Эрцгерцог Альберт был самым младшим из 6 сыновей императора Максимилиана II. Подобно своим двум братьям — Рудольфу, вступившему на императорский престол в 1576 г., и Эрнсту, преемником которого ему суждено было стать в Нидерландах, — он тоже в раннем возрасте был отправлен к мадридскому двору и был отдан на попечение своего испанского дяди. Это был единственный способ для Максимилиана, колебавшегося в течение всего своего царствования между Римом и протестантами, сохранить за собой, несмотря на всю неустойчивость своей позиции, необходимую ему поддержку Филиппа II. Его дети были для него своего рода заложниками у его могущественного шурина. Через них немецкая ветвь дома Габсбургов срослась с испанской. Здесь она впитала в себя тот непримиримый католицизм и ту ненависть к ереси, которыми было отмечено в дальнейшем царствование Рудольфа II в Германии. Особенно ценней делала эту немецкую ветвь для Филиппа II ее счастливая плодовитость. Имея только одного сына, он рад был найти в пределах своего собственного рода благодаря своим австрийским племянникам, воспитанным по его собственному образцу, принцев королевской крови, всецело преданных его планам. Мы видели уже выше, какие надежды он возлагал на эрцгерцога Эрнста. Теперь он снова вернулся к своим старым планам, надеясь осуществить их в пользу Альберта.

Альберт оказался более чем кто-либо другой достойным его доверия и его симпатий. Филипп с отеческой нежностью любил этого молодого принца, всецело поглощенного заботой о том, чтобы во воем нравиться своему дяде и во всем походить на него. Предназначенный, скорее всего по слабости своего здоровья, к духовной карьере, Альберт с детства получил очень основательное образование. Среди его учителей был знаменитый Бусбеке, которому он несомненно обязан был своей любовью к науке и литературе, сохранившейся у него в течение всей его жизни. Но хотя он и изучил с его помощью светские науки эпохи Возрождения, однако он находился преимущественно под влиянием иезуитов. Они сделали из него вполне законченный тип католического государя, и на всем его духовном складе, на особом характере его благочестия и даже на его политических взглядах сохранился неизгладимый отпечаток того влияния, которое они на него имели. Обладая слабо выраженной индивидуальностью, он полностью отдался их руководству; он воспринял их идеал с пассивной покорностью, но вместе с тем с той честностью и искренностью, которые внушают уважение к себе.

Хотя он и возведен был папой Григорием XIII в 1577 г., т. е. 18 лет, в кардинальское достоинство и назначен был Филиппом II в 1595 г. Толедским архиепископом, но обстоятельства помешали ему продолжать карьеру прелата, к которой он был подготовлен. После завоевания в 1581 г. Португалии ему поручено было управление этой страной в качестве вицекороля. Оказанные нм здесь услуги побудили его дядю остановить на нем свой выбор, когда после смерти эрцгерцога Эрнста надо было послать в Нидерланды нового правителя. Вопрос о посылке его в Брюссель поднимался уже не впервые. Герцог Альба подумывал об этом уже в 1576 г., а через 10 лет дон Хуан де Сунига тоже выдвигал перед королем его кандидатуру[566].

Альберт родился в 1559 г.; ко времени его отъезда в Нидерланды ему было таким образом 37 с лишним лет. По его портретам он рисуется человеком с худым и бледным лицом, оттененным небольшой бородкой и с выдающейся нижней челюстью Габсбургов; взгляд его задумчив, несколько грустен и лишен того блеска, который придается твердой волей или, по крайней мере, силой решительного и живого темперамента, По своим манерам эрцгерцог производил впечатление чистокровного испанца. Хотя он и говорил бегло по-немецки и по-итальянски, но обычным его разговорным языком был испанский, и он с трудом объяснялся по-французски[567]. Благодаря своему продолжительному пребыванию по ту сторону Пиренеев, он усвоил себе также надменную важность и сдержанность, которые так плохо гармонировали с простыми и непринужденными привычками его будущих подданных. Своей медлительностью и прилежанием он живо напоминал Филиппа II. Что касается его благочестия, то он обнаружил его прежде всего тем, что еще до своего въезда в Брюссель (11 февраля 1596 г.) отправился на поклонение знаменитой иконе богоматери в Гале.

Он привез с собой войска и деньги; и в том и в другом была как раз большая нужда. Вообще его первые шаги были очень удачны. Что касается Франции, то благодаря целому ряду искусных маневров ему удалось захватить Кале (24 апреля), а вслед за тем города Гин, Гам и Ардр. Направившись после этого на север, он сумел в августе, несмотря на решительное сопротивление принца Сольмса, отвоевать назад важную в стратегическом отношении крепость Гюльст.

К несчастью этому блестящему началу не суждено было иметь соответствующее продолжение. Новое банкротство Испании (1596 г.) пошатнуло кредит эрцгерцога, и уже в следующем году военные действия затруднены были из-за недостатка в деньгах. При этих обстоятельствах захват Амьена, взятого Порто Карреро 11 марта 1597 г., был совершенно бесполезен. Альберт не мог помешать Генриху IV блокировать город и взять его назад 25 сентября. Но мало того: ему пришлось молчаливо вынести унижение, когда 3 октября его противник, вызывая его на бой, внезапно появился под стенами Арраса, обстрелял крепость, занял предместья своей легкой кавалерией, а затем повернул назад, двинувшись, никем не обеспокоенный, на осаду Дуллана[568]. Тем временем Мориц Нассауский воспользовался этими благоприятными обстоятельствами, чтобы захватить Рейнберг (20 августа), Мерс (20 сентября), Гролль (26 сентября), Ольденселе (21 октября) и Линеен (12 ноября).

Было ясно, что, если Испания хотела сохранить за собой Нидерланды, ей следовало поскорее заключить мир с Францией, которая теперь полностью повиновалась своему королю и находилась в союзе с Англией и Соединенными провинциями. К тому же со времени перехода Генриха IV в католичество папа непрестанно убеждал Филиппа помириться с ним, а происшедшее тем временем полное расстройство финансовых дел в свою очередь заставило Филиппа II перестать сопротивляться этим планам. В результате летом 1597 г. в Париже начались переговоры при посредничестве папского легата и генерала ордена французских францисканцев. Несмотря на протесты лондонского двора и голландцев, Генрих IV отнесся к ним благосклонно. У него тоже туго было с деньгами, и он страстно хотел дать передышку своему королевству. Кроме того он упрекал Елизавету, что она ничего не сделала для него, а Морица Нассауского, что он начал военные действия лишь после того, как испанская армия двинулась на Амьен. Но он гораздо меньше торопился положить конец военным действиям, чем эрцгерцог Альберт, уполномоченный для ведения переговоров от имени Испании.

Альберт знал, что Филипп II, бывший в преклонном возрасте и изнуренный к тому же болезнью, не долго проживет и что его преемник предпочтет продолжение войны унизительному миру. Поэтому он пустил в ход все, чтобы ускорить соглашение, без которого потеря Нидерландов была неминуемой. Он издали руководил своими делегатами Ришардо и Веррейкеном во время переговоров, начавшихся в Вервене в 1598 г. Решив какой угодно ценой покончить с войной, он предложил исключительно благоприятные условия, так что мир, подписанный 2 мая, считался «самым выгодным миром из всех заключенных Францией за последние 500 лет»[569]. Испания вернула себе Кале вместе с несколькими крепостями, которыми она владела еще вблизи этого города и в Пикардии. Хотя она и продолжала поддерживать свои старые притязания на Бургундское герцогство, но делала это лишь для вида, так как она обещала добиваться его «только мирным и справедливым путем, а не с оружием в руках»[570]. Таким образом Филипп II уступил своему противнику, насколько только было возможно. По уговору с Альбертом, он согласился на все, чтобы обеспечить себе перед смертью нейтралитет того самого Генриха IV, у которого он еще два года назад собирался отнять корону с целью передать ее своей дочери. И тем не, менее эта сделка, обошедшаяся ему так дорого, была лишь простым надувательством, так как, подписывая мир, Генрих твердо решил не бросать Соединенные провинции. Он обещал великому пенсионарию Голландии Ольденбарневельту по-прежнему помотать войсками и деньгами. Но более того: он дал ему даже понять, что через 3–4 года возобновит военные действия. Словом, если он временно отказывался от открытой войны, то лишь для того, чтобы под прикрытием своих северных союзников повести замаскированную войну («guerre en renard»)[571] против католического короля. Уверенные в его помощи генеральные штаты, которых его искреннее примирение с Испанией совершенно обескуражило бы, с прежней энергией продолжали борьбу.