После собора Мстиславский и Салтыков провели совещание с Гонсевским и тотчас же отдали приказ об аресте четырех патриотов, наиболее решительно отвергавших предательские планы. Спустя день бояре вызвали инициаторов Земского собора в ставку Жолкевского. Гетман был верен себе и старался успокоить земских представителей. Он оправдывался перед ними и уверял, что у него и в мыслях не было забрать из их рук дела управления. Жолкевский расточал медовые речи, предоставив «черную» работу Салтыкову. Вчерашний тушинец осыпал членов собора градом упреков. Он прямо обвинял их в мятеже против законного царя Владислава.
Многие участники собора отказались явиться к гетману. Боярские правители не оставили их в покое. Вкупе с Федором Шереметевым Михаил Салтыков по возвращении в Кремль принялся объезжать дворы «мятежников». Их вразумляли, грозили всевозможными карами и принуждали явиться к гетману с повинной. Боярин Андрей Голицын и Гермоген не противились более Мстиславскому. Голицын разъезжал по улицам вместе с Салтыковым и старался успокоить народ, чтобы предотвратить волнения и кровопролитие. Покончив с сопротивлением Земского собора, бояре убрали последние препоны к вступлению иноземных войск в Москву.
Наемные роты вошли внутрь крепости без барабанного боя, со свернутыми знаменами.
Московское великое посольство тем временем добралось до королевского лагеря под Смоленском. Оно привезло с собой дары для Владислава и его отца.
Сторонники унии между Россией и Речью Посполитой указывали на политические выгоды союза и настаивали на выполнении обязательств, взятых на себя Жолкевским. Но их голоса вскоре смолкли. Из Москвы поступали вести, от которых голова шла кругом. Бояре склонились к ногам Владислава. Продолжавшиеся междоусобицы окончательно подорвали мощь Русского государства. С боярским правительством можно было больше не считаться. В королевском окружении взяла верх партия войны, хотя ее вожди не одержали никаких побед.
Вслед за Москвой Владиславу присягнули многие провинциальные города. Воевода Дмитрий Пожарский привел к присяге жителей Зарайска, Ляпунов — население Рязани. Мирные иллюзии, порожденные московским договором, распространились по всей России.
Столичные верхи ждали, что Владислав прибудет в Москву без промедления, и готовились к его встрече. В приказах дельцы составили для молодого государя несколько росписей, которые давали представление о городах России, о государственном устройстве и дворянской службе, о финансовой системе государства и богатстве царской казны. Одна из росписей была специально посвящена русской национальной кухне и псовой охоте.
Московские приказные напрасно тратили чернила, стараясь прельстить Владислава. Сигизмунд и не помышлял о том, чтобы отпустить сына в далекую Московию. Король рассчитывал добыть для себя московскую корону. Он раздавал своим русским приверженцам земли, вовсе не принадлежавшие ему, насаждал в приказах своих людей, брал деньги из московской казны. Еще до заключения московского договора Сигизмунд III обещал щедро пожаловать Мстиславского за «прежнее к нам (королю) раденье» и учинить «выше всей братии его бояр». После того как Мстиславский помог Жолкевскому занять Москву, король вспомнил о своих обещаниях и 16 октября особым универсалом пожаловал ему высший чин слуги и конюшего. Такой титул до него носил лишь правитель Борис Годунов при царе Федоре. Вместе с новыми чинами удельный князь получил новые доходы и земли.
Сигизмунд III щедро оплатил предательство Михаила Салтыкова, отдав ему во владение Важскую землю. Его сыну он пожаловал боярство.
Доверенным лицом короля в Москве стал Федор Андронов. При Василии Шуйском этот проворовавшийся торговый «мужик» бежал в Тушино, присвоив партию казенного товара. Сигизмунд III сделал его главой Казенного приказа и хранителем царской сокровищницы.
Произошли немалые перемены в московской иерархии чинов. Начальник Стрелецкого приказа, стоявший прежде на ее низших ступенях, теперь стал ключевой фигурой в правительстве. Отборные стрелецкие войска, насчитывавшие до семи тысяч человек, несли охрану Кремля и внешних стен города. Кто командовал стрелецким гарнизоном, тот чувствовал себя хозяином Кремля. Король заготовил указ о назначении Ивана Михайловича Салтыкова начальником Стрелецкого приказа. Но в Москве Жолкевский распорядился по-своему. С согласия Мстиславского и нескольких других членов Семибоярщины он передал этот пост полковнику Александру Гонсевскому. Полковник получил при этом чин боярина и занял место в думе подле прирожденной русской знати.
Еще во времена Отрепьева Гонсевский вел тайные переговоры с Голицыными и Шуйскими, предложившими трон Владиславу. После гибели самозванца царь Василий два года держал посла Гонсевского в Москве в качестве пленника. Посол имел возможность близко познакомиться с правящим боярским кругом и сойтись с некоторыми из его членов. Вторично оказавшись в Москве, Гонсевский не скупился на внешние знаки дружелюбия, но в душе продолжал считать русских заклятыми врагами.
Присягнув Владиславу, Семибоярщина была принуждена взять на себя содержание королевских войск в Москве. Русские дворяне служили с поместий, поэтому казна тратила на них сравнительно немного денег. Ставки оплаты наемных солдат на Западе были куда выше. По словам Жолкевского, лишь за несколько месяцев бояре выдали его солдатам на харчи сто тысяч. Подобные траты быстро опустошили московскую казну, в которой после Отрепьева оставалось немного звонкой монеты. Тогда бояре роздали наемникам «в кормление» города. Каждая рота посылала в отведенные ей города своих фуражиров. Один польский офицер весьма красочно описал поведение солдат в Суздале и Костроме, доставшихся его роте. Наемники, писал он, ни в чем не знали меры и, не довольствуясь миролюбием москвитян, самовольно брали у них все, что кому нравилось, силой отнимали жен и дочерей у русских, не исключая знатные семьи.
Население громко роптало, и боярам пришлось отозвать ротных фуражиров из городов. Из сокровищницы стали изымать серебряные вещи и отправлять их на Денежный двор. Металлические вещи пускали в переплавку и били монету с именем Владислава. Вновь выпущенные деньги шли на оплату наемников.
Жолкевский старался любыми средствами предотвратить столкновения между королевскими отрядами и мирным населением. Хорошо зная нравы наемных солдат, он составил детально расписанный устав, грозивший суровым наказанием за мародерство и насилие. На первых порах командование строго следило за его выполнением. Однако Жолкевский недолго пробыл в Москве. Встревоженный слухами о полной неудаче мирных переговоров в королевском лагере, гетман поспешил под Смоленск. Прощаясь с солдатами, он произнес: «Король не отпустит Владислава в Москву, если я немедленно не вернусь под Смоленск!»
Тотчас после подписания московского договора Мстиславский без ведома членов Земского собора обещал гетману отдать приказ Смоленску о прекращении сопротивления. По случаю отъезда Жолкевского из Москвы глава боярского правительства объявил о своей готовности пойти на новые уступки. «Пусть король приезжает в Москву вместе с сыном, — сказал он, — пусть он управляет Московским царством, пока Владислав не возмужает».
Позиция Мстиславского вызвала негодование даже среди членов Семибоярщины. Патриарх Гермоген, бояре Андрей Голицын и Иван Воротынский не имели возможности вторично созвать Земский собор, чтобы опротестовать действия главы боярского правительства. Однако они не сидели сложа руки. Среди столичной знати многие поддерживали их.
Особое негодование в московских верхах вызывало то, что король щедро жаловал думные чины «худым людям», желая создать себе опору в русской столице.
В чине окольничего в Москву явился Михаил Молчанов, ближайший друг Отрепьева, деливший с ним интимные утехи. После гибели покровителя он бежал за рубеж. Следуя заведенному порядку, новоявленный окольничий отправился за благословением к патриарху Гермогену. Но тот с позором выгнал его из церкви, что нисколько не смутило авантюриста. Мстиславский принял его в думу, невзирая на протест патриарха.
