Его критики отмечают, что он не принадлежал к какой-нибудь определенной исторической школе; он многому учился у разных школ и в основном остался плюралистом и эклектиком. В своих трудах он считал необходимым подробно выяснять социальный и экономический строй изучаемого им общества. Лучшие его страницы посвящены социально-экономическим проблемам. Но и здесь в нем говорило чутье талантливого историка-реалиста, а не правильное историческое мировоззрение. Его ученик Гансгоф, думается, верно определил те основания, которые заставляли Пиренна выдвигать на первое место социально-экономические факторы. По мнению Пиренна, социально-экономические явления отличаются сравнительной простотой и притом допускают статистическую обработку, исключающую субъективные моменты; наконец, это — коллективные, массовые явления. Индивидуальные влияния сведены здесь к минимуму, и поэтому здесь, более, чем в других отделах истории, возможно научное изучение. Далее, социально-экономические явления имеют интернациональный характер; по сравнению с политическими событиями они поднимаются над национальной ограниченностью. Наконец, социально-экономическая история облегчает понимание прошлого с всемирноисторической точки зрения. На этом Пиренн особенно настаивал в последние годы своей деятельности.

«Экономизм» Пиренна таким образом весьма далек не только от марксизма, но и от экономического материализма. Его экономизм вырастает на чисто идеалистической основе современной буржуазной социологии. Именно отсюда указанный эклектизм Пиренна. Отсюда, несмотря на неизменную оригинальность и индивидуальность его отдельных исторических концепций, несмотря на непосредственные конкретные расхождения с такими теоретиками современной антимарксистской историографии, как Зомбарт или Допш, Пиренн в конечном счете нередко сближается с ними в своих принципиальных установках.

Своеобразная психологическая транспонировка социально-экономических отношений в конечном счете сближает его с Зомбартом. В этом плане лежит его определение капитализма признаками индивидуальной предприимчивости, кредита, спекуляции. Крайний психологизм вообще характерен для всей методологии Пиренна. В этом отношении особенно характерны исторические параллели, к которым так охотно-прибегает Пиренн и в которых внешне-психологический облик механически отрывается от исторического, социального содержания. Так сентябрьские события 1792 г. сопоставляются с Варфоломеевской ночью, герцог Альба — с Робеспьером и т. д.

Точно так же, как будто разойдясь с Дошлем в вопросе о капитализме, поскольку он противопоставляет натуральное хозяйство средневековья хозяйству капиталистическому, Пиренн в дальнейшем переходит на позиции довольно близкие к допшианству. «Капитализм много древнее, чем принято думать, — пишет он. — Разница между средними веками и нашим временем лежит в количестве, а не в качестве, разница в интенсивности, а не в природе».

Читателю Пиренна необходимо об этом помнить и подходить к его работам с определенной критичностью.

В центре экономических исследований Пиренна стоят — поставленные во взаимную связь — проблемы начала средних веков, происхождения городов и этапов развития капитализма.

Одним из самых дискуссионных вопросов в современной буржуазной исторической науке является вопрос о смене античности средневековьем. Едва — ли есть надобность напоминать читателю о целой лавине теорий, выставленных здесь буржуазной наукой. Основным вопросом все же остается старый, поставленный еще «романистами» и «германистами», — имеем ли мы здесь катастрофу, революцию, переворот, или же мирное перерастание античного мира в средневековый?

Пиренн занял в этом вопросе своеобразную позицию. Он признает неразрывную связь той эпохи, которую обозначает как раннее средневековье, с античным миром. Он отмечает как основную черту античной истории ее средиземноморский характер. Эта характерная черта еще усилилась, когда столица империи из континентального Рима была перенесена в приморский Константинополь. Общий упадок культуры, начавшийся с III в., не нарушил средиземноморской торговли. Не нарушило средиземноморского характера европейской истории и нашествие германцев. Они стремятся к Средиземному морю, и оно остается центром германо-римского европейского мира. Пиренн отрицает возвращение в эту эпоху к натуральному хозяйству, падение торговли и городов.

Ислам и арабские завоевания начинают новую страницу в истории. Арабы завладевают Средиземным морем и оттесняют от него европейцев. Цивилизация Европы принимает континентальный! характер. Торговля замирает, замыкается в местных рамках. Вся экономическая жизнь перестраивается на натурально-хозяйственных основах. IX век и особенно конец его — эпоха наибольшего упадка торговли. XI век — эпоха нового подъема, прежде всего проявляющаяся в росте городов. Таким образом начало средневековья следует связывать с завоеваниями арабов.

Едва ли надо говорить о том, что эта теория Пиренна совершенно неверна. Она теоретически порочна, совершенно игнорируя глубочайшие перемены, происшедшие в жизни Европы в IV–V вв. Торговля ставится ею в центр экономической истории. И при этом аргументы в пользу сохранения средиземноморского характера европейской культуры в меровингскую эпоху явно недостаточны. Арабы не столько отрезали Европу от Средиземного моря, сколько связали ее с восточными рынками. Теория Пиренна получила поддержку со стороны некоторых ученых, в том числе от Фердинанда Лота, но в общем не встретила сочувствия, несмотря на энергичную и красноречивую защиту ее Пиреином на V и VI конгрессах историков[1].

Если характеристика меровингской эпохи у Пиренна возбуждает много сомнений, то гораздо вернее охарактеризована им эпоха каролингов. Здесь он резко расходится с Допшем и его школой, настаивал на натурально-хозяйственном характере всей экономической жизни этой эпохи.

«Раннее средневековье, — по его словам, — вовсе не знает силы капитала». Особенно ярко натурально-хозяйственные порядки выступают в каролингском пеместье. Города в это время не играют никакой роли. Торговые пункты по морским берегам, как Марсель, Руан, Кеншвик, имеют мало общего с городами — это пристани и места зимовки судов.

Эпоха эргономического подъема начинается с XI в. Это — век возникновения городов. Среди многочисленных в буржуазной науке теорий о происхождении городов теория Пиренна занимает особое место. Происхождения городов надо искать не в местных рынках, не в торговых селах, не в замках, не в римских городах. Первые городские поселения были колониями купцов и ремесленников (port, faubourg) вокруг более ранних укрепленных пунктов — замков или епископских резиденций. Это два разных типа поселения, с разным населением, и их слияние не завершается до XIII в. В предисловии к другой книге Пиренна. «Фландрские города», будут даны более подробный анализ его теории происхождения городов и ее критика. Здесь надо отметить, что эта теория выведена им из изучения истории нидерландских, главным образом, фландрских городов. Попытка применить ее например к истории английских городов, сделанная Карлом Стивенсоном, оказалась неудачной.

Теория Пиренна выгодно отличается от большинства буржуазных теорий о происхождении городов тем, что она ставит вопрос не на формально юридическую почву, а стремится разрешить его на основе общих социально-экономических перемен XI в. Основы отделения города от деревни он видит не в чисто правовых признаках, а в том, что городское население жило главным образом торговлей и промышленностью, а не сельским хозяйством. До конца XII в. количество городов в Западной Европе незначительно. Это преимущественно торговые, а не индустриальные города. Торговля предметами индустрии долго базируется главным образом на деревенской промышленности.

К концепции о происхождении и развитии городов у Пиренна тесно примыкает его своеобразная теория ступенчатого развития капитализма. Надо сказать, что подобно большинству буржуазных историков Пиренн не проводит достаточно ясного различия между торговым и промышленным капиталом и часто говорит о «капитализме» там, где имеется налицо лишь более или менее крупный размах торговых операций.