Грейс стояла перед ней и протянула салфетку через плечо, которую Эмма с радостью приняла.

— Боже, я ненавижу свадьбы, — прошептала Райли сзади нее, ее голос тоже был всхлипывающим.

— Возьми себя в руки. Джули убьет нас, если все со стороны невесты будут стоять здесь с тушью, стекающей по нашим лицам, — прошептала Эмма, вытирая уголок глаза.

— Хорошо, — прошипела Райли в ответ. — Тогда я не буду чувствовать себя так плохо из-за желания убить ее за то, что она заставила меня надеть бежевое.

Джули выбрала для подружек невесты коктейльные платья цвета шампанского, которые Грейс и Эмма сочли стильными и милыми, но которые, по мнению Райли, выбили ее из колеи. Джули настаивала, что в этом, собственно, и был смысл.

Но Эмме не стоило беспокоиться о том, что Джули увидит их счастливые, заплаканные лица.

Джули смотрела только на одного человека.

А он — на неё.

Между ними действительно было видно любовь, и Эмме пришлось попросить у Грейс еще одну салфетку.

Наблюдать за тем, как Митчелл и Джули обменивались клятвами, было, без сомнения, одним из самых ярких моментов в жизни Эммы. И ни один момент не был так прекрасен, как тот, когда Митчелл произнес «Я люблю тебя» своей невесте, надевая обручальное кольцо на ее палец.

И когда, наконец, Митчелл и Джули разделили свой первый (долгий) поцелуй в качестве мужа и жены, Эмма позволила себе бросить взгляд на Кэссиди, только на мгновение, желая поделиться своим счастьем с кем-то... нет, разделить его с ним.

А он смотрел в ответ, на его лице была горько-сладкая улыбка, и он подмигнул ей.

Эмма подмигнула в ответ, и на секунду, всего лишь на секунду, они не были врагами, не были двумя людьми, которые разбили сердца друг друга.

Они были просто двумя людьми, чьи жизни необъяснимым образом были связаны друг с другом десятками различных способов.

И в этот момент Эмма была счастлива.

Затем Митчелл и Джули, ухмыляясь, направились обратно к проходу под аплодисменты и одобрительные возгласы, а за ними последовали подружки невесты и шаферы, выходя по двое. Эмма не была уверена в том, что произошло, но вместо того, чтобы выйти под руку с другом детства Митчелла, она была удивлена, когда появился Кэссиди и предложил свою, выглядевший в своем смокинге просто потрясающе красивым и одаривший ее редкой улыбкой.

Охваченная чистым счастьем этого дня, Эмма улыбнулась в ответ, и они вышли вместе, каждый из них лишь слегка осознавая, что если бы обстоятельства сложились иначе, они бы совершали эту самую церемонию семь лет назад, и не как подружка невесты и шафер, а как нечто неизмеримо родное.

Когда они вышли из зала, Эмма отпустила его руку и направилась вслед за остальными подружками невесты в свадебную гардеробную, чтобы подправить шлейф на платье Джули, чтобы она могла легче двигаться и, цитирую, трясти своей замужней задницей.

Но прежде чем Эмма смогла отстраниться, Кэссиди поймал ее руку, и она остановилась, наблюдая, как его большой палец скользнул по ее костяшкам, прежде чем поднять на него глаза.

Он улыбнулся, и прежде чем она успела заметить, что он переместился, он наклонился, притягивая ее ближе, прежде чем запечатлеть мягкий, сладкий поцелуй на ее щеке.

Затем он ушел, его походка была такой же уверенной и дерзкой, как и всегда, он что-то крикнул Сэму, а затем схватил Джейка за плечо, и они засмеялись над чем-то, чего она не могла расслышать.

— Это было интересно.

Эмма посмотрела направо и увидела Грейс буквально с языком за щекой, которая наблюдала за всем происходящим. Затем Райли оказалась слева от нее, ухмыляясь, даже когда она наносила блеск на губы, пока они втроем наблюдали за своими тремя великолепными мужчинами.

Нет, не их мужчинами.

Кэссиди не принадлежал ей.

Но на секунду ей показалось... ей показалось, что это так.

Глава 20

Цель Джули — трясти своей замужней задницей.

Достигнута.

И даже более того.

Митчелл не был таким уж хорошим танцором, что абсолютно никого не удивило, но Джули была на танцполе не одна. Эмма и другие женщины были рядом с ней: от «The Electric Side» до песен Бритни Спирс, которые Эмма не слышала со школьных времен (просьба невесты).

Конечно, не все танцы сопровождались трясением попы из-за выпитого шампанского, или дикими взмахами рук. Было несколько и медленных песен.

Песни, которые требовали медленных покачиваний, сексуальных прикосновений и романтики.

Под эти песни Эмма тихо соскальзывала с танцпола, чтобы освободить место для пар. Снова и снова она наблюдала, как Джули обвивает руками шею Митчелла, шепчет что-то, что вызывает редкую улыбку у застегнутого на все пуговицы брокера с Уолл-стрит.

Она наблюдала за Грейс и Джейком, развлекая себя тем, что пыталась определить, кто из них двоих выглядит счастливее, но сдавалась, когда понимала, что они оба счастливы и влюблены настолько, насколько это вообще возможно.

А потом появилась новая пара, Сэм и Райли, которые так идеально подходили друг другу, так крепко обнимали друг друга, что к горлу Эммы подступил новый комок, хотя ей казалось, что после церемонии у неё не будет хватать слёз.

Конечно, Эмма не все время была в сторонке. Джейк приглашал её на танец, как и Сэм. Она не танцевала с Митчеллом, хотя знала, что это потому, что в те несколько раз, когда парню удавалось оторваться от Джули, его подхватывала какая-нибудь обожаемая родственница. Большинство из них были либо пожилыми, либо детьми, и все они были очаровательны.

Эмма также танцевала с Коулом Шарпом, который, как она и не подозревала, дружил с Митчеллом и оказался таким же язвительным и обаятельным, как ее и предупреждали. Но хотя у него была дьявольская улыбка, чертовски красивые волосы и то, что Райли называла сексуальными глазами, и хотя он дико флиртовал, между ними ничего не было. Коул не делал никаких шагов, а Эмма и не хотела.

К тому времени, когда диджей объявил последнюю песню вечера, Эмма была приятно пьяна от шампанского, на левом мизинце ноги появилась мозоль, и она была почти невыносимо счастлива.

Почти.

Потому что последний танец вечера был медленным — и под песню, которую она не слышала много лет, но очень любила.

И когда она и другие холостяки и холостячки покидали танцпол, а пары всех возрастов рука об руку выходили на танцпол, что-то закралось в головокружительную атмосферу вечера.

Тоска.

Она говорила себе, что ей хорошо быть одной — она даже хотела этого — но когда свет померк, музыка стихла и начались прикосновения, Эмма захотела этого. Захотела всего.

Джули поймала взгляд Эммы через плечо Митчелла и многозначительно подняла брови. Предположив, что подруга беспокоится о ней, Эмма радостно помахала ей рукой и ухмыльнулась, прежде чем решить, что, возможно, она не прочь спрятаться в уборной.

Она была рада за своих друзей — действительно была рада — но сейчас она не хотела быть в сторонке. Не тогда, когда она чувствовала себя такой чертовски уязвимой.

Но когда Эмма повернулась, чтобы трусливо уйти, она наткнулась на твердую грудь и поняла, что Джули пыталась ей сказать.

Кэссиди стоял прямо за ней.

Он потянулся, чтобы схватить ее за руки и поддержать, но эмоции вывели ее из равновесия больше, чем тело, и она рефлекторно отпрянула назад, прежде чем он успел вступить в контакт.

Его улыбка была мимолетной, а глаза грустными, когда он опустил руки.

И именно эта грусть заставила ее протянуть руку, и на мгновение коснуться его руки.

— Прости, — тихо сказала она. — Это просто...

— Самозащита, — сказал он. — Я понимаю.

Она почти не видела его на протяжении всего приема — намеренно — и в какой-то момент вечера он потерял пиджак от смокинга, но галстук-бабочка остался. С белыми рукавами рубашки, закатанными до локтей, но идеально завязанным, идеально прямым галстуком, он представлял собой неотразимое сочетание официальности и непринужденности, и ей необъяснимо... хотелось прикоснуться к нему.