Наконец, похоже было на то, что даже бельгийское духовенство, в силу именно своей ортодоксальности, хотело теперь отделить свои интересы от интересов католического короля. Многие священники, воочию убедившиеся в неспособности Испании справиться с еретиками Соединенных провинций, не стесняясь заявляли теперь с амвона, что верующие сами должны позаботиться о способах сохранения религии и спасения их душ и что их обязанности по отношению к церкви стоят выше их преданности королю[653]. Даже сам мехельнский архиепископ Яков Бонен решительно осуждал поведение испанского правительства.
Таким образом все классы общества были одинаково недовольны. Брабантские штаты отказывались одобрить новые ассигнования, а штаты Генегау требовали созыва генеральных штатов[654]. Между тем король, несмотря на советы Айтоны и несмотря на предостережения Изабеллы, переданные ему через барона Оши, казалось, совершенно не сознавал нависшей угрозы. Назначение в апреле 1631 г. маркиза Санта Крус генералиссимусом армии вместо впавшего в немилость со. времени взятия Буа-ле-Дюк графа Берга сделало этого последнего непримиримым врагом Испании.
Разумеется, стихийного восстания нечего было опасаться. Испанские гарнизоны без труда подавили бы всякую попытку восстания. К тому же городское население примирилось со своей участью, так как оно было обезоружено, лишено всякого политического влияния и зорко охранялось городскими властями. Печальная неудача, постигшая заговор, нелепо затеянный в 1631 г. одним молодым ремесленником с целью передать Гент в руки принца Фридриха Генриха Оранского, показала, что народа нечего теперь бояться[655]. Кальвинизм, который в свое время заставил его взяться за оружие, был теперь совершенно задушен, и вместе с ним исчезли демократические чаяния, которые он в последний раз пробудил среди широких народных масс.
Но если нечего было опасаться, что народ сам поднимется против Испании, то нельзя ли было ожидать, что какая-нибудь помощь извне поможет ему сбросить испанское иго? Республика Соединенных провинций несомненно согласилась бы во имя объединения с бельгийцами умерить свой протестантский пыл и предоставить католикам известные гарантии. Но в особенности похоже было на то, что Франция, о которой не было никаких религиозных разногласий, с большой радостью оказала бы Бельгии свою помощь. С тех пор как руководство политикой Франции перешло в руки Ришелье, он отнюдь не скрывал своего враждебного отношения к габсбургскому дому. Прибавившиеся к этому совсем недавно новые события подлили еще больше масла в огонь. Мать Людовика XIII Мария Медичи, на-смерть поссорившаяся со всемогущим министром своего сына, в июле 1631 г. удалилась в Нидерланды, и прием, оказанный ей в Брюсселе инфантой, произвел в Париже крайне неблагоприятное впечатление. Положение стало еще более напряженным, когда 25 января 1632 г.[656] к ней присоединился родной брат французского короля Гастон Орлеанский, вождь враждебной кардиналу партии. Было ясно, что Ришелье не допустит, чтобы его враги беспрепятственно конспирировали против него под покровительством Изабеллы. Недовольство, царившее в Бельгии, позволило ему перейти к ответным действиям. Он сразу увидел, какие выгоды можно будет извлечь из этого.
Начиная с ноября 1631 г., он завязал сношения с деканом Камамбер, Франсуа Каронделе, которого Изабелла не раз посылала ко двору Людовика XIII, чтобы договориться о примирении между ним и его матерью Марией Медичи. Он был осведомлен благодаря ему о состоянии умов, и ему нетрудно было переманить на свою сторону заманчивыми обещаниями этого честолюбивого и жадного прелата, который, лишившись епископства Сент-Омер, на получение которого он рассчитывал, горел желанием как-нибудь отомстить Испании[657]. Благосклонного отношения кардинала достаточно было для Каронделе, чтобы он составил своего рода союз из нескольких крупных вельмож — принца Барбансонского, принца Эпинуа, герцога Бурнонвильского и графа Эгмонта, — которые подобно ему уязвлены были в своем честолюбии и озлоблены против Филиппа IV. Благодаря их влиянию в валлонских провинциях, где некоторые из них занимали ответственные посты и где находились значительная часть их владений и множество зависевших от них мелких дворян, они надеялись вызвать всеобщее восстание. Они нашли себе ценного помощника в лице капуцина Карла Круа. Религиозное рвение, побудившее его вступить в орден, заставило его в то же время отойти от Испании, которая, по его мнению компрометировала теперь своей слабостью дело католицизма, в Нидерландах[658]. Он привлек кроме того к заговору своего родного брата, герцога Арсхота, бесспорного вождя национального дворянства.
Тем временем, пока под воздействием личного честолюбия и католического рвения происходило оформление этого заговора крупных вельмож, граф Берг открыто перешел на сторону врага[659]. Одному скомпрометированному и разоренному дворянину, Рене Ренессу, графу Варфюзее, удалось, воспользовавшись его озлоблением против двора, склонить его к корыстной измене. Он посетил тайно в Гааге принца Оранского и сообщил ему свои условия. Ришелье не преминул побудить Фридриха-Генриха принять их. За крупную сумму Берг пропустил голландские армии в Лимбург, и по соглашению с ним генеральные штаты опубликовали 22 мая воззвания, призывавшие бельгийцев «избавиться по похвальному примеру их предков от гнетущего и невыносимого ига испанцев» и обещавшие им «сохранить и поддержать их привилегии, права и свободы, а также и публичное отправление римско-католической религии»[660].
Согласно плану Берга и Варфюзее, одобренному генеральными штатами и переданному ими правительству Людовика XIII, восстание должно было явиться в действительности лишь сигналом к расчленению страны. Брабант, Мехельн, Фландрия, Гельдерн и Лимбург должны были отойти к Соединенным провинциям; Франция же должна была получить южные провинции, включая Франш-Контэ[661]. Несколько дней спустя Берг открыто объявил о своем переходе на сторону неприятеля. Он удалился в Льеж и 18 июня опубликовал здесь манифест, в котором призывал объединиться вокруг него всех благомыслящих офицеров и солдат; «откуда бы они ни происходили, лишь бы они не были испанцами, с целью освободить родину от «пиявок», сосущих «кровь несчастного народа»[662].
К несчастью для заговорщиков Франция, всецело одобряя их планы, твердо решила однако не порывать с Испанией, которую она хотела лишь ослабить, поддерживая брожение в Бельгии. В бельгийских провинциях не появилось никаких французских войск. К тому же Берг совершенно не обладал качествами, необходимыми для инициатора пронунциаменто. Грубый, тщеславный, пользовавшийся из-за своего образа жизни плохой репутацией, он не был популярен в армии, и ему не удалось склонить на свою сторону ни одного полка. 25 июня Изабелла разослала штатам различных провинций циркулярное письмо, убеждавшее их не дать себя увлечь Бергу. Оно встретило повсюду самый лучший прием. 4 июля четыре «члена Фландрии», чтобы убедить ее в своей преданности, предложили ей даже принести заново присягу его величеству[663].
Не менее плачевно закончился заговор дворянства. Крупные вельможи, легкомысленно бросившиеся в порыве своего озлобления в эту авантюру, рассчитывали лишь на помощь французского короля, а он, со своей стороны, прежде чем начать действовать, ждал, чтобы они взялись за оружие. Поэтому вся их затея обречена была на неудачу. Никто из дворян не способен был проявить непреклонную решимость и, главное, никто из них не чувствовал за собой поддержки народа. Их неприязнь к Испании покоилась только на их уязвленном тщеславии, а отнюдь не на национальном сознании, которое пожалуй могло бы объединить вокруг них народные массы. Эти эпигоны графа Эгмонта и графа Горна были лишь карикатурой на них. Проникнутые дворянским чванством и спесью, они по существу презирали все, что стояло за пределами их касты. В Намюре герцог Арсхот во время своего штатгальтерства собирал заседания провинциального совета в своей прихожей, где находились его слуги[664]. Принц Эпинуа, в то время когда он занимал пост «великого бальи» (grand-bailli) Генегау, нарушал самым бессовестным образом привилегии провинции, за защитника которых он себя теперь выдавал. Поэтому никто не поднялся на поддержку движения, которое в случае удачи могло привести лишь к тому, что инициаторы его приобрели бы сеньории и титулы, а больше никому не было бы от него никакой пользы. К тому же Изабелла прослышала об этом заговоре и по достоинству оценила его. Она приказала заточить в монастырь Каронделе и арестовать его брата, правителя Бушена, который был убит, защищаясь (апрель 1633 г.). Через некоторое время резидент английского короля в Брюсселе, художник Жербье, за 20 тыс. экю разоблачил все подробности этого заговора[665].
