— Агрх! Поглоти тебя пустыня! Дай сюда тряпку и говори уже!

— Мне, хо-хэ, нгавится одна из ваших! Такая непгиступная и гогячая! Подсоби, а? Научи, как признаться в любви неземной на этом вашем, игнийском?

Уголок рта Кадиссы еле заметно дёрнулся.

— Подойди к ней сзади, обними за бёдра и скажи: «Карс радош, грей. Пу эрр харрош, шаррах игни».

— Кагс гадош г-гей, пу эгг хаг-гош, шаг-гах игни… А что-нибудь полегче есть? Я только «игни» могу.

— Не волнуйся, у тебя всё получится. Возможно, она разомлеет уже на первой фразе. Если посмотрит на тебя странно, то «Замуи чарракш, грей», точно её успокоит.

— Понял! Подойти, обнять, сказать. Спасибо, булочка!

— На случай если вы с ней в ближайшие несколько дней будете придаваться любви — оставь-ка мне ещё ветоши.

— О-ох-хо-хэ! Дегжи-дегжи, сладкая!

Кадисса решила приберечь ветошь до вечера, когда в полной темноте сможет забыться сладким сном. Представляла, как зактнёт дыру, а может просто замотает уши и наконец-то выспится.

Трижды-вулканья ярость, как же они раздражают! Ожоги болели, но уже гораздо слабее, а пытка каплями порождала пугающие мысли. К счастью, кинжал забрали.

Но сейчас из головы не выходи́ла ещё одна мысль: «Сколько же граней?»

Разведчица снова легла, подставив рот под капающую воду, и представила обычный гем. Сколько в нём граней? Может ли он быть непохожим на обычный? Или, если представить на мгновенье, не имеет граней вовсе?

Раздумья перебил странный гул:

— За что ты с ним так?

Кадисса почувствовала вибрации голоса затылком. Второй узник, кажется, говорил в отхожую дыру. Она развернулась, легла на живот, убрала мокрую рубашку и, поморщившись от запаха, сказала:

— Ты знаешь игнийский?

— Это мой родной язык.

— Нед? Это ты?!

— Нет.

— Искол?! — с осторожностью спросила разведчица.

— И это имя я слышал на допросе. Тоже мимо.

— Извини, думала, мы знакомы.

— Хех, девушки, кх-кх, — усмехнулся некто на другом конце стока и закашлялся. — Но сейчас ты хотя бы не удивляешься, что мы не на ставке клана. Как твой глаз?

Кадисса замолкла на вдох. По телу тёплой волной пробежали мурашки и она, глубоко вздохнув, уткнулась лбом в пол.

— Гаррек?! Это ты? Ты пришёл за мной?! — она смахнула влагу с глаза и улыбнулась впервые за столько дней. Нет, это не слёзы, просто брызги попали.

— Пришёл? Это вряд ли. Меня привели, хе-хе. Даже принесли!

— Слава Замуи, ты жив!

— Да уж… А ведь я был на волоске.

— Я хочу знать всё, — выпалила Кадисса.

И Гаррек рассказал.

О том, что в попытках спасти Кадиссу, там, в горах, забыл о себе. Смягчить падение он сумел, но лишь у самой земли. Да и падать на острые камни — то ещё удовольствие. Жители деревни, что расположилась под пиком Гира, быстро раскопали завалы и оказали бездыханному летуну помощь. Сказать им спасибо Гаррек так и не успел.

Грохот привлёк внимание специального отряда короля по сбору податей. Они нашли деревню, хотя раньше не знали о её существовании. Вероятнее всего, землетрясение расчистило старый заваленный проход к поселению. Как жили бедолаги, не выходя оттуда годами, — загадка, но что загадкой не было, так это отсутствие у них самоцветов.

Солдатня вломилась в дом к старейшине с требованием что-то заплатить.

— Они, одетые в какие-то странные ржавые доспехи поверх грязных рубах, кричали: «Именем короля!», но вели себя как деревенщины. Грозились казнить старейшину и обложить каждого неподъёмной податью. Какое-то безумие. Я, еле живой, вывалился из спальни комнаты на крики и увидел этих уродов. Тут-то один из них и замахнулся на меня кулаком…

— И что?! — Кадисса прикрыла рот ладонью.

— Ну, что… Рефлексы, хе-хе. Упал он с распоротым горлом.

— Много их там было?

— Ещё четверо или пятеро. Я разбираться не стал. Лапы в лапы, или как там на вашем, и выскочил из дома. Хвост по ветру и бежать. Они, кажется, бросились за мной, но догнать не смогли.

— А как же жители деревни?

— Не знаю… Я был не в себе и, кажется, здорово их подставил…

— Ох, Вулкан… Надеюсь, они ещё живы.

— Прости, я не думал о них… Бежал, пока не учуял твой запах. По пути нашёл глазную повязку, которую сам же завязывал и понял, что ты оставила мне знак! Дальше шёл по следу… У водопада нашёл ещё тряпки, — Гаррек поколебался, но добавил: — Спасибо.

Кадисса прикусила губу.

— Нет такого слова в игнийском. Всё это — простое везение, если гниение в королевской темнице можно так назвать.

Собеседник лишь грустно хмыкнул. Кадисса спросила:

— Ты искал меня по запаху? Что это значит?

— Не успел сказать раньше. Я… не совсем человек.

— У тебя от пыток помутнел рассудок.

— Да брось, на мне всё заживает, как на волке.

— Что ты несёшь?! — рыкнула игнийка. — Что значит «не совсем человек»?

— Ну… энергия течёт в моих венах так же, как и в животных. Благодаря этому, я могу становиться волком. Отчасти…

— Но я же… Мы же с тобой, ну… — выдохнула Кадисса, не найдя слов.

— Я ведь не без причины завязал тебе оба глаза! — оправдывался Гаррек. — Боялся, что ты меня нашинкуешь, как только увидишь клыки. Кинжал говорил сам за себя.

— Бред какой-то. Ты — зверь?! В тебе есть самоцветы?! Такого не бывает.

— Не совсем зверь и не совсем человек. Во льдах Ильфтонга живут люди, кто к зрелости превращаются в зверей. Но таких, как я, кто умеет это контролировать, не встречал. Мать говорила, что у меня есть сестра, но её пока найти не удалось. Искал отца на заснеженных землях Ильфтонга, но нашёл лишь могилу.

— Сочувствую, — вставила Кадисса в образовавшуюся паузу.

— Не стоит, я не знал его. — бодро ответил собеседник. — Зато нашёл там кое-что поинтересней.

— И?

— Пророчество древних, хе-хе! О том, что лишь дитя двух миров может сохранить мир.

— Двух миров? — недоверчиво переспросила Кадисса. Опасаясь, что разговор могут подслушать, она стала шептать: — Какой мир? Надвигается война?

— Сложно сказать. Может быть. А может, что-то посерьёзней. Знаю одно, и я это чувствую — Эллария в опасности, — Гаррек тоже перешёл на шёпот, но частое дыхание выдавало возбуждение. — Но ты только вдумайся в пророчество! Всё указывает на то, что дитя — это я!

— С чего ты взял?

— Мой отец — белый волк Ильфтонга, а мать — голубая волчица Игнфтонга. Я сын льда и пламени, дитя двух миров! Только я чувствую энергию Элларии каждым волоском на шерстяной спине! Ну, и сестра, если жива ещё…

— Получается, что ты не один такой, а? Конкуренции не боишься, сын льда и пламени?

— Ох, девушки! Всё вы сводите к борбе!

— Только если на кону жизни близких… — прошептала Кадисса, но затем, уже громче, спросила: — Так твоя мать — голубая волчица? Серьёзно?

— Ага. Она не всегда была такой. Раньше была человеком, как я, но… кровь рано или поздно берёт своё.

— То есть, ты хочешь сказать, что твоя мать — разумная голубошёрстная волчица? И ты клянёшься, что не бредишь?

— Клянусь.

— Как давно ты её видел?

— Ещё до путешествия на Ильфтонг. Вернувшись назад, я хотел рассказать ей о могиле отца и пошёл к стае. Меня сторонятся, ведь я не такой, как они, но хотя бы не прогоняют дубинками… Впрочем, надолго там оставаться нужды не было. Мать погибла.

— Как?! — воскликнула разведчица и прокусила губу.

— Пошла к людям с просьбой, но была убита.

— Кем…? — спросила, сдерживая стон.

— Откуда я знаю?! Волки не умеют разговаривать, в отличие от матери! — выпалил Гаррек.

В воздухе повисла тишина.

Стемнело. Кадисса, закутавшись в сухие тряпки, принесённые картавым, легла на спину и долго смотрела в потолок, слушая, как капли срываются вниз. Одна за одной. Они больше не вызывали раздражения.

Теперь и она ощутила, что чувствуют звери, когда в них формируются самоцветы. В сердце засел камень. Тяжёлый, холодный, с острыми краями, он впивался в сердце. Как будто мало было боли.