого выражения, ткнув пальцем ему в грудь.

— Эта выставка взята в займы из Вены и включает в себя некоторые из самых известных произведений искусства этого века.

— Этого века? Потому что этот век довольно молодой, и я думаю, что у золотистого ретривера и пальчиковых красок есть достаточно времени, чтобы установить новый стандарт в следующие пятьдесят лет.

Эмма закатила глаза и продолжила идти.

— Ты никогда не умел ценить искусство.

Но он согласился пойти с ней. Нет, он предложил это, после того как она слишком увлеклась недавно открывшейся выставкой МСИ(музей современного искусства) во время бранча.