В этот решительный момент эрцгерцог, не задумываясь, поступился интересами Бельгии еще больше, чем интересами Испании, ради торжества католической церкви. Если бы он интересовался судьбой своих подданных, то он воспользовался бы прохладным отношением Филиппа III, чтобы сохранить во что бы то ни стало нейтралитет Бельгии по отношению к Германии как раз в тот момент, когда истекал срок 12-летнего перемирия с Соединенными провинциями. Правда, против воли короля, который, желая приостановить проникновение голландцев в Ост- и Вест-Индию, твердо решил возобновить войну, он предпринял некоторые шаги с целью продлить статус кво. В 1621 г. отчеты тайных агентов, переданные ему его духовником, внушили ему надежду, что удастся склонить Морица Нассауского к признанию верховной власти испанского короля и его собственной[629]. В нем пробудили даже надежду, что удастся пожалуй привлечь на свою сторону генеральные штаты Нидерландской республики, Ион имел глупость направить к ним Пекия. Осыпаемый на протяжении всего своего пути по Голландии оскорблениями и насмешками толпы, несчастный посланник не привез в Брюссель ничего кроме высокомерного и презрительного отказа. Военные действия вскоре после этого возобновились в Юлихе, где Спинола укрепился, чтобы оттуда повести военные действия против Гельдерна.

Несколько недель спустя Альберт скончался от подагры 13 июля 1621 г, в Брюсселе. Его останки, облаченные в одежду францисканца, были препровождены с королевской пышностью в церковь св. Гудулы, где мехельнский архиепископ произнес над ним свое надгробное слово. Герольд нес перед гробом бургундский герб. Но вместе с эрцгерцогом Альбертом в Нидерландах исчезла последняя видимость независимости, которая была дарована им 22 года назад: отныне Бельгия стала просто испанской провинцией.

Еще при жизни Альберта в 1616 г. Филипп III с согласия брюссельского двора заставил провинции принести ему присягу в верности[630]. Таким образом он снова стал их непосредственным государем. Акт о передаче Нидерландов был тем самым фактически уничтожен. В лучшем случае можно было утверждать, что в отличие от прежнего суверенные права, ранее предоставленные королем эрцгерцогской чете, принадлежали ей теперь сообща с испанской монархией. Впрочем, против возвращения Бельгии под непосредственную власть Испании не последовало никаких протестов. Никто не строил себе больше никаких иллюзий по поводу независимости страны: со времени сессии генеральных штатов 1600 г. все ясно отдавали себе отчет, как обстоят дела в этом отношении.

Смерть мужа повергла инфанту в безграничное отчаяние, умилившее всю Европу. Она на много недель заперлась в свои одинокие и опустевшие покои. Она обрезала свои замечательные волосы и облеклась отныне в монашескую одежду, в которой она изображена на знаменитом портрете, оставленном нам ван Дейком. Сначала она поговаривала даже о том, чтобы совсем удалиться от управления провинциями[631]. Будущее должно было рисоваться ей в тем более мрачных красках, что ее брат Филипп III умер за несколько месяцев до смерти Альберта. Ее вдовство совпало с началом нового царствования в Испании, и власть, находившаяся столь долгое время в руках ее старого друга, герцога Лерма, перешла к графу-герцогу Оливаресу.

Но уважение, которым она была окружена в Нидерландах, и расположение, оказывавшееся ей европейскими дворами, делали ее очень ценной для Мадрида. И, наконец, сама она проявляла живой интерес к стране, в которой она основала столько благочестивых учреждений. Поэтому она осталась в Брюсселе. Окруженная королевскими почестями, она в качестве вдовствующей государыни все еще продолжала играть в своем мрачном дворце значительную и почетную роль: она усердно выполняла свои обязанности и работала без устали, несмотря на свои старческие немощи, которые все сильнее давали себя знать. Но она вынуждена была ограничиваться теперь ролью обыкновенной правительницы, которой испанский кабинет оказывал тем больше знаков внимания, чем меньше реальной власти он ей предоставлял.

К тому времени, когда она взяла на себя управление Нидерландами, царствование Филиппа IV, казалось, предвещало Испании новую эру величия. Под давлением энергичного Оливареса испанская монархия сделала огромное напряжение. Непомерные налоги позволили произвести реорганизацию армии, а блестящие победы вскоре вернули ей ее прежнюю боевую славу. В гигантской ожесточенной борьбе, которую обе ветви габсбургского дома, объединив свои усилия, вели с протестантизмом, война с Соединенными провинциями являлась теперь лишь эпизодом, неразрывно связанным со всем ходом основной драмы.

Успехи католиков, которыми началась 30-летняя война в Чехии и в Пфальце, были большим ударом для Нидерландской республики, интересы которой совпадали с интересами реформации. Престиж, который она так быстро завоевала себе, был поколеблен. Ко времени окончания срока 12-летнего перемирия молодой Людовик XIII отклонил ее предложения о союзе, так как он вел борьбу с гугенотами и не желал порывать с Испанией. С своей стороны, Англия с тревогой и завистью следила, за морскими успехами Голландии, не скрывая своего враждебного отношения к ней. Наконец, Спидола, одушевленный соседством германских армий, оперировавших вдоль Рейна и получивших новые подкрепления, захватил город Юлих (февраль 1622 г.) и вслед за тем осадил Берг-оп-Зом. Между тем Мориц Нассауский, здоровье которого подточено было болезнью печени, очень слабо руководил военными действиями и внимательно прислушивался к заманчивым предложениям, делавшимся ему тайно брюссельским двором. Эрнст Мансфельд, которому Нидерландская республика предложила как раз в это время вторгнуться в Бельгию, совершенно не оправдал ее ожиданий. Этот завзятый авантюрист разбит был наголову Кордобой при Флери (29 августа) и в беспорядке отступил на север, где ему удалось по крайней мере освободить от осады Берг-оп-Зом (5 октября).

Следующий год принес с собою новые опасности. В 1623 г. император Фердинанд II послал Грамэ отстаивать перед генеральными штатами свои права на Соединенные провинции. Англия заключила 29 марта соглашение с Испанией относительно Пфальца, который был временно передан в управление Изабелле. Тем временем война сопровождалась одними лишь неудачами. Испанцам удалось организовать в Дюнкирхене каперский флот, легкие суда которого, точно так же как в свое время галеры Фредерика Спинолы, опустошали побережье Северного моря, сотнями захватывая тяжелые суда Голландии и Зеландии. На суше Мориц Нассауский заканчивал свою карьеру, пребывая в плачевном бездействии. Через несколько дней после его смерти (23 апреля 1625 г.) Спинола покрыл себя славой, взяв Бреду (май). Испания бурно ликовала, и геройский подвиг этого нового Фарнезе вдохновил поэта Лопе де Вега на торжественную оду, а художника Веласкеза на один из самых блестящих его шедевров[632].

Но эта победа не имела продолжения. Правительство Филиппа IV, обремененное непомерными военными расходами, было уже накануне краха. С восстановлением испанской гегемонии над Европой, ради которой оно все поставило на карту, было теперь покончено. Франция, вернувшаяся при Ришелье к политике Генриха IV, опять повернула фронт против габсбургского дома. Она возобновила свой союз с Соединенными провинциями, которым она предоставила 1 200 тыс. ливров на текущий 1624 г. и обязалась предоставлять по 1 млн. ливров в течение двух следующих лет (10 июня 1624 г.) Англия тоже вернулась к поддержке Нидерландской республики. Яков I обещал оказать ей помощь войсками (июль 1624 г.), а его преемник Карл I заключил союз с ней и одновременно с Францией и Данией против германского императора и испанского короля. Все эти комбинации были, правда, очень эфемерны. Уже в 1626. г. Франция опять тесно связалась с Испанией на основании Монсонского договора, а в следующем году Англия, с своей стороны, тоже сделала попытку примириться с Филиппом IV. Переговоры, в которых очень деятельное участие принимал Рубенс, закончились лишь в 1630 г., но уже в 1627 г. они настолько продвинулись, что мадридский кабинет помышлял о том, чтобы прибегнуть к услугам лондонского двора для заключения мирного договора с Соединенными провинциями. Последние, может быть, оказались бы более сговорчивыми, чем в 1609 г. Но Филипп IV, несмотря на советы Изабеллы и Спинолы, ни за что не хотел расстаться с мыслью о том, чтобы навязать им мир силой оружия[633].