Тем временем 25 февраля брюссельцы, доведенные голодом до полного истощения, направили послов в главную квартиру Фарнезе, в Неверен, просить мира. Они добились его 10 марта на еще более выгодных условиях, чем гентцы[550]. Герцог по-видимому хотел подавить своим великодушием защитников Антверпена. Принимая во внимание обеднение города, он освободил его от всякой военной контрибуции, обещал не расквартировывать в нем войск и обеспечил гарнизону возможность отступления со всеми воинскими почестями. Сван ден Тимпелем обошлись с полным уважением и его настоятельно просили передать мирные предложения Марниксу. Несколько дней спустя он произнес перед собравшимися в Антверпене представителями брабантских провинциальных штатов речь, полную горьких обвинений, в которой жаловался на то, как его завлекли лживыми обещаниями, а затем самым постыдным образом оставили без помощи в тяжелом положении[551].

И действительно, по-видимому он был прав. Сами антверпенцы начали уставать от сопротивления, вся тяжесть которого обрушилась на их плечи. Хотя генеральные штаты и поручили графу Гогенлоэ в январе 1575 г. сделать попытку диверсии в направлении Буа-ле-Дюк, но за недостатком сил она закончилась крахом. Несмотря на стратегическое значение Антверпена, прикрывавшего границы Голландии и Зеландии, последние не могли решиться послать ему серьезную помощь. Они использовали свои войска только для самообороны и в связи с некоторыми демонстративными передвижениями испанцев на Исселе направили свои войска на Зютфен, вместо того, чтобы двинуть их против линий Фарнезе. Наконец, отступление Генриха III рассеяло последние иллюзии относительно французской помощи. Кроме того с момента взятия форта Лилло, как раз в день убийства принца Оранского, уныние стало постепенно охватывать население. Богачи тайком трусливо покидали город. Между гарнизоном и вооруженными гильдиями города усиливались раздоры. Частные интересы постепенно брали верх над интересами самоотверженной защиты. Мясники воспротивились затоплению некоторых польдеров, на которых паслись их стада. В апреле безуспешное применение адской машины Джаннибелли, а затем плавучей артиллерийской батареи, которая стоила больших денег и которой присвоили знаменательное название «конец войны», привели к горькому разочарованию и к крушению надежд на освобождение течения Шельды. А через несколько недель, 26 мая, Фарнезе, после кровопролитного сражения, захватил плотину Каувенстейн. С этого момента окруженному со всех сторон городу ничего больше не оставалось, как покориться своей участи.

Марникс уже давно предвидел роковой исход. Уже 23 мая он писал герцогу Пармскому, что можно было бы договориться ценой «некоторых религиозных свобод»[552]. Он высказывал при этом надежду, что «всемилостивый бог просветит сердце короля», склонит его к веротерпимости и приведет таким образом к всеобщему примирению протестантских провинций. Не было больше в живых принца Оранского, который увлек бы своим примером и поддержал бы этого подвижного, но не энергичного человека. Общественное мнение в Голландии и Зеландии считало поведение Марникса изменой. Но не упрекало ли оно в прошлом году гентцев в трусости?[553] Оно забывало о том, что южные города, всецело предоставленные самим себе, не в состоянии были без конца оказывать сопротивление, не получая ниоткуда помощи, и что от них нельзя было требовать больше самопожертвования, чем сами оказывали по отношению к ним. 17 июля Мехельн сдался Фарнезе, и это еще более ухудшило положение Антверпена[554]. О этого момента голод был в ближайшее время неминуем, и не было никаких сомнений, что он заставит народ потребовать мира, какой угодно ценой.

Городскому управлению Антверпена было ясно, что сепаратный мир повлечет за собой гибель города, ибо зеландцы не преминут воспользоваться случаем и закроют Шельду к вящей выгоде своих и голландских портов. Поэтому посланные 8 июля к герцогу Пармскому депутаты просили его заключить общий мир, который охватил бы как Соединенные провинции, так и Антверпен[555]. Эти предложения, разумеется, не имели никаких шансов на успех. Поэтому 17 августа пришлось пойти на капитуляцию, которая в основном совпадала с условиями сдачи других городов, если не считать пункта о сроке, предоставленном протестантам для эмиграции или перехода в католичество, который, ввиду значительного количества их, был доведен до 4 лет[556].

Падение Антверпена было апогеем славы Фарнезе. Вся Европа с неослабевающим вниманием следила за всеми перипетиями осады, которая стала знаменитой в истории военного искусства. Несмотря на то, что она не сопровождалась таким героическим сопротивлением, какое оказали в свое время Гарлем и Лейден, трудности этой операции, сила и огромные размеры крепости, изобретательность и искусство, выказанные в равной степени как нападавшей, так и оборонявшейся стороной, сделали осаду Антверпена одним из самых блестящих военных эпизодов того времени. Поэтому герцог решил придать своей победе необыкновенный блеск. Оставаясь искусным политиком даже в разгар своего торжества, он предусмотрительно устранил из пышного кортежа, сопровождавшего его по улицам города, всех итальянских и испанских офицеров. За ним следовала лишь примирившаяся с Испанией бельгийская знать — представители родов Шимэ, Эгмонтов, Аренбергов, Мансфельдов и т. д., как если бы он был национальным государем, праздновавшим свое «Joyeuse-Entrée». Но вместе с ним в ворота города вошла и нищета. Отныне кальвинистский Флиссинген запер Шельду еще плотнее, чем плотина герцога Пармского, и набережные, украшенные в этот день по приказу свыше триумфальными арками, обелисками, эмблемами и статуями, обречены были на запустение.

Военный гений итальянского полководца восстановил в Нидерландах престиж испанского оружия. Но как бы ни были велики достигнутые результаты, самая трудная часть задачи была еще впереди. Теперь, после того как Бельгия была вновь завоевана для испанского короля и для католицизма, необходимо было выбить республику и реформацию из последних позиций. Между тем позиции эти были необычайно крепки. Омываемые с севера и с запада морем, защищенные с востока огромным дугообразным вырезом. Зюйдерзее и течением Исселя, а с юга широкой и глубокой впадиной Валя и Мааса и, наконец, широким устьем, где эти реки смешивали свои воды с водами Шельды, три провинции — Утрехт, Голландия и Зеландия — походили на укрепленный лагерь, окруженный со всех сторон водой. С самого же начала войны шла неустанная работа над тем, чтобы сделать эти естественные препятствия еще более неприступными. В этой стране плотин, где в свое время было воздвигнуто столько земляных валов для защиты от океана, испанцам предстояло теперь наткнуться на настоящий барьер из крепостей. Позади больших рек поднималась длинная цепь фортов, редутов и окопов. Прибрежные города были буквально усеяны бастионами. Во всех тех местах, через которые как-нибудь мог прорваться неприятель, мобилизованы были самые различные способы защиты. Наконец, флот восставших господствовал не только в открытом море, но суда его поднимались также вверх по течению рек и повсюду, где это нужно было, их пушки могли прийти на помощь другим средствам обороны.

Владея Фрисландией, Гельдерном, Брабантом и Фландрией, Фарнезе окружил противника вдоль по течениям рек, отделявших их друг от друга. К несчастью в его распоряжении было еще меньше военных судов, чем в свое время у герцога Альбы и Рекесенса, и поэтому он был вынужден пользоваться только стратегическими средствами. Предстоявшие ему военные операции походили на осаду, но на этот раз дело шло об осаде целой страны, и притом такой страны, которая, господствуя на море, имела все время возможность пополнять свои людские запасы, а также запасы продовольствия и снаряжения. Словом, в предстоящей войне все шансы были на стороне защищавшихся. Разумеется, если бы провинции были всецело предоставлены только своим собственным силам, то они рано или поздно вынуждены были бы сложить оружие… Но Англия и Франция были слишком заинтересованы в том, чтобы Испания истощила все свои средства в борьбе с восставшими, и поэтому пришли последним на помощь. Так как Генрих III в данное время был связан, то Елизавета поспешила протянуть им руку помощи. 20 августа 1585 г. она заключила с ними союз и послала им войска для охраны острова Вальхерен и крепости Берг-оп-Зом. 4 февраля 1586 г. генеральные штаты, под которыми отныне надо понимать собрание депутатов одних только северных провинций, признали правителем фаворита королевы Ричарда Дадли графа Лестера.