Авангард испанских войск — 3 тыс. чел. пехоты и эскадронов кавалерии — прибыл в Люксембург в начале декабря. Одного энергичного удара было бы достаточно, чтобы заставить его отступить. Но к несчастью армия штатов, сосредоточенная в Тамплу, около Намюра, на левом берегу Мааса, была как раз в это время в плачевном состоянии: у нее не было ни артиллерии, ни кавалерии, ни снаряжения и в особенности денег. Ее пехота состояла из 51 отряда валлийцев, 6 отрядов нижнегерманцев и 17 отрядов шотландцев; последние были присланы принцем Оранским. В общем она насчитывала около 20 тыс. чел., но в ней не было никакой прочной связи. Протестантское рвение шотландцев раздражало другие полки. Главнокомандующий этой армией граф Лален не пользовался ни достаточной властью, ни достаточным авторитетом. К тому же он был недоволен и вместе с тем обеспокоен ходом событий в Брюсселе, растущим влиянием принца Оранского и демократическими тенденциями патриотов. Его чувства разделяли и другие вожди армии, вроде графа Эгмонта, сира Хеза, сира Монтиньи, которые были такими же представителями высшего дворянства и такими же католиками, как и он. Все они не одобряли второй Брюссельской унии, которую они подписали против воли, и все они отлично знали, что были на подозрении у оранжистов. Между национальной армией и партией, которая только что захватила власть, явно не было взаимного доверия.

Бездействие врага позволило дон Хуану выждать, пока прибудут все его войска. В начале января 1578 г. Александр Фарнезе привел ему из Ломбардии испанские и итальянские войска. Мансфельд навербовал для него в Лотарингии с помощью Гизов от 4 до 5 тыс. чел. Он располагал теперь армией  примерно в 18 тыс. чел. пехоты и 2 тыс. чел. конницы. Папа Григорий XIII послал благословение его войскам, а дон Хуан с своей стороны позаботился о том, чтобы их знамена украшены были религиозными эмблемами. По личному убеждению, но несомненно также и из хитрости он предпочитал выступить перед своими разделенными религиозными разногласиями врагами скорее в роли защитника католической религии, чем в роли королевского наместника.

31 января 1578 г., как раз когда армия штатов поддалась к Жамблу, чтобы занять здесь новые позиции, ее арьергард неожиданно подвергся нападению испанской кавалерии. Он отступил, и Фарнезе получил от дон Хуана приказ воспользоваться своим успехом. Таким образом простая стычка превратилась в серьезное наступление. Отступивший в беспорядке и отброшенный к основным силам армии, арьергард прорвал линию их фронта и заставил и их броситься в бегство. Валлоицы Монтиньи и шотландцы полковника Бальфура стойко держались у Жамблу, но не могли приостановить начавшегося развала армии. Убитых было немного, но после прорыва армия рассыпалась во все стороны. Одна часть ее остатков отступила под стены Брюсселя, другая — в окрестности Граммона. 5 февраля эрцгерцог Матвей и принц Оранский вместе с генеральными штатами предусмотрительно бежали в Антверпен.

Патриоты, разумеется, не преминули приписать эту катастрофу измене. В день сражения граф Лален и большинство военачальников находились в Брюсселе на свадьбе сира Берзеле. Этого было совершенно достаточно, чтобы они сделались жертвами самых худших подозрений. Дискредитированная своим поражением, а также бездеятельностью и нерадивостью своих вождей, национальная армия не в состоянии была теперь уже оправиться. Каждый город думал теперь только о самозащите и о том, чтобы обеспечить себе гарнизон. Голландия и Зеландия остерегались послать военные силы, которыми они располагали, для соединения с остатками разбитых войск. Они ограничились тем, что собрали их вокруг Антверпена и готовы были отозвать их назад при первой же опасности. Они меньше чем когда-либо склонны были жертвовать своими интересами ради интересов «объединения всей страны», и их благополучие было в вопиющем контрасте с разорением южных провинций. Несколько дней спустя после сражения при Жамблу, 8 февраля, Амстердам, остававшийся до сих пор верным католической религии и королю, присоединился к другим голландским городам и подобно им перешел под власть кальвинистов.

Но армия дон Хуана были, недостаточно многочисленна, чтобы позволить ему забраться далеко в глубь страны и осадить Брюссель. Он ограничился занятием Лувена, Тирлемона, Арсхота, Диета и Ло. Мансфельд же тем временем развивал свои действия в валлонской части Брабанта, где он после четырехкратного штурма захватил Нивелль, а Октавио Гонзаго, вступив в Генегау, занял Рё, Суаньи, Бинш, Шимэ и Филиппвиль (21 мая). Наконец Александр Фарнезе, маневрируя в окрестностях Маастрихта, захватил Лимбург, Фадькенбург и Дальгем (9—20 июня).

С того момента как принц Оранский поднял оружие против Филиппа II, он все время добивался помощи соседних держав. Если Германская империя и не оказала ему никакой помощи, зато Англия и Франция более или менее явно поддерживали его в зависимости от обстоятельств и перемен в их политике. В сущности говоря, ни Елизавета, ни Генрих III не осмеливались открыто стать на его сторону. Они интересовались ходом его дел лишь постольку, поскольку это могло быть полезным для них в их собственных отношениях с Испанией; с них достаточно было поддерживать в Нидерландах борьбу, истощавшую силы испанского королевства Кроме того, соперничая между собой, они следили друг за другом и мешали друг другу, вместо того чтобы объединить свои усилия. Но все же иностранное вмешательство позволило Голландии и Зеландии успешно выдержать борьбу с герцогом Альбой и Рекесенсом. Генеральные штаты после разрыва с дон Хуаном тотчас же опять обратились за помощью к иностранным державам. Соображения лояльности не могли устоять перед настоятельной необходимостью. К тому же со всех сторон шли предложения о помощи: и от Елизаветы, и от герцога Анжуйского, и от эрцгерцога Матвея. Умеренные склонны были принять помощь последнего, так как он был католическим принцем и принадлежал к габсбургскому дому. Но переговоры продолжались и с двумя остальными в наивной уверенности, что можно будет воспользоваться их помощью, не слишком компрометируя себя этим.

После поражения при Жамблу и успехов дон Хуана нужда в союзниках стала еще более настоятельной, чем когда-либо. Колебания были больше невозможны, тем более что принц Оранский и патриоты имели теперь решающий перевес в генеральных штатах и заставляли их открыто идти на разрыв с Филиппом II. Что касается Германской империи, то от нее опять-таки нельзя было ничего добиться. Рудольф II рассыпался в обещаниях, предлагал свое посредничество, но в то же время твердо решил не ссориться со своим испанским кузеном. Сколько Марникс ни убеждал заседавший в Вормсе (7 мая) сейм выступить с оружием в руках во имя сохранения Нидерландов для империи, он не встретил ни малейшего сочувствия. Как католические, так и протестантские князья упорствовали в своем равнодушии. Оставалось поэтому рассчитывать лишь на западноевропейские державы — Англию и Францию.

Помощь Англии, со стороны которой нечего было опасаться аннексии, казалась более обеспеченной. Но ее невозможно было заставить пойти на формальный союз. Осторожный макиавеллизм Елизаветы был решительно против компрометирующих решений. Она отказывалась открыто ввязаться в борьбу, так как считала для себя более выгодным поддерживать ее различными косвенными путями, позволявшими ей либо решительно вмешаться тогда, когда она сочтет это нужным, либо в подходящий момент совершенно выйти из игры. Хотя она и согласилась предоставить генеральным штатам несколько хорошо обеспеченных займов, но она решительно отказалась после долгих переговоров послать им на помощь войска[439]. Но твердо решив не вмешиваться, Елизавета, однако, не хотела, чтобы вместо нее вмешалась Франция. Чтобы помешать планам герцога Анжуйского, происки которого беспокоили ее, она предложила генеральным штатам обратиться с призывом помощи к пфальцграфу Иоанну Казимиру и признать его своим заместителем. Пришлось подчиниться ее требованиям. 29 мая 1578 г. собрание обязалось принять помощь пфальцграфа, передать в его руки 2 тыс. фунтов стерлингов, предоставленных английской королевой для уплаты жалованья войскам, и принять его в состав государственного совета[440].