Еще не кончили заседать генеральные штаты, как в Брюсселе получено было известие, что Мориц Нассауский во главе армии в 12 тыс. чел. пехоты и 3 тыс. конницы перешел через Гонтт (Западная Шельда) и вторгся во Фландрию (19 июня 1600 г.). Его главной целью было невидимому освободить осажденный гарнизон Остенде и вслед за тем вместе с ним двинуться против расположенных по побережью портов с целью подчинить таким образом все побережье Соединенным провинциям.

Морские разбойники Дюнкирхена и в частности флотилия галер, которую Фредерик Спинола привел с собой в прошлом году в Шельду, были бичом торговли Флиссингена, и Зеландия требовала, чтобы ее освободили от этого опасного соседства. Это было очень опасное предприятие, так как войска рисковали быть зажатыми между морем и испанской армией. Но Мориц Нассауский надеялся, что фламандские города восстанут при его приближении и по крайней мере гарантируют ему возможность отступления. Он обратился с воззванием к Брюгге и к Генту, напоминая им об их прежнем союзе с северными провинциями и убеждая их присоединиться к освободителям, идущим к ним с целью избавить их от чужеземного ига. Но ему вскоре пришлось убедиться, что на них нечего рассчитывать. Вернувшись к католицизму, они видели в голландцах только гонителей своей веры. Они как смертного греха боялись всякого союза с протестантами и думали лишь о том, чтобы прогнать со своей земли этих еретиков, осмеливавшихся надеяться на их помощь. При известии о приближении Морица Нассауского крестьяне ринулись против вторгшихся войск, города же заняли оборонительную позицию. Брюгге, который до этого времени никогда не содержал в своих стенах гарнизона, поспешил обзавестись им теперь.

Вопреки предположениям Морица Нассауского, которому хорошо известно было, что часть испанских войск взбунтовалась из-за невыплаты жалованья, а другая часть была рассеяна на границе Гельдерна, эрцгерцогской чете удалось собрать в районе Гента около 10 тыс. человек. Перед лицом врага мятежники вернулись к повиновению, выражая желание двинуться в первых рядах против него. После краткой речи Изабеллы, которая обратилась к солдатам, держа свои серьги в руках[604], обещая им, если надо будет, продать свои драгоценности для уплаты им жалованья, армия, охваченная энтузиазмом, выступила в поход. Она легко справилась с мелкими гарнизонами, оставленными противником в Пласхендале, Бредене и Снаскерке.

Мориц Нассауский не ожидал такого решительного удара. Так как он глубоко продвинулся на неприятельскую территорию и, окруженный укрепленными городами, был атакован врагом, то положение его было в высшей степени критическим. В то же время под сильнейшей угрозой оказалась также и республика, из которой он увел лучшие войска. Нечего было больше и думать об отступлении по суше. Поэтому он направил свои войска к морскому берегу между Остенде и Ньюпортом, чтобы погрузить их на суда зеландского флота, крейсировавшего вдоль берега. Эрнсту Нассаускому было поручено задержать испанцев у Лефинга. После ожесточенного боя испанцам удалось отбросить его, вслед за чем они немедленно двинулись Вперед, рассчитывая на окончательную победу. 2 июля после полудня испанцы атаковали среди дюн основную армию неприятеля, прижатую к морю. Но утомленные долгим переходом, жарой и утренним сражением, они не могли одолеть сопротивления, которым руководил один из крупнейших полководцев той эпохи и которое ввиду нависшей вплотную угрозы стало особенно ожесточенным. Сражение, которое велось с необычайной яростью с обеих сторон, было долгим и упорным. Эрцгерцог Альберт, решившись во что бы то ни стало добиться успеха, который мог бы пожалуй заставить восставших сложить оружие, сам вел батальоны авангарда и так близко подошел к линии неприятеля, что был ранен в шею ударом алебарды. Арагонский адмирал дон Франсиско де Мендоза взят был во время сражения в плен. Наконец, к вечеру обессиленная нападающая сторона стала сдавать, так что пришлось дать сигнал к отступлению. Испанцы потеряли свыше 3 тыс. чел. и оставили в руках неприятеля до сотни знамен. Впрочем Мориц Нассауский не склонен был воспользоваться своим успехом для дальнейшего преследования неприятеля. Он удовольствовался тем, что спас свою армию, которую все считали погибшей, и поспешил поскорее погрузить ее на суда. Таким образом «этот достопамятный день не принес ему ничего, кроме славы победителя»[605].

Под впечатлением этого успеха прерваны были через несколько дней в Берг-оп-Зоме (21 июля) переговоры между представителями генеральных штатов законопослушных провинций и генеральными штатами Соединенных провинций. Непримиримые противоречия разделяли теперь этих людей, которые еще несколько лет назад совместными усилиями защищали одно общее дело. К разделявшим их религиозным разногласиям присоединилось еще презрение, которое голландские республиканцы, гордые своим торговым процветанием и своими победами, выказывали своим прежним соотечественникам. Окончательный разрыв, происшедший между 17 провинциями, проявлялся даже в выборе участников делегации. В то время как бельгийская делегация возглавлялась брабантским дворянином бароном Бассиньи, во главе делегации республики стоял один из самых знаменитых политических деятелей голландского патрициата, великий пенсионарий Ольденбарневельт. Какое соглашение мыслимо было между людьми, одна часть которых, вернувшись к прежним традициям, говорила лишь о повиновении государю, другая же всячески подчеркивала верховную власть народа, оправдывая ею свою независимость. К тому же восставшие притворялись, будто они видят в эрцгерцогской чете лишь представителей короля Испании, и унижали бельгийских депутатов, постоянно напоминая им, что они отнюдь не уполномочены были вести переговоры. «Надменно надутый» Ольденбарневельт «ясно давал понять, что они не намерены выносить никакой чужеземной зависимости и что все их стремления сводятся к тому, чтобы по-прежнему продолжать существовать в виде республики»[606]. Ньюпортское сражение блестяще оправдало их веру в самих себя. 27 июля Альберт понял, что он может надеяться на что-нибудь «лишь от схватки с оружием в руках, если бог поможет ему в этом».

Так как Альберту и Изабелле не повезло ни в военных действиях, ни в мирных переговорах, то они с самого же начала своего правления были скомпрометированы в глазах мадридского двора. Король и его советники полагали теперь, что последняя попытка Филиппа II умиротворить Нидерланды окончилась крахом. Обстоятельства оправдали то неодобрение, с которым они с самого начала отнеслись к этому плану. Не учитывая трудностей положения Альберта, они вели себя с ним, как с человеком, ни на что не способным. Они совершенно не хотели принять во внимание ни враждебность Англии, ни помощь восставшим, открыто оказывавшуюся Францией, ни недостаточность ресурсов, которыми располагал Альберт, ни, наконец, общее истощение страны. Еще до сражения при Ньюпорте поднят был вопрос о том, чтобы путем некоторых компенсаций побудить эрцгерцога к отказу от управления провинциями[607]. Еще хуже стало после катастрофы. С этого времени Филипп III не считался больше ни с чем. Он вел себя со своим шурином, как с простым наместником, он отдавал ему приказания и назначал офицеров, совершенно не справляясь с его мнением[608]. Если бы не мольбы Изабеллы, он пожалуй совсем избавился бы от Альберта.

Подобное обращение Филиппа III, разумеется, еще более усиливало скептическое отношение Европы к верховной власти эрцгерцогской четы. Несмотря на ее протесты, с ней обращались при иностранных дворах, как с вассалами испанского короля. Генрих IV, а после него Людовик XIII требовали, чтобы они называли их «Monseigneur»[609]. Во время мирных переговоров с Англией в 1604 г. английские уполномоченные, как сообщает Ришардо, «смеялись исподтишка», видя, что испанцы поступают так, «точно все зависит от короля, и ничего от ваших высочеств, подтверждая тем самым мнение… что акт о передаче Нидерландов является лишь простой комедией»[610]. Когда в 1606 г. Яков I потребовал выдачи одного своего подданного, бежавшего в Брюссель, ему по неловкости признались, что надо сначала спросить разрешения Филиппа III; на это он заявил, что теперь ему совершенно ясно, что «он вел переговоры не с суверенными государями, какими всегда были бургундские герцоги»[611].