Третьего ноября 1576 г., вечером, два покрытых пылью всадника прибыли в Люксембург. Первый был испанский гранд Октавио Гонзаго; под ливреей второго, одетого слугой скрывался сам новый штатгальтер Нидерландов, который прискакал, Не сходя с коня, из Мадрида через всю Францию. Дон Хуан Австрийский обязан был своей жизнью прихоти состарившегося и угрюмого Карла V к прекрасной молодой девушке Барбаре Бломберг, которую он удостоил своим вниманием в Регенсбурге в 1546 г., когда там заседал сейм[396]. Ребенок родился после отъезда императора 24 февраля 1547 г. О тех пор Карл не беспокоился больше о матери, но издали следил за судьбой своего последнего сына. Сначала он доверил его своему преданному камердинеру Адриену Дюбуа, выдававшему себя за отца ребенка. Затем в 1550 г. он приказал ему передать его скрипачу королевской капеллы Франсиско Масси. Последний увез его в Испанию и поместил его у себя до тех пор, пока Хуан в возрасте 7 лет не был отдан на воспитание одной даме, славившейся своей добродетелью, донне Магдалине Уллоа, которая окружила его материнской нежностью, несмотря на то, что она принимала его за незаконного сына своего мужа. Тайна раскрылась только тогда, когда прочли завещание императора. Филипп II поручил тогда тотчас же привезти своего брата ко двору, где он воспитывался вместе с дон Карлосом и Александром Фарнезе.

Дон Хуану исполнилось всего 24 года, когда благодаря победе при Лепанто он покрыл себя славой, связывавшейся с его именем на протяжении веков. Этот молодой белокурый герой с голубыми глазами, столь же смелый, сколь и элегантный, славившийся своими любовными похождениями, приводивший всех в восторг своими манерами и живостью ума, был бы самым любимым из всех принцев, если бы он не внушал опасений безудержным, снедавшим его честолюбием. Филипп II, поразительнейшей противоположностью которого он был, относился с величайшим недоверием к своему столь блестящему славолюбивому брату. Уже в 1574 г. он отверг предложение Рекесенса и Гоппера послать дон Хуана в Нидерланды. Понадобилась вся серьезность событий 1576 г., чтобы Филипп решил изменить свое мнение. Он отлично знал, чти дон Хуан не пожелает быть простым исполнителем его воли. Но дело не терпело отлагательства, и колебаться было некогда. И к тому же разве министры не говорили ему, что появление принца крови среди его северных подданных успокоит царившее там недовольство?

Он вскоре мог убедиться в том, что его подозрения полностью оправдались. Вместо того чтобы тотчас же уехать в Нидерланды, дон Хуан поставил свои условия. Он отнюдь не намерен был тратить свои силы в бесславной борьбе с этим народом купцов и мещан. Он добивался короны, и если он и согласился поехать в Нидерланды, то лишь для того, чтобы после усмирения восстания обратить оружие против Англии, свергнуть с престола Елизавету и после этого жениться на Марии Стюарт. Несмотря на приказы короля, он не поехал к месту назначения, пока не побывал сначала в Мадриде и не получил здесь согласия на свои условия. Филипп обещал ему все, чего он хотел. Чем более неотложным становилось дело и чем более выяснялась из получавшихся из Нидерландов известий растущая опасность положения, тем Филипп все более укреплялся в мысли, что только один дон Хуан, герой его дома, сможет предотвратить катастрофу. В разработанных самым подробным образом инструкциях он намечал ему план действий и пространно объяснял, в чем состояли «настоящие средства», которые ему нужно будет применить. Он пытался все предвидеть и без конца все дополнял свою работу. Его брат был уже в пути, а он все еще в тревоге посылал вслед ему депеши, переполненные дополнительными советами…

Теперь он готов был на все уступки. Он отдавал себе отчет в плачевном исходе своей политики. При условии сохранения неприкосновенности католической религии и обеспечения повиновения своих нидерландских подданных, «насколько это будет возможно»[397], он в остальном готов был пойти на все. Он согласен был уничтожить все новшества, введенные со времени прибытия герцога Альбы, восстановить управление в том виде, каким оно было при Карле V, предоставить административные посты нидерландцам и даже отозвать, если это нужно, свои войска. И как всегда, не отделяя главного от второстепенного, он советовал своему брату говорить только по-французски, чтобы расположить в свою пользу местное население, заменить испанский титул «дон» французским «messire» и, наконец, не брать себе фавориток из знатных семей![398]

Оловом, победителю при Лепанто навязывалась миссия ангела мира; ему рекомендовалось поведение терпеливой покорности, поручалась почти роль козла отпущения. Филиппу II и в голову не приходило, что гордость и честолюбие дон Хуана с самого начала должны были быть возмущены его инструкциями. При таких обстоятельствах выбор подобного человека был до последней степени неудачен. Гранвелла безуспешно пытался отсоветовать этот выбор. Нечего было даже и думать о том, что военная слава нового правителя произведет сильное впечатление на этот спокойный рассудительный и практический народ. Хотя в его жилах и текла кровь Карла V, но все ведь отлично знали, что он был незаконнорожденным. Кроме того его мать жила как раз в это время в Брюсселе, привлекая к себе всеобщее внимание своим скандальным поведением, огромным количеством любовников и их сомнительным происхождением.

В то время как дон Хуан скакал во весь опор через Францию, участники переговоров о примирении торопились закончить свое дело до его прибытия. Когда он приехал в Люксембург, соглашение между ними было уже полностью достигнуто. Теперь, если он хотел быть признанным страной, ему надо было сначала решить вопрос, одобрить ли ему Гентский договор или прибегнуть к оружию и заставить признать себя силой. И в том и в другом случае он уклонялся от инструкций короля, так как ему было дано указание одновременно и не мириться с ересью и избегать войны. Поэтому положение его было необычайно сложным, тем более что национальная армия продолжала враждебные действия против испанских войск. Наконец принц Оранский и его эмиссары горячо убеждали генеральные штаты не верить обещаниям правителя. Они умоляли членов «священного собрания» помнить, что то, о чем ведутся в настоящее время переговоры, не есть их частное дело. «Есть огромное множество дворян, почтенных граждан и всякого мелкого люда, не имеющих возможности присутствовать здесь, — заявляли они, — эти люди избрали вас и передали свою судьбу в ваши руки в надежде на то, что вы все, как один, честно будете бороться за свободу вашей общей родины и охраните их (ибо вы их защитники и покровители) от всякого угнетения и более чем варварской тирании, которую они выносили до сих пор[399].

Дон Хуан тотчас же взялся за дело. На другой же день после своего прибытия он обратился к государственному совету, единственной законной, по его мнению, власти, с собственноручным письмом, выдержанным в самом примирительном тоне[400]. Он извинялся прежде всего за то, что пользуется испанским языком, но, писал он, хотя он и говорит по-французски, он не умеет еще писать на нем, а между тем не хотел терять драгоценного времени на поиски себе секретаря. Далее, он просил содействия членов совета, заверял их, что он готов «пойти им навстречу во всех их справедливых желаниях и требованиях и что он хочет всемерно их поддержать». В. заключение он просил, чтобы к нему возможно скорее прислали делегатов, чтобы прекращены были военные действия, и обещал, со своей стороны, отдать приказ испанским войскам о приостановке их продвижений.