Таким образом бельгийские участники переговоров, встречая недоброжелательство Гааги, с одной стороны, и недоброжелательство Мадрида, с другой, не могли ничего поделать. Они были отпущены 16 сентября 1633 г. и, спустя девять дней, печально вернулись назад. Их неудача рассеяла надежды, порожденные созывом генеральных штатов. Несмотря на свою беспомощность и бесцельность, генеральные штаты все же продолжали еще заседать в течение нескольких месяцев. В письме от 18 июня 1634 г., в котором Филипп IV извещал их об аресте посланного ими к нему в Мадрид герцога Арсхота, содержался определенный приказ генеральным штатам разойтись. Как только письмо это было получено в Брюсселе, они беспрекословно повиновались (5 июля). Им не суждено было больше собираться вплоть до брабантской революции 1789 г.
Глава пятнадцатая.
До Мюнстерского мира
I
Изабелла не дожила до заключительного заседания генеральных штатов. Своим строгим благочестием и чрезмерной работой она вконец разрушила свое здоровье, и без того ужо сильно подорванное мучительными почечными припадками. Простудившись во время предрождественского крестного хода, она, проболев 4 дня, умерла 1 декабря 1633 г. в 4½ часа утра. За отсутствием денег пришлось отказаться при ее похоронах от той пышности, которой окружены были похороны ее супруга, рядом с которым ее теперь похоронили в церкви св. Гудулы. Государственная казна была совершенно пуста. Чтобы добыть денег на содержание войск, инфанта, не пользовавшаяся больше кредитом у банкиров, вынуждена была прибегнуть к плачевному средству. Она почти совершенно опустошила недавно учрежденные ссудные кассы, оставив им в залог — далеко недостаточный — великолепные драгоценности, которые когда-то произвели столь сильное впечатление во время ее торжественного въезда в Нидерланды.
Из-за последовавшего разорения придворное общество вскоре рассеялось, и вместе с ним Брюссель утратил весь свой блеск и великолепие, которые он снова обрел лишь много времени спустя, во времена Карла Лотарингского и Марии Терезы.
4 марта 1630 г. Филипп IV назначил членов регентского совета, к которым в случае смерти инфанты должно было перейти политическое управление страной. Это были маркиз Антона, маркиз Мирабель, герцог Арсхот, мехельнский архиепископ, старый граф Тилли и дон Карлос Колома. На случай смерти одного из них к ним были присоединены граф Фериа, кастелян Антверпена, и граф Фуэнтес, кастелян Камбрэ[679]. Так как герцог Арсхот находился в Мадриде, где он вскоре был арестован, и так как Тилли умер в 1632 г., то в результате Бельгия была представлена в этом совете лишь архиепископом Яковом Боненом. Никогда еще брюссельское правительство не было столь чисто испанским. 30 декабря 1633 г. маркиз Айтона был назначен заместителем штатгальтера и генерал-капитаном впредь до прибытия кардинала-инфанта, брата короля.
Пока в Гааге шли бесплодные переговоры, война с Соединенными провинциями продолжалась, не приводя однако ни к каким определенным результатам. В 1633 г. Айтоне удалось взять реванш за потерю Рейнберга, занятого Фридрихом Генрихом, захватив остров Стевенсверт, являвшийся ключом к одному из переходов через Маас. В 1634 г. он допытался отвоевать назад Маастрихт, но наступление принца Оранского на Бреду заставило его вернуться назад.
К тому же внимание и опасения Испании были теперь направлены гораздо больше на Францию, чем на Нидерландскую республику. С каждым днем становилось все яснее, что Людовик XIII, по наущениям Ришелье, замышляет уничтожение габсбургского дома. В декабре 1632 г. наглость французского эмиссара, силой ворвавшегося в зал, где происходило заседание генеральных штатов, чтобы сообщить им содержание письма его повелителя, произвела в Брюсселе потрясающее впечатление. «Я считаю, — писал Айтона Филиппу IV, — что французская монархия никогда не наносила вашему величеству более серьезного оскорбления и никогда не позволяла себе более вызывающей и дерзкой проделки»[680]. К этой прямой провокации присоединялись еще недавние интриги Ришелье с дворянами-заговорщиками и покровительство, открыто оказанное кардиналом тем из них, которые бежали во Францию. Но еще важнее были происки парижского кабинета в Гааге. Отлично известно было, что именно по его наущениям голландцы обнаружили такую несговорчивость во время последних переговоров. Быть может, небезызвестно было также, что французский посланник в Гааге, восприняв план, разработанный во время заговора Берга, уполномочен был повести переговоры о разделе Бельгии между Францией и Соединенными провинциями с тем, чтобы к Франции отошли Генегау, Артуа, Турнези, Лилль, Дуэ, Орши, валлонская часть Фландрии и южная приморская часть Фландрии, Намюрская область и Люксембург, а к Соединенным провинциям — Брабант, Мехельн, Лимбург, Гельдерн и берега Шельды от Антверпена до Северного моря[681].
Во всяком случае содержание договора, подписанного Людовиком XIII с Нидерландской республикой 15 апреля 1634 г., не оставляло никаких сомнений в неминуемости разрыва между христианнейшим королем и католическим королем, так как в нем открыто говорилось о возможности войны между Францией и Испанией.
Но и Филипп IV, с своей стороны, готовился к этой войне и отвечал своему противнику тем же. Все еще находившийся в Брюсселе Гастон Орлеанский служил ему превосходным оружием. Когда парижский парламент признал недействительным его брак с Маргаритой Водемон, Лувенский университет признал его действительным. 12 мая 1684 г. между принцем и испанским королем заключен был формальный союз[682]. Между тем помощь, открыто оказывавшаяся Францией голландским и немецким протестантам, дискредитировала ее в глазах бельгийских католиков. В 1633 г. Янсений опубликовал свое сочинение «Mars Gallicus», в котором он обрушивался на королей, «являющихся христианами лишь по названию». Оловом, преданность религии, которая когда-то заставила умы отвернуться от испанского дома, теперь привлекла их к ней.
Но чем отчетливее выяснялась неминуемость столкновения с Францией, тем усиленнее Испания старалась прийти к какому-нибудь соглашению с Соединенными провинциями. Она потеряла всякую надежду отвоевать их и поэтому отказалась считать их мятежными. Она отлично понимала, что должна порвать с традициями Филиппа II, если она хотела, чтобы у нее не были связаны руки во время ее поединка с соперничавшей с ней Францией. Она подумывала даже о том, чтобы предоставить Бельгии независимость и дать ей возможность договориться с голландцами, ограничившись сохранением за собой важнейших портов и крепостей. «Если бы существовал какой-нибудь верный способ уравнять силы законопослушных и непокорных провинций, — писал Филипп IV председателю Розе 15 апреля 1633 г., и если бы можно было добиться, чтобы законопослушные провинции удовольствовались открытием — за свой счет и на свой риск —1 порта Гравелинга, а мне предоставили бы все приморские города, а также Антверпен, Намюр и Камбрэ, с обязательством прийти им на помощь в случае опасности, и сверх того Люксембург и Бургундию, то можно было бы пойти и на то, чтобы уступить им во всем остальном, а именно, чтобы указанные провинции установили у себя форму правления по своему выбору и — не говоря о тех правах и титулах, которые я сохранил бы за собой, — образовали бы независимые кантоны, которые заключили бы мир иди длительное перемирие с голландцами. Стойло бы даже взвесить, не целесообразно ли было бы установить совместно с ними общую оборонительную и наступательную линию…, хотя очевидно, что из-за этого должен был бы пострадать наш авторитет»[683]. Это были лишь преходящие настроения, но как они тем не менее показательны!