В этом соглашении, в котором упоминание о бургундской династии сочеталось с парламентскими и демократическими стремлениями монархомахов и патриотов, принц Оранский не был упомянут ни одним словом. В правительстве «объединения всей страны» не оставлено было никакого места для штатгальтера (stadhonder) Голландии и Зеландии, для правителя (ruwaert) Брабанта, для вождя партии, которая со времени бегства дон Хуана непрерывно росла и расширяла свое влияние. Но генеральные штаты не могли даже воспользоваться той властью, которую они оставили за собой. Это большое громоздкое собрание, состав которого непрерывно менялся и в котором каждая представленная территория, как бы незначительна она ни была, пользовалась равным правом голоса, в котором, далее, провинциальные делегации не осмеливались принять никаких окончательных решений без предварительного согласования с пославшими их и в котором, наконец, заседали лишь представители духовенства, дворянства и важнейших городов, — совершенно не соответствовало стремлениям «объединения всей страны». Все его время уходило на нескончаемые споры и бесконечные конфликты; вое поднимавшиеся на его заседаниях вопросы не получали разрешения, и в большинстве случаев решения принимались лишь под давлением угроз широких народных масс. Бессилие генеральных штатов обнаружилось тотчас же, как только встал вопрос о назначении государственного совета при эрцгерцоге Матвее.

Принц Оранский предложил список кандидатов, выбранных главным образом из числа патриотов, в который он, согласно письменно закрепленному во второй Брюссельской унии обещанию о взаимной веротерпимости, вставил однако одного заведомого кальвиниста, Марникса, самого энергичного и самого преданного проводника своей личной политики. По настоянию умеренных, генеральные штаты вычеркнули Марникса, а также других оранжистов, заменив их менее революционно настроенными лицами. Среди их избранников находился даже один отъявленный противник принца Оранского — сир Шампанэ. Но уже на следующий день (22 декабря 1577 г.) в собрание явилась делегация «добрых граждан города Брюсселя». Она обвинила собрание прежде всего в том, что оно терпит в своей среде плохих патриотов вроде Шампанэ и Леонина, которые своими постоянными ссылками на необходимость повиновения королю и сохранения католической религии — «что предусмотрено Гентским примирением» — мешают правильному ходу дел. Затем, переходя к организации самих генеральных штатов, она протестовала против предоставления по одному голосу каждой отдельной провинции, «так что какой-нибудь пенсионарий Мехельна, Турнэ, Турнэзи, Валансьена и тому подобных небольших провинций пользуется при голосовании таким же значением, как и представители целых больших штатов, вроде Брабанта, Гельдерна, Фландрии, Артуа, Генегау, Голландии, Зеландии и др.» Наконец она резко критиковала состав государственного совета и указывала на то, что он ни в какой мере не соответствует значению представленных в нем провинций. Так, в нем было много дворян — представителей Генегау и Артуа, — но не было зато ни одного брабантца, а Голландия, Зеландия, Утрехт, Овериссель, Гронинген не были представлены в нем совсем. По-видимому прежде всего позаботились о том, чтобы обеспечить в собрании перевес тем территориям, где преобладали консервативные настроения. «Добрые граждане» требовали поэтому возврата к принципам Великой привилегии 1477 г. и предоставления каждой отдельной провинции участия, соответствовавшего тому положению, которое она занимала в «объединении всей страны»[434].

Таким образом конфликт между патриотами и генеральными штатами заметно обострился. На сей раз под вопрос поставлены были традиционные функции собрания. Никогда еще революционные теории не провозглашались так смело. Во всяком случае было совершенно очевидно, что если генеральные штаты хотели управлять страной, они неминуемо должны были подвергнуться коренной реорганизации. Но умеренным нетрудно было понять, что превращение конгресса отдельных провинций в подлинное национальное собрание тотчас же дало бы перевес брабантским и фландрским патриотам и кальвинистам Голландии и Зеландии. Поэтому они согласились на следующий компромисс. Они предоставили место в государственном совете вождю брабантских патриотов, адвокату Лисвельту, и допустили е него также и Марникса в качестве представителя Голландии и Зеландии. Пришлось пожертвовать Шампанэ, но зато сохранен был Леонин. Кроме того было решено, что полномочия, предоставленные королем в частности маркизу Гаврэ и президенту Сасбу, не будут отменены[435].

Но брюссельская коммуна не удовольствовалась этой нелепой компенсацией и 2 января 1578 г. перешла в наступление. Сделавшись еще более требовательной, чем е первый раз, она поставила, не уступая ни на йоту в своих прежних требованиях, новые условия, чтобы принц Оранский назначен был генеральным заместителем эрцгерцога Матвея, «по крайней мере до тех пор, пока генеральными штатами, которые должны быть созваны на основании Гентского примирения, не водворен будет здесь, в Нидерландах, надлежащий порядок»[436]. Делать было нечего, и пришлось уступить. Ведь в сущности принц Оранский фактически уже пользовался этой властью, и его приверженцы добивались лишь официального признания ее. Что можно было возразить «нациям» Брюсселя, когда они б января мотивировали свое поведение тем, что «испанцы являются главными врагами этой страны, а его высочество принц — главным врагом испанцев»[437]. К тому же предложение брюссельских патриотов было поддержано Елизаветой, на помощь которой все еще надеялись в борьбе против дон Хуана. 8 января генеральные штаты приняли «большинством голосов» решение просить эрцгерцога Матвея, «принимая во внимание его молодой возраст», назначить принца Оранского своим генеральным заместителем[438]. Он поспешил удовлетворить их желания и тем лишился последнего признака независимости, который еще был у него. 18 января он торжественно вступил в Брюссель в сопровождении Вильгельма Оранского. 20-го оба они принесли присягу генеральным штатам. Отныне его высочество стал лишь марионеткой в руках его превосходительства.

Несмотря на разрыв дон Хуана с генеральными штатами, Филипп II, который так же медленно отказывался от какого-нибудь решения, как и принимал его, все еще упорно надеялся на мирный исход. Он не только приказал своему брату продолжать переговоры, но запретил правителю Милана маркизу д'Аямонте послать ему на помощь войска.

Но мог ли он оставить его безоружным в Намюре, в то время как штаты лихорадочно вооружались? 2 августа 1577 г. валлонские войска, охранявшие антверпенскую цитадель, передали ее генеральным штатам. 21-го собрание разрешило жителям Гента срыть их городскую крепость, а 25-го предоставило то же право жителям Лилля. Далее, собрание приняло решение о взимании с провинций 2 млн. флоринов. Но все его внимание устремлено было на получение помощи, откуда только можно было; оно посылало послов к Елизавете просить у нее денег и войск, призывало на помощь пфальцграфа Иоанна, Казимира и не остановилось даже перед тем, чтобы обратиться к пресловутому Люмэ. Поэтому в начале сентября король, скрепя сердце, решил послать назад в Нидерланды только что вернувшиеся оттуда войска. Но это было с его стороны только мерой предосторожности. Его решение избежать войны было так твердо, что он еще в ноябре тайно предложил Маргарите Пармской заменить дон Хуана. Только прибытие в Нидерланды эрцгерцога Матвея заставило его расстаться с этим планом. Но даже и теперь грозная перспектива начала новых враждебных действий наполняла его столь тревожными предчувствиями, что он умолял своего брата прибегнуть к силе только в самом крайнем случае. Посылая ему войска, он в. то же время отправил в Брюссель Жана Нуаркарма, начальника своих бургундских стрелков, для участия в выработке соглашения.