Кровать, высеченная из камня во время строительства, застеленная шкурами домашних животных, была единственным предметом роскоши в жилище. Женщина, закатав рукава старого тонкого платья, встала, чтобы зачерпнуть кувшином воды из каменного сосуда в стене.

— Умойся, прежде чем идти, дорого́й.

— Да, Мам. Конечно, — помассировав виски Комен встал и подошёл к одной из щелей в стене, глядя на кристалл исполинского размера, висящий высоко в небе. Правая бровь, разделённая на две части тонким шрамом, поднялась в удивлении:

— Он совсем красный! Почему так быстро? Последний ритуал «Рождения» провели всего двадцать лет назад!

— Эх, если бы я знала, Милый. Ион Сол решил, значит, так тому и быть.

Подойдя к маленькой каменной раковине, украшенной осколком потёртого зеркала, Комен умылся. Растерев лицо руками, он глубоко вздохнул. На него смотрел взрослый мужчина, хотя он так не считал, ведь сколько ни старался, не мог отрастить даже лёгкую щетину. Красные прожилки на небольших впалых глазах с кругами от недосыпа лишь дополняли картину. Впрочем, красные глаза отличительная черта альбосов, работающих у жаровен в ювелирной кузнице. И пусть Комен ещё только подмастерье, хозяин кузницы обещает, что при должном усердии можно добиться больших высот.

Плеснув в лицо застоявшейся водой, Комен оскалился своему отражению:

— Я не должен туда идти. Это неправильно. Вдруг они заберут меня, как отца? У тебя никого не останется!

— Я тоже волнуюсь, сынок. Но твой отец был избранным! Это наша святая обязанность, и смысл нашей жизни — великий ритуал «Рождения». Тебе нечего бояться. — ворковала мама, разглаживая ладонью мятую холщовую рубашку с капюшоном для сына. На её предплечье проступали узоры, причудливые родимые пятна, издающие бледное фиолетовое свечение. — Я буду бесконечно счастлива, если и тебя коснётся его благо.

— Мам, я беспокоюсь не о ритуале, а о тебе. Плевать я хотел на стекляшку. Посмотри на свои печати, они совсем бледные. Сол тянет из тебя остатки, ты должна больше отдыхать. Поешь и ложись. К вечеру, после ритуала, я принесу батат. Мастер-ювелир обещал заплатить за мои заготовки.

— Ты такой заботливый… — склонив голову на бок, сказала мать.

— А меня ждут друзья. Я должен встретиться с ними перед началом ритуала.

Разглядывая отражение Комен наслаждался видом собственной печати. Такие пятна были у каждого ионийца. У кого-то они больше походили на странные татуировки, у кого-то на фрактальные узоры. У менее везучих печати выглядели как бесформенные пятна, кляксы, разлившиеся по телу. Но их объединяла одна общая черта — это данный с рождения дар Великого Ион Сола — огромного бездушного кристалла, состоящего из чистой энергии. Каждый житель Ионии знал — печать — это своего рода сосуд с энергией. В зависимости от цвета, которым она пульсирует, можно определить её количество.

Также любой Иониец знал и страшную истину — Ион Сол вправе забрать дар и жизнь, если ему это потребуется, высосав всю энергию без остатка во время ритуала «Рождения». Комен имел честь носить печать Ион Сола в виде окружностей разного диаметра, расходящихся как круги на воде от левой груди по торсу и всей левой руке. Рисунок не представлял особой красоты и светился всего лишь жёлтым, но Комен очень любил его, как нечто уникальное. Глядя на свою грудь и руку, он чувствовал себя особенным.

— Я знаю, что ты у тебя на сердце, милый. — успокаивающе ворковала мать. — Тобою управляют эмоции. Когда великий Ион Сол коснётся тебя могуществом, ты станешь более рассудительным. Это и плохо, и хорошо. Но я знаю, ты сможешь выполнить своё предназначение, какой бы жребий тебе ни выпал. Иди, я воспою песню защитницы Гаи тебе в помощь.

Сложив поднесённые ко лбу ладони, женщина тихо запела.

Комен прорычал в ответ:

— Ты думаешь, я трушу? Не в этот раз! Прошу тебя только об одном, если заберут меня, на этот раз не отказывайся от вознаграждения.

Входной дверью жилища служил толстый каменный диск-эксцентрик, запечатывающий проход. Быстро одевшись и откатив плиту, альбос пустил пучок слепящего света в дом и окинув мать взглядом на прощанье, вышел наружу. Диск по инерции медленно вернулся в начальное положение, закрывая вход.

В воздухе висел редкий туман. Дождь моросил, словно рой крошечных комариков, резко меняющих направление, повинуясь потокам воздуха. Комен сблизил большой палец с указательным и увидел тонкую фиолетовую дугу, сопровождающуюся звонким щелчком разряда:

— Ничего себе… Надеюсь, это нормально, — удивлённо пробормотал он, подходя к соседнему крыльцу. — Кас! Ты у себя? Я хочу есть!

Спустя несколько мгновений послышался глухой голос:

— Да, уже иду!

Соседняя дверь открылась и наружу вышел худой альбос. Несмотря на худобу, Кас обладал рельефными мышцами и любил обнажать их, красуясь перед девушками. Надев короткую накидку с капюшоном, приятель вышел из дома. Он нарочно не застегнул пуговицы рубашки, чтобы его пульсирующая татуировка во весь торс была видна получше.

— Хочу, чтобы не случилось, выглядеть потрясно, — сказал Кас и рукой поправил бурые волосы.

— Ха, как потрясный болван, — с добродушной ухмылкой ответил Комен и распахнул руки для объятий. — Ты как? Я почти не спал.

— Да уж… Уснёшь тут. Мать двадцать раз за сон повторила: «Он всё и всех изменит к лучшему», отец делал вид, что спит, но, когда он по-настоящему спит — ужасно храпит, что без затычек не уснёшь. Значит, тоже волновался.

— Ха! Да уж, знаю, — ухмыльнулся Комен. — Ты слышал, о чём говорили те упыри с нижнего района Некрас и Волот?

— Чтобы взорвать Сол до того, как он нас изменит? Веришь в бредни идиотов, нюхающих пыльцу? — с отвращением произнёс Кас.

— Я не об этом. До стекляшки они не доберутся, — Комен показал пальцем наверх. — Не додумались бы они что-нибудь выкинуть на площади, там наверняка будет много народу.

— Не знаю… Я сейчас о другом думаю. Мой папа совсем ослаб в последнее время… Если бы Сол выбрал меня, родителям хватит денег, на достойную старость…

Комен двинулся в сторону выхода из ущелья, в котором они жили и взмахом руки пригласил товарища проследовать за ним:

— Понимаешь, он ведь и ослаб в свои сорок лишь потому, что Сол выкачивает из нас силы! Это хорошо, когда у тебя печать в полтела, а сил хоть отбавляй, тогда, пожалуйста, радуйся. А радоваться ты будешь ровно до того момента, пока эта блестяшка-переросток всплеском тебе все эмоции не пережжёт. Будешь потом в послушниках ходить до самой смерти, со стеклянными глазами.

— Комен, иы знакомы практически с рождения, — Кас положил на плечо друга руку. — Ты правда думаешь, что мне этого хочется? А что ты предлагаешь? Для меня любой выход правильный, если родители останутся живы и здоровы.

— Ха… Моего отца забрали, а лучше от этого никому не стало.

— Зато мы живы! Ты же знаешь, что неспроста гильдия Арконианы проводят свои исследования. Если сорвётся ритуал, то умрут все, кого мы любим, — Кас шагал, уставившись под ноги. — А навредить Солу — это даже не выход, чистое сумасшествие. Платформы не поднимаются вплотную.

Друзья добрели до спуска из многоуровневого ущелья. Спускаясь по лестнице, выбитой в камне скалы они накинули на головы капюшоны. На просторах Ионии лобывались десятки разных минералов и драгоценных камней, но прозрачный материал попадался нечасто, и ещё реже попадались куски тёмного стекла, из которого мастер-ювелир за немалую плату согласился бы сделать очки. Лишь самые знатные и богатые альбосы могли позволить своим глазам не уставать от бесконечного яркого света кристалла. Местные предпочитали выходи́ть на улицу только в пасмурную погоду. А те, кому не повезло трудиться целый день под открытым небом, шили себе глубокий капюшон из толстой шерсти. Такая накидка спасала от лучей, но при этом сквозь неё ещё можно было разглядеть дорогу. Подобный аксессуар можно было найти у многих ионийцев Ильдраира.

Комен радовался искреннему разговору с другом. Прошедший сон заставил переосмыслить жизненные ценности, и он хотел поделиться переживаниями: