— Вас уже передали туркам? — немедля спросил у нее Касым.

— Не-ет, ждем, когда дойдет очередь! Говорят, что люди здесь месяцами ждут! — выкрикивала Джакджак, помешивая какую-то бурду в казанке, пристроенном на камнях.

Касым бросился искать семью Джамая, а Василий — брата своей жены.

Когда перед Джамаем вдруг выросла фигура Касыма, он не сразу поверил своим глазам. Он даже притронулся к нему, чтобы убедиться, что перед ним действительно живой Касым.

— Астро-о-о-прилла!{19} Откуда ты, друг, взялся? — каким-то хриплым, потухшим голосом спросил Джамай.

— Да вот, взялся! Приехал домой навестить мать, увидел, что вас нет на месте, и решил: умру, а догоню и верну!.. Но, если бы не Василий, мне, конечно, не добраться бы сюда, — говорил Касым, а сам все искал глазами сестру Джамая Сапру, кормилицу Фатимы.

В это время из войлочного шатра вышли Сыйлыхан и Марджан и с радостными криками бросились к Касыму.

Джакджак между тем успела оповестить односельчан, и все сейчас же сбежались. Люди плакали, обнимали Касыма и расспрашивали об оставшихся на родине родных и знакомых. А он все разглядывал собравшихся, ища глазами Сапру. Нанаш говорил ему, что жена Бийсолтана, зная о привязанности дочери к своей кормилице, непременно постарается убрать Сапру куда-нибудь подальше. Может быть, она решила отправить ее в Турцию?! Наконец Касым спросил о Сапре у Джамая.

— Сынок, — ответил Джамай, — ведь нет больше Сапры. Княгиня запретила ей видеться с Фатимой. Несчастная Сайра не выдержала одиночества, бросилась в реку… Тебя долго не было дома, поэтому ты и не знаешь…

Касым опустил голову.

Вернулся Василий, привел брата своей жены. Он поздоровался с Касымом и с горечью сказал:

— Рассыпала нас судьба… Вместо земли под нами песок, а вместо крыш над нами небо…

— Бедные мы, несчастные, мы погибаем здесь! Искали себе землю, нашли ее только на могилы, — вдруг заголосила одна из женщин, и от этого крика Касым похолодел.

С трудом он взял себя в руки и, стараясь не выдать волнения, сказал:

— Дорогие братья! Мы приехали сюда просить вас вернуться на родину. Подадим прошение о возврате нам земли! Подумайте, ведь богатеям выгодно от нас избавиться, тогда они станут полными хозяевами всех земель. Зачем же вы обрекаете себя на гибель?! Чтобы еще увеличилось их богатство?!

— Аття, я не поеду назад, хочу плавать на пароходе! — закричал вдруг какой-то мальчик, хватая за руки отца. Касым не сразу узнал в нем Сослана. Всее сыновья Джамая стояли рядом с ним.

Осторожно освободив свои руки, Джамай ласково погладил Сослана по голове и обратился к Касыму:

— Дорогой сынок, мы потратили много средств, чтобы добраться сюда. В Хумаре готовили наши бумаги и за это с нас содрали немалую плату. А железная дорога? Мы просили, чтобы по случаю нашего бедственного положения с нас взяли подешевле, но ответ был один: договоритесь сами с начальником железной дороги. А где уж нам договориться, когда ни языка, ни законов не знаем. Вот и потратили все деньги. А на родине что у нас осталось? Несколько таких родных людей, как ты, да могилы наших отцов. Участки свои мы продали за бесценок. Вот у меня, например, всего богатства было — одна корова. В хорошую пору она стоила бы тридцать рублей, а пришлось отдать за пятнадцать. Так и все. У меня была мечта: раздобыть сыновьям по участку земли. Тогда бы я мог умереть спокойно. А если вернуться теперь назад, чем я семью прокормлю? Неужели, думаешь, Чомай отдаст мою землю за ту же цену? — Джамай выжидательно посмотрел на Касыма, будто он мог ответить на его трудные вопросы.

Касым на минуту растерялся, не зная, что ответить.

Он слышал, что многие, уехавшие в Турцию, возвращались обратно нищими. Они потеряли последнее, что имели. Сердце подсказывало Касыму, что переселение в Турцию для бедняков аула будет гибельным.

— Послушайте, друзья мои, что рассказывает наш Василий. В Пашинке рабочие ни в чем не уступают своим хозяевам. Так неужели же мы так бессильны, не можем справиться с этими собаками и отобрать у них свои земли?!

Вдруг послышались недалеко рыдания, и какая-то женщина запричитала.

— Опять кто-то умер, — равнодушно проговорили в толпе.

— Разве вы не встречали никого из тех, кто вернулся из Турции? — спросил Василий.

— Видели мы, видели, — ответили из толпы. — Только турецкий консул сказал: все, что говорят вернувшиеся — неправда.

— Но почему вы верите ему, а не своим землякам?

— Да мы уж и не знаем, кому верить!

— Если бы там был такой рай, как вам расписывают, люди бы не тратили свои последние гроши на обратный проезд, — убеждал Василий.

— Что же нам делать, несчастным?!

— Смотрите, смотрите, пароход! — крикнул кто-то, и вся толпа метнулась на берег.

Огромный пароход, раскачиваясь на волнах, медленно причалил к берегу, и матросы спустили трап. У самого входа на трап встали два человека: одни русский, другой турок. В руках они держали бумаги и, отсчитывая по одному, словно скотину, пропускали людей на пароход. Люди шли, понурив головы, бледные, грязные, пошатываясь из стороны в сторону. На спинах у них и в руках — мешки, чемоданы, свертки.

— Ах, черт тебя подери, с твоим войлоком! Не можешь пройти, не задев меня! — Офицер с силой толкнул проходившего, и тот, не удержав, уронил свою ношу в воду. Войлок раскрылся, и по воде поплыл маленький детский труп, уже почерневший, разлагающийся.

Офицер как ни в чем не бывало продолжал браниться.

— Давай следующий! — раздраженно кричал он, заглядывая в бумагу.

На берегу слышалась мужская брань на разных языках, вопли и крики женщин. Никто в суматохе не заметил, как мать умершего ребенка бросилась в море… Муж хотел последовать за ней, но тут рука стражника схватила его и с силой швырнула в сторону. Не удержавшись на ногах, он упал.

Пароход загудел и отчалил, увозя несчастных людей далеко от родной земли.

Сыйлыхан с трудом нашла Джамая в толпе, собравшейся на берегу, и решительно сказала:

— Никуда не поеду, отец. Пусть я бездомная, но неужели мы не найдем себе места, где можно укрыться от дождя и снега! Я согласна есть одну траву, только в чужие края не поеду.

«Ну, погоди, кадий, я тебе удружу!..» — время от времени приговаривал Бийсолтан, набивая очередную трубку и с удовольствием затягиваясь.

Вернувшись из поездки и войдя в дом, Бийсолтан услышал звуки фортепиано. Он заглянул к дочери и увидел, что она сидит за фортепиано вместе с сорванцом Сосланом.

— A-а, папа! — Фатима поднялась навстречу и, обнимая его, заметила, что отец насупил брови.

— Сослан очень смышленый мальчик, отец, — сказала она. — Я заметила, как он слушал меня под окном, позвала его и усадила рядом. Знаешь, у него оказался замечательный слух! А ну, поиграй! — сказала она Сослану, но тут же поняла, что отцу все это очень не правится и… растерялась.

Сослан, ничего не замечая, старательно стучал пальцем по клавише, но почувствовал вдруг какую-то неловкость, оглянулся и встретился с устремленным на него злым взглядом хозяина. Сослан сразу вскочил с места.

— Меня Фатима позвала… — пробормотал он и стремительно выбежал из комнаты.

Бийсолтан сел на диван рядом с Фатимой, и поглаживая ей руку, сказал:

— Ты должна, дочка, всегда помнить, кто ты. В Карачае наш род самый знатный. А ты все тянешься к простым людям. Это никуда не годится. Скоро отделают наш дом в Кисловодске, и ты опять вернешься туда. Там у тебя будет много друзей. Салимгерий тоже сейчас в Кисловодске…

— Папа, я хочу быть здесь, не поеду больше в Кисловодск! — запротестовала Фатима.

— Доченька, не горячись, выслушай меня. Зачем отталкивать Салимгерия?! Подумай только, какие они богатые люди: во всех курортных городах у Чомая есть магазины. Чомай собирается, то есть мы собираемся… строить в Москве текстильную фабрику. Представь, какие дела можно совершить, если соединить мои связи и богатство Чомая. И все зависит только от тебя!.. Я дал Чомаю слово и сказал, что моя дочь никогда не ослушается меня… Да и Салимгерий ведь достойный жених, — сказал Бийсолтан, поднимаясь с места и не обращая никакого внимания на побледневшую Фатиму.