Семен выпил еще, охнул, встряхнул головой, закусил соленым огурцом.
— Ну, пошла? Вижу, пошла! И третью!
— И третью! — Чокнулись, после чего Семен наконец-то обратил внимание на происходящее вокруг.
Краснолицый толстый кун по имени Нежата, с чубом, достающим до кончика носа, одетый в красный кафтан с распахнутым воротником, обнажавшим волосатую грудь, неистовствовал. На коленях перед ним стоял испуганный парнишка: лицо багровое, голый торс, загорелые руки и синяк под глазом.
— Что будем делать с ним, хлопцы? — спрашивал кун, свирепо косясь на парня.
— А что он? — поинтересовался Редедя, еще один предводитель багуньего войска — крепкий мужик с пышными, закрученными кверху усами и в сдвинутой набекрень овчиной папахе.
— Вор это, шиша! — ответил ему Нежата. — Я уже устал вам, дурни, повторять! Залез, вашу мать, в телегу с салом, трелля моего избил, гад!
— На шибень его!
— Выпустить ему кишки!
— Накормите его салом, чтоб он им подавился!
— Отдайте его рагуйловским собакам, пущай его загрызут!
— Дождемся князя, уж Асмунд с ним позабавится вволю!
— Ну, это жестоко…
— Да что там! Поделом!
— Нет, нет! — запротестовал Лют Кровопийца — старый, обожаемый всеми вожак. Во рту его было только два зуба, торчавших, как клыки, откуда и пошло прозвище. — Мы, свободные люди, сами разберемся. Неча кормить военеговских псов, пущай сами себе ищуть добычу. По обычаю дубичей, воев и прочих вольных людей, попросту помордуем его. Хлопцы молодые у нас, горячие… Так ли, Рагуйло? Как оно у ольмарей-то? Что скажешь? А можа, отдадим его своре крысу-то? — обратился Лют ко всем. — А, други? Его гончие, поди, уже все подохли, небось?
— Не подохли, — спокойно ответил Рагуйло. Чубатый и усатый, в высокой каракулевой папахе, сидевшей на нем ровно, будто корона. Одет он был в богатую свитку, на шее — золотая цепь, и сам держался подчеркнуто строго, словно царь. — Собачки сыты и вообще устали. Так что можете «помордовать» его. — Рагуйло культурно оторвал у гуся ножку. — То, что вы, дубняки, дикари — так это ж всем известно.
— Ох ты, нуте-ка! — скривился Лют. — Ну и хрен с тобой, боярин какой! «Дубняки дикари»! Да мы, дубичи, в сто раз умней вас, убогие! У вас и государьства-то нету! Так, одни шалашики!
Рагуйло одарил старика снисходительной улыбкой, посчитав ниже своего достоинства спорить с ним.
— Так, значится, будем бить… — нахмурившись, сказал Нежата. — Эй, Коснята! Хватайте этого цыпленка за цыцки и… вдарьте ему как следует! Коснята, мать твою! Я с кем сейчас разговариваю?
— Я слышал, батька! — Парень лет семнадцати подскочил к приговоренному, схватил его за волосы, пригнул и ударил коленом по лицу. Вор взвыл, схватился за рот и упал. К Косняте присоединилось еще четыре человека — такие же юные, подтянутые, с озорным блеском в глазах. Толпа расступилась, освободив место. Ребята принялись рьяно избивать жертву, целясь больше в голову, которая очень скоро превратилась в кровавое месиво.
— Оттащите поганца подальше! — ворчал Нежата, отряхиваясь. — Забрызгали кровякой все вокруг!
— Эй, а он еще жив? — облизывая пальцы, спросил Торчин, Редедин богатырь.
Юноши, раскрасневшиеся, вспотевшие, остановились. Вокруг клубилась пыль. Вор еще дышал.
— Сверните ему шею! — предложил Тур.
— Не-е, это вряд ли, — озадаченно проговорил Коснята. — Я… наверное, не смогу. Не умею.
— А что тут уметь? — захохотал Тур, вставая с места. — Учитесь, придурки!
Жуя на ходу, гридь подошел к жертве. Повертев плечами для разминки, он нагнулся, схватил вора одной рукой за шею, другую положил ему на затылок; притянул к животу, сосредоточенно закатил глаза и резко дернул. Послышался хруст, и вор, показав всем остекленевшие очи, рухнул на землю, словно мешок с брюквой.
— Вот как надо! — стряхивая пыль и кровь, сказал довольный собой Тур. — А вы что тут устроили? Так только бабы дерутся! Эх, молодежь…
— Да, — упершись локтем в стол, сказал Лют. — Точно, бить надо умеючи, хлопцы!
Семен уже засыпал. Его толкали, Тур вместе с Левашом что-то ему говорили, перед ним все расплывалось…
— Военег едет! — послышался чей-то пронзительный голос. — Военег, со свитой! Прямо сюда, в Сосну!
Глядя на Военега, трудно было поверить в то, что он — один из самых жестоких и кровожадных людей во всей долине Трех Рек. Князь скорее походил на воплощение девичьих грез — белое, как молочный кипень, лицо, прямой нос, чувственные алые губы, зеленые глаза, смотрящие пронзительно и страстно, кудрявые темно-русые волосы, спускающиеся до плеч. Белоснежная рубаха широко расстегнута, обнажая мускулистую грудь; в руках плетка, на поясе меч в отделанных драгоценностями ножнах; великолепный вороной жеребец под стать хозяину — горяч и могуч.
Военег налетел как вихрь с дружиной — отборными воинами. Вмиг лоб опустел, остались только куны и гриди, ошеломленные столь неожиданным приездом. Князь не стал задерживаться. Узнав, что его ждут в Паучьем Камне, сразу же поскакал туда, приказав отправляться с собой Семену и Рагуйле-собачнику. Нежата, Лют Кровожадный и Редедя, у которого имелось, скажем так, тайное прозвище Мизиня, остались в Сосне с повелением сидеть и ждать.
По пути Военег ненадолго задержался в деревушке под названием Подкаменная, где заприметил весьма и весьма привлекательную хуторянку по имени Нега, которую незамедлительно взял с собой, не забыв — вот плут! — на коленях испросить на то разрешения у насмерть перепуганных родителей.
Древнее имение бояр Ратмировичей было построено еще во времена Всеслава Великого. Оно стояло прямо на воде (скорее всего, на маленьком острове). Высокие зубчатые стены, башни с забавными крышами-колпаками — все это делало Паучий Камень неприступной крепостью. Последний из рода Ратмировичей, Вышеслав, умер, не оставив наследника, два года назад, и замок попал в руки предприимчивого купца, известного как Щека Бражник. Прохиндей превратил твердыню в склад для запрещенных товаров, гнал там бражку, торговал скотом, содержал бордель.
С раннего детства Военег проявил множество талантов: рано научился читать, превосходно овладел мечом, метко стрелял из лука и даже освоил игру на гуслях. Почитал и любил мать, великую княгиню Ольгу. Старший брат Борис не мог похвастать ни одним из вышеупомянутых качеств: приземистый, хромой (врожденный порок — у Бориса одна нога была короче другой), угрюмый, он во всем походил на отца — князя Всеволода, умершего спустя год после рождения Военега.
Юный князь уже в пятнадцать лет поражал всех столь глубокими знаниями в области политики, философии и военного дела, что мать решила ввести его в думу. Через неделю Военег, разочарованный скукой, царившей на заседаниях в Янтарном Дворце, предложил создать в Дубиче республику на манер древнего Марна. Слова юноши всех переполошили, и его, с согласия матери, немедленно изгнали оттуда, посчитав слишком молодым для государственных дел. Вот тут вскрылась еще одна черта характера юного княжича — вспышки буйной, неконтролируемой ярости. Ему пришлось не по нраву решение бояр. Он ругался, просил прощения, умолял мать поддержать его, угрожал, но получил безоговорочный отказ. Тогда в припадке злобы Военег жестоко избил мать, а после забил мальчишку-слугу до смерти.
Борис был в шоке. Приказал бросить смутьяна в темницу. Но Ольга, несмотря на раны, простила и регулярно навещала младшего сына, чем вызвала гнев и зависть Бориса. Великий князь повелел изгнать из страны брата с наказом никогда больше не возвращаться.
Настал час, и под горький плач княгини-матери Военег покинул родные края, имея за спиной лишь котомку с сухарями и вяленым мясом.
Пока сломленный горем Военег бродил по дорогам долины Трех Рек, ища себя в этой нелегкой жизни, в тех краях крепла слава Семена Безбородого.
О детстве Семена было известно только то, что он сирота и вырос на улицах Воиграда. В юношестве прославился как искусный и неуловимый вор. Именно Семен (если верить слухам) стащил прямо с алтаря в Храме Триединого Бога священную реликвию — посох Аптомаха Старого, изготовленный из слоновьей кости, инкрустированный золотом и алмазами — дар Треарийской церкви. Как ему это удалось сделать, одному Триединому известно; сам Семен о воровском прошлом никогда не рассказывал. Но память о нем жила до сих пор — ведь, несмотря на все усилия, посох так и не нашли.