— Бар-р-ра-а-а!

Его крик поддержали остальные осатаневшие, тяжело дышащие мужики. Воинственно подняв бороду, толстяк оглядел людей вокруг, выискивая убитых. Но кроме пары раненых пострадавших бойцов видно не было. И это возле ворот, закрывая самый основной прорыв. Есть повод гордиться односельчанами.

Тяжело вздохнув, он направился к огромной туше убитого великана, из-под которой только и торчали что голые пятки дурачка. Свистнув мужикам, он вырвал кривое копьё из бока зверя и, используя как рычаг, стал поднимать тварь. К нему присоединились остальные, и через минуту извлекли парня.

— Досталось ему, — присвистнул пекарь, снимая шлем и вытирая пот.

— Вроде только голову рассекли, в основном это не его кровь, — покачал головой подошедший кузнец.

Парень и правда был буквально весь залит чужой кровью. Рана на голове выглядела страшно. Это было видно даже сквозь спутанные и залитые кровью волосы. Трактирщик присел рядом и, внимательно оглядев тело, недоверчиво воскликнул:

— Да ведь он ещё жив, братцы!

И действительно, парень слабо, но дышал.

— Ну, глупее он уже точно не будет, если выживет, — хмыкнул кузнец. — Потащили к старухе?

Корчмарь согласно кивнул и, соорудив носилки, они подняли и понесли бессознательное тело к лекарке. Для неё в ближайшие дни будет много работы.

В деревне стали зажигаться факелы, а вылезшие из домов женщины и дети, начали потихоньку потрошить мёртвых тварей. Наступал тот момент, ради которого они все жили на границе проклятых скверной земель, несмотря на огромную опасность для жизни. Только в этот раз добыча пришла к ним сама!

Раны пострадавших были обработаны, а через три дня произошло событие, навсегда изменившее историю планеты. В одном из закутков знахарки, где лежал деревенский дурачок, раздались хриплые слова на языке, не принадлежащему этому миру…

— Твою мать, что же я маленьким не помер-то!

Легче мне стало только на второй день, после того, как я очнулся в первый раз. Перестало тошнить до рвоты, и я хоть как-то стал осознавать окружающее. Иногда заходила незнакомая старуха, перебинтовывала мне голову, давала воды и выносила стоящий рядом с кроватью горшок.

В голове творился полный сумбур. Последнее, что я помнил — это как заснул в своей кровати. И даже не пил ничего, а мирно смотрел видосики перед сном. Одновременно вспоминалась оскаленная пасть какого-то огромного монстра и сильный удар по голове.

Я был бы рад списать всё это на бред, но узнавание старухи мне давал второй набор воспоминаний. Ассоциативный ряд всегда стартовал с травм, боли, а потом переходил на цепкий взгляд, аккуратные прикосновения рук и аромат трав.

Впрочем, я вообще вспоминал что-либо из второго набора ассоциаций, в основном, увидев это. Не было такого что я резко получил второй набор воспоминаний, картинки, образы приходили в процессе взаимодействия с окружением.

Вот и сейчас, раздался скрип петель, и в закуток, вошла всё та же старуха-целительница. Окинув меня уверенным взглядом, она скрипуче что-то спросила на неизвестном языке и, скривившись, бросила взгляд на стоявший возле кровати горшок. Голова заболела ещё сильнее, но общий смысл того, что от меня хотят, я понял.

Медленно кивнул, стараясь не тревожить гудящую голову. И потихоньку, опираясь на неожиданно крепкое плечо женщины, начал вставать с постели. Немного переждав головокружение, мы неспешно вышли наружу.

Большая комната, небольшой предбанник, и мы оказались на озаряемом ярким солнцем дворе. Второй набор ощущений говорил, что всё нормально — я дома. Да и мне было в целом не до отвлечённых размышлений и переживаний — все мои силы оказались отданы, чтобы дойти до туалета.

Старуха не закрывала дверь, смотря на то как я пытаюсь разместиться внутри. И только наткнувшись на мой злой взгляд, усмехнувшись, закрыла дверь и оставила меня в одиночестве.

Обратный путь дался мне ещё тяжелее и, выпив воды, я отключился. В этот раз надолго, но, проснувшись, я чувствовал себя намного лучше. А если лежать и не двигаться — даже голова не болела и появилась возможность подумать о ситуации.

Во-первых, это не моё тело. В этом я полностью убедился ещё во время похода в туалет. Младше, менее тренировано, да и набор шрамов другой.

Во-вторых, чужие воспоминания. Их было не так много, да и то, что было, сложно связать во что-то цельное. В основном, это были голые эмоции и короткие картинки.

Голод, краюха хлеба от бородатого лица, тепло стога сена. И чужая речь, не очень понятная, скорее воспринимаемая эмоционально. И работа, конечно. Много всякой самой простой и грязной работы, которую даже привычный деревенский люд не любит.

При воспоминании о том, как я, задорно помахивая лопатой, вычищаю туалеты, меня чуть не вырвало. Но к моей радости — просто нечем. Одно было понятно кристально точно: я больше не дома.

И пробивающийся в затянутое слюдой окошко свет двух лун этому способствовал. Нет, их было не видно, но в том, что это окажется именно так, я не сомневался. Хоть я и должен был бы паниковать, метаться, но сил на это у меня никаких не было.

Единственное, о чём я переживал, это о своих родных дома. Как они там, и что случилось со мной? Неожиданно умер во сне? Но от чего? Тромб в сосудах, сердце? Но я проверялся недавно. После того, как коллега по тренировкам Миха слёг в больничку, я изрядно кирпичей отложил и всех врачей прошёл.

Ну да, они там много чего нашли, но с тех пор я стал намного аккуратнее в препаратах и дозировках. Да и больше не тренируюсь для подиума. С чего мне умирать в двадцать три года? Но, так или иначе, заснул дома в своей кровати, а проснулся уже тут. В теле местного дурачка, даже не способного нормально говорить.

— Не видать мне в ближайшее время фитоняшек и подснежников! — тихо прошептал, проговаривая мысль.

Протянув руку, я подхватил небольшой кувшин, стоящий рядом на табуретке, и отпил воды. Меня до сих пор мутило, да и от размышлений голова начала гудеть. Так что я предпочёл откинуться на набитую сеном подушку и отключится. Утро вечера мудренее.

Проснувшись утром, я выпил воды и, аккуратно ступая, вышел наружу. Где, присев на крыльцо, подставил лицо солнечным лучам. Голова не болела и тошнота прошла. И это было само по себе таким кайфом, что думать о каких-либо проблемах не хотелось. Особенно о тех, что я всё равно не могу изменить.

Из дома вышла старуха и что-то недовольно проскрипела, на что я только виновато улыбнулся.

Покачав головой, она бросила короткое слово и поманила меня в дом. Там, на столе, стояла миска жидкой похлёбки, к которой я под звук заурчавшего желудка сразу прикипел взглядом.

Под её разрешающий кивок я подхватил кусок хлеба и заработал ложкой. На что знахарка удивлённо подняла бровь. Но только уже когда я начал скрести по дну миски, до меня дошло. Я взял столовый прибор правильно, пальцами, а не просто схватив ладонью, что диктовали рефлексы тела.

Вот так и палятся попаданцы. На мелочах и несоответствиях. Но не думаю, что сейчас это будет иметь значение. Чувствуя приятную тяжесть в желудке, я отвалился от стола и вопросительно посмотрел на знахарку. Она показала подбородком на кровать и, вздохнув, я отправился отдыхать дальше.

Так следующие дни и прошли: я ел, спал и внимательно слушал, что мне говорит женщина, всё чаще выхватывая смысл слов. Жидкие супчики сменились кашей с несколькими кусочками мяса. Но и всё. Мне этого не хватало категорически, жрать хотелось постоянно. Судя по всему, дело тут было не в больничном режиме, мне просто больше было не положено.

Через три дня целительница протянула мне ветхие портки да рубаху из грубой ткани и показала на дверь. Поклонившись на прощание, я оказался на улице. Босой, голодный и без малейшего понимания, что делать дальше.

Короткие обрывки воспоминаний привели меня к хлеву с коровами, где, среди сена, обычно парень и спал. Я же постоял, посмотрел на это и, развернувшись, отправился к главным воротам. Находиться в деревне мне некомфортно. Запахи витали далеко не самые приятные для бывшего городского жителя.