В носу снова почувствовалась тяжелая смесь одеколона, мяты и сигарет. Время остановилось, вместе с моим сердцем, неожиданно сделавшим кульбит и забившимся в сотню раз чаще. Так не смотрят, не таким цепким, испепеляющим взглядом, приковывающим к месту и прожигающим до самых костей, оставляя отметины, которые потом уже ничем не стереть.

Что-то натянутое до предела, словно пружина, ждущее в напряжении уже месяц лопнуло во мне, обдавая жаром все тело и окончательно разжигающее пламя где-то в груди. Из дурмана чувств меня вырвал неожиданный звук отъезжающего стула, от чего, вздрогнув всем телом, я резко опустила голову, стараясь справиться с лавиной эмоций, оставивших розоватый отпечаток на моих щеках.

Послышалось шуршание бумаги, короткое «можете идти» и чьи-то удаляющиеся к двери шаги. Не до конца понимая, что делаю, я снова посмотрела на преподавателя, жадно вглядываясь в его глаза, словно желая убедиться, что все это не было иллюзией моего полусонного рассудка. И как же больно было увидеть холодное, отстраненное, будто чужое лицо с полуопущенными глазами. Меня будто окатили холодной водой, а внутри что-то неприятно кольнуло.

С трудом проглотив образовавшийся в горле комок, я начала собирать вещи, как меня остановило тихое, едва слышное, но вместе с тем твердое «останься».

Я неверяще посмотрела на преподавателя, окидывающего взглядом аудиторию.

— Листки ко мне на стол, задание можете оставить, — громко проговорил Михаил Дмитриевич и через минуту послышался звонок.

Однокурсники начали один за другим сдавать свои работы, пока я пыталась осознать произошедшее за последние минуты, попутно гадая о причине столь резкой перемены в финансисте. Его холодное, отстраненное лицо так и стояло перед глазами, но не могло же мне показаться. И это тихое «останься» в конце — как еще один сломанный барьер между нами. За этот месяц почти ежедневных встреч, проходящих наедине, финансист так ни разу и не обратился ко мне на «ты», как бы поддерживая иллюзию обычных консультаций, проходящих в рамках учебного процесса.

Но какие, к черту, обычные, когда диапазон наших бесед начинался абсолютно непонятными мне вещами, терпеливо объясняемых финансистом, и заканчивался самыми разными темами.

Какой, черт возьми, учебный процесс, если в какой-то момент я начала делиться тем, чего никому не рассказывала. Можно сказать открыла душу и… поверила?

Но кому?

Преподавателю, чью фамилию я узнала только на сегодняшней паре, о котором я не знала ровным счетом ничего? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, действуя, как отрезвляющая разум пощечина. О чем я вообще думала все это время?

— Вы что-то хотели, Акулова? — от неожиданного вопроса я резко вскинула голову и посмотрела на финансиста, рядом с которым нерешительно мялась подруга, бросающая на меня короткие взгляды.

— Подругу дождетесь за дверью, идите, — сухо проговорил Михаил Дмитриевич и выжидательно посмотрел на Кристину.

Немного помедлив и кинув на меня последний настороженный взгляд, она направилась к двери, а вот почему я не пошла за ней — было непонятно. После последних заданных самой себе вопросов все, чего мне хотелось — это просто пойти домой и хорошенько подумать о том, чем я занималась весь этот месяц.

Оглядев аудиторию, я быстро собрала вещи и, взяв листки в руку, встала в небольшую очередь из студентов, образовавшуюся около преподавателя. Позади меня стояла Соня, что не могло не радовать.

Когда очередь почти дошла до меня, финансист мельком посмотрел в нашу сторону и произнес:

— София, надеюсь, вы все написали, подойдите, — обойдя меня, Сонечка с радостной улыбкой, направилась к преподавателю.

— Черт, — почти прошипела я.

Кроме меня и Сони в кабинете больше никого не оставалось. Медленно приблизившись ко что-то щебечущей сокурснице, я уже хотела просто положить контрольную на стол и уйти, как поймала предупреждающий взгляд Михаила Дмитриевича, от которого я так и застыла на месте. Повернувшись обратно к Соне, финансист медленно встал и, опираясь на стол руками, начал быстро отвечать на ее вопросы, иногда указывая ручкой на спорные моменты, а затем, не дав ей даже раскрыть рта, холодно произнес:

— На этом все, результаты увидите в выходные, можете идти.

Бросив полуобиженный взгляд на преподавателя, Сонечка направилась к выходу, захлопывая за собой дверь.

В кабинете повисла напряженная тишина.

Финансист, не меняя положения, молчаливо смотрел на уже сданные работы, а я же не сводила с него глаз, совершенно не понимая, что происходит в голове этого человека. Зачем было оставлять меня после пары, до последнего не давая уйти, если нечего сказать. Зачем вообще все это было? Внутри снова что-то кольнуло, и я уже хотела прервать эту затянувшуюся тишину, как Михаил Дмитриевич резко повернул голову в мою сторону и тихо спросил:

— Хочешь уйти?

— Нет, — сорвалось с моих губ.

12.1

Я действительно не хотела уходить, но и оставаться рядом, смотря на его холодное, непроницаемое лицо, не могла.

Опустив глаза, я нервно сжимала бумагу в руке, не зная, что еще сказать и как объяснить свой ответ. Да и нужно ли вообще было это объяснение финансисту?

Горько усмехнувшись своим мыслям, я тихо положила листки на стол.

— Михаил Дмитриевич, если вы… — медленно начала я, но договорить мне не дали резкое движение впереди и чужие губы, нетерпеливо накрывшие мои, требовательно сминая их в долгожданном поцелуе и снова разжигая внутри то чувство, испытанное мною не так давно, но теперь в тысячу раз сильнее отдающееся жаром по телу.

Мне казалось, что я задыхаюсь, воздуха катастрофически не хватало, но финансист все ближе притягивал меня к себе, удерживая за шею и углубляя поцелуй.

Лишь на миг оторвавшись, чтобы перевести дыхание, жадно всматриваясь в мое лицо, а затем снова, медленно, даже осторожно, но не менее страстно поцеловал меня.

Чувствуя легкое головокружение, я слегка отстранилась, разрывая поцелуй, но не отходя от преподавателя, по-прежнему держащего меня в своих объятиях.

Кровь стучала в голове, виски пульсировали, а пальцы лихорадочно сжимали ткань мужского пиджака. Ощутив легкое прикосновение к щеке, я посмотрела на финансиста. Уголки его губ слегка дернулись в подобии улыбки, он уже хотел что-то сказать, как дверь внезапно открылась и чей-то голос послышался с порога.

— Миш, тут доки надо подписать, так что…

Резко отпрянув от преподавателя, я повернулась в сторону говорившего. Им оказался светловолосый мужчина, примерно того же возраста, что Михаил Дмитриевич, хотя после случившегося только что, обращаться к нему по имени и отчеству было странновато.

— Прошу прощения, не хотел мешать, — чуть улыбаясь, проговорил неожиданный гость, и обратился ко мне: — я Андрей, а вы?

— Лена, — смущенно улыбаясь, ответила я.

— Приятно познакомиться, — вежливо кивнул новый знакомый и хитро посмотрел на финансиста, не сводившего с него недовольного взгляда.

— Ты как всегда вовремя, Бодров, — с легкой усмешкой, чуть раздраженно подметил преподаватель, а затем резко, повернулся в сторону моей сумки, откуда исходила вибрация.

Коротко извинившись, я поспешила к телефону, краем уха услышав насмешливое: «Не судьба». И раздраженный выдох финансиста.

На экране высветилось имя брата. За всем этим я напрочь забыла, что Игорь должен был забрать меня с универа и ждал уже на парковке около пятнадцати минут.

Я нерешительно посмотрела на преподавателя.

— Я понял, иди, — слегка усмехнувшись, проговорил он, на что я, неловко улыбнувшись, взяла сумку и уже было направилась к двери, как почувствовала легкое прикосновение к руке.

Я обернулась, внимательно смотря на преподавателя, который, лукаво улыбаясь, произнес:

— Завтра консультация, не забудь.

Одарив его ответной улыбкой и тихо попрощавшись с Андреем, я поспешила на встречу к брату, попутно читая сообщения с извинениями от Кристины, убежавшей заниматься своим переездом.