«Вот прощелыга, — подумал Военег. — Или Рагуйло спятил, или думает запугать меня. Да кем? Дикарем! Правда дурак или издевается? Слабину во мне почуял? Ах, недоносок, собачий сын! Думает, я бабий угодник. Что ж, многие так думали…»

Хаир хищно стрельнул глазами в спину удаляющейся троице и усмехнулся. Военег заметил это.

Двустворчатая дверь, ведущая в единственное в башне помещение, тоже оказалась закрытой, но уже изнутри. В прихожей валялись проржавевший лом, лопата, ведро без дна. Наметанный глаз Асмунда обнаружил на полу темные пятна.

— Это кровь, — сказал он с видом знатока. Его внимание привлекла груда досок, сложенных в углу. — Смотрите! — произнес палач, сверкнув глазами.

Он откинул доски. Они упали с грохотом.

— Я так и знал, — сказал Асмунд. За досками скрывался ссохшийся труп в полуистлевших лохмотьях. — Здесь была пьянка, окончившаяся дракой. Убийца скрыл тело тут, а сам… сбежал.

— А там что? — спросил Рагуйло, кивнув на дверь.

— Сейчас посмотрим, — ответил Военег. — Зови своего кровника.

Хаир Каменная Башка не спеша поднялся, посмотрел на дверь и… открыл ее, толкнув рукой и одарив Военега с Асмундом снисходительной улыбкой. Одна створка упала, взметнув пыль, затянувшую помещение.

— Я поражен, — иронично сказал князь, морщась и помахивая перед лицом ладонью. — Он и впрямь умен.

Хаир ничего не ответил.

Военег вошел в помещение — круглый кабинет с узкими створчатыми окнами. Одну половину занимали шкафы с книгами и свитками. Другая сторона была увешана оружием и чучелами животных.

В центре — стол из красного дерева. За ним в кресле сидел ссохшийся труп в серебряном шлеме с витой тульей. На столе меч, высохшая чернильница с гусиным пером и пожелтевший пергамент. Все было окутано паутиной: видно, сюда никто не заглядывал со времени смерти Вышеслава, а то, что этот мертвец, чей оскал напоминал сардоническую улыбку, был когда-то хозяином замка, никто не сомневался.

— Я же говорил! — сказал Асмунд.

— Что ты говорил? — спросил Военег, подходя к покойнику.

— Старика не похоронили, потому что не нашли. Сделали вид. Чтобы не злить местных. Как по мне, вышло глупо.

— Когда ты это говорил?

— Вчера.

— Не буду спорить с тобой, Асмунд, — произнес Военег, осторожно развернув пергамент. — Лучше прочтем то, что здесь написано. Это весьма любопытно.

Сыну

Будь бдителен, ибо близится час

Ведь истинно! он был. Так давно, как и само время

Но он есть и грядет

И возвещает о себе Шелестом Невосполнимых Утрат

Кровью Ягненка

Слепым Глазом

Запахом Тлена

Яблоком и Веселящим Вином

Таинственным Замком и Одинокой Девой

Древом Смерти

Тьмой Подземелья

Гибелью Двух Братьев, Красного Петуха и Сына Сомнения

Лихорадкой, крадущейся, словно Вечный Змей

Покоем и Тихим Сном

О, сын мой!

Когда глаза откроются, возможно, будет поздно

…Врата в Никуда…

Внемли, сын мой, моей молитве!

В это мгновение…

— Не дописал. — Военег явно был озадачен. — Похоже, тут кровь. Слова обрываются пятном крови. Что скажешь, Асмунд Мудрейший?

— Приму твой эпитет, как долгожданное признание моих заслуг, — ответил палач, принимая бумагу. — Хоть ты и насмехаешься. Так. — Асмунд внимательно посмотрел на покойника, потом прочитал содержание письма. — Исходя из того, как сидит старик — видите, голова чуть запрокинута, — можно предположить, что у него носом пошла кровь. Кстати, по слухам, этим он страдал давно. И кровь на пергаменте оттуда же. Что произошло «в это мгновение», я… не берусь сказать. Да и само письмо для меня загадка. Ну… это что-то вроде послания или же предсказания. В целом текст, хоть и несколько абсурдный, вполне себе последователен. Только строка «Врата в Никуда» выпадает, по-моему…

— Не двинулся ли перед смертью старик умом? — насмешливо предположил Рагуйло.

— Все может быть, — ответил Военег. — Я вот думаю, о каком таком сыне здесь говорится? Ведь у старика никогда не было детей.

— Как долго я мечтал об этом дне! — сказал Военег, глядя на восточный мост, на фоне реки казавшийся таким хрупким. — Вот как пить дать, был бы старик жив, ни за что меня не пропустил бы!

— Несмотря на царское приглашение? — спросил Асмунд.

— Старик подтерся бы этим приглашением. — Военег развернул коня и посмотрел на палача с присущим только ему выражением серьезности, нахальства и плутовства. — Это у нас перед Бориской все трепещут, а воям, как говорит Кровопийца, похеру и князь собственный и всё остальное, кроме своего кошелька.

— И Трехликого! — прибавил кто-то из войска, столпившегося у ворот.

Князь задумался.

— Нет, навряд ли. Культ Трехликого сохранился лишь в Кремле, и то по неведомой прихоти Мечеслава. Все, хватит разглагольствовать. Едем!

Всю дорогу Военег крутился около новой пассии, которая оказалась скромной и застенчивой девушкой. Князь нарядил ее в дорожный костюм — легкая кольчуга, кожаные штаны и изящные сафьяновые сапожки. Усадил ее на молодого игривого коня чалой масти, — и не мог оторвать глаз, забрасывал девушку полевыми цветами и шутил. Нега отвечала ему кроткой и усталой улыбкой.

— Вот ведь мальчишка! — хмурились разбойники. — Ему бы в куклы с ней играть!

Но те, кто знал его получше, отвечали:

— Одно другому не мешает. Вот он наиграется с ней и отдаст нам на забаву, а ежели осерчает на девицу, то Асмунду. А уж ентот изверг котлет из нее наделает да нас накормит! Вы не глядите на него. Только дураки видят в нем барчонка.

Западный и северный края Воиградского княжества изобиловали холмами, большими и малыми. На склонах шумели дубравы. От Белой ответвлялось множество мелких речушек, извивавшихся по всему плоскогорью, точно стайка водяных ужей. Большинство сел, ко всеобщему удивлению, были давно заброшены, а церкви — сожжены.

Лишь однажды им повстречалось относительно крупное поселение — три десятка домов. Въехали туда в настороженном молчании. Здесь девушка спрыгнула с коня.

— Что такое, Нега? — спросил Военег. Он глянул на нее сверху вниз, точно коршун на мышку. Она невольно поежилась. Ей опять как будто приоткрылся занавес, обнаживший его дьявольскую сущность.

— Здесь я родилась, — сказала она с грустью. Князь также спешился, подошел к ней и положил ладони на ее плечи.

— Ума не приложу, что тут произошло? — спросил он.

Как он меняется! Сейчас голос его ласков и участлив.

— Что гадать? Осмотримся! Эй, ребятки! Обшарьте-ка дома! Не нравится мне это.

Через полчаса Семен доложил князю:

— Судя по всему, народ ушел отсюда намеренно: дворы пусты и нет ничего стоящего: ни топоров, ни вил, ни телег, ни даже белья, корыта, простой кружки — все забрано. А там за углом — блаженовкаi, и на нее стоит посмотреть.

Церковники всегда стремились строить большие и красочные храмы. И даже в этой глуши церквушка была сложена из мраморного камня, золоченые шпили украшали ее, на мозаичных окнах — сцены из святых книг. Все это было, а сейчас дом божий почернел от дыма, тонкие листы железа на шпилях покрылись пузырями и полопались, окна осыпались, двери и внутреннее убранство сгорело дотла.

На пустыре перед домом стояло несколько кривых, покосившихся столбов-виселиц.

— Неделя прошла, — сказал Тур, подъехав к висельникам, осмотрев их и понюхав, словно гончий пес. — А может, и меньше. Вон, еще воняют!

— Кто мог это сделать? — спросил Асмунд. — А? Никто не знает?

— Вам лучше знать, — ответила Нега.

Повешенные — семнадцать человек — были зрелыми мужчинами. Они уже сморщились, хотя соки еще сочились из высыхающих тел, пропитав жирным блеском одежды. Лица изъели птицы, которые и сейчас, недовольно каркая, кружились в небе.