Обычно жандарм сворачивал в комнату направо, а сейчас они прошли мимо нее. Жандарм ведет его дальше. «Может быть, они поймали Сослана? — заволновался Джамай. — Но если Сослан действительно в Карачае, как говорят они, то он не может не знать, что меня держат в тюрьме!»

Джамай стал с трудом подниматься по лестнице и почему-то считал ступеньки.

— Эй, ты, чучмек, заходи вот в эту дверь, — приказал жандарм, указывая на черную дверь, и, открыв ее, пропустил Джамая.

Перед Джамаем стоял стройный военный. Лицо его показалось Джамаю знакомым.

— A-а, Джамай. заходи, дорогой, заходи. Садись вот сюда, — военный подвинул Джамаю стул.

«Это же Бийсолтан!» — изумился Джамай, узнав военного.

— Я только что узнал, Джамай, что ты находишься здесь. Почему ты не дал мне знать? Как же можно держать тебя в тюрьме, такого старого, слабого!.. Ай, я-яй! Я не знал, — говорил полковник, золотые зубы его блестели, прищуренные глаза пристально рассматривали Джамая. — Расскажи мне, как ты попал сюда, Джамай?

«Ведь знает, лиса, а спрашивает», — подумал Джамай, а вслух дрожащим старческим голосом сказал:

— Они требуют, чтобы я отыскал Сослана.

— А где сейчас Сослан, как ты думаешь?

— Да они, наверное, сами знают, где он, а мне откуда знать?

— Почему же Сослан не является в аул, ведь он — здесь, в Карачае?

— Если бы он был в Карачае, никого бы не побоялся и проведал отца. Надо знать Сослана!

— Да, да, конечно, ты прав, — согласился Бийсолтан, усаживаясь за письменный стол. Немного помолчав, он сказал: — Джамай, мы выросли с тобой в одном ауле, пили одну и ту же воду, ты сам видишь, какие сейчас беспорядки, собака даже не узнает своего хозяина. Мы стараемся устранить эти беспорядки. И стараемся ведь не для себя, а для всех. Я считаю, что Сослан — не глупый парень, но он еще очень молод, зелен. Было бы хорошо, если б ты прибрал его к рукам. Он не такой, чтоб тебя не послушаться. Мы дали бы ему хорошую работу.

— Вот что, князь, — тихо проговорил Джамай, — кто я такой, как я жил, ты очень хорошо знаешь. Тебе известно и то, чего я не знаю: где Сослан и что он делает. И все же, ты скажи мне, чего ты хочешь от меня? Я стар, смерти не боюсь. Указывать Сослану, как жить, я не буду, он не маленький… А я… я уж и не знаю, кому мне верить, кому нет, — и отвернулся от полковника.

Бийсолтан стал быстро ходить по комнате, что-то обдумывая. Потом он встал перед стариком, блестя погонами, и сказал:

— Я накажу тех, кто бросил тебя в тюрьму. С сегодняшнего дня ты свободен. Я, Бийсолтан, чиновник по особо важным делам в Кубанской области, данной мне властью освобождаю тебя. И знай, что Временное правительство не пожалеет ничего для таких бедняков, как ты. Вот возьми, пригодится в дороге. — Бийсолтан протянул Джамаю серебряный рубль.

Старик не пошевелился. И белая рука, протянувшая рубль, опустилась. Полковник опять стал нервно ходить из угла в угол. Потом остановился перед стариком и, указывая ему на дверь, сказал:

— Иди!

Как только старик вышел, полковник сказал человеку в черной одежде:

— Следи за ним до самого дома, а там передай слежку другому.

…Выйдя из тюрьмы, Джамай с трудом выбирался из Баталпашинска. Документов у него не было, и его на каждом шагу останавливали патрули. Старик шел тихо, еле передвигая ноги. Его обогнал на коне Алауган, но потом, видимо, узнал и мгновенно соскочил с коня.

— Я привез тебе передачу в тюрьму, — сказал он, — но там узнал, что тебя освободили. Я скакал на коне по улицам, просто уж не знал, что и думать, где и как искать тебя!

Они присели у обочины пшеничного поля. Когда голодный старик немного поел, он рассказал Алаугану о допросах, о разговоре с Бийсолтаном.

— А что у нас в ауле? Какие новости?

— В ауле и вообще у нас дела не плохи. Нанаша, правда, сразу же после тебя арестовали, но ему удалось бежать. Сейчас Нанаш в надежном месте. В Петрограде, говорят, рабочие уже захватили власть в свои руки. Ленин издал законы о прекращении войны и о разделе земель. В России раздел земель уже начался, война вот-вот прекратится, и власть в стране насовсем перейдет к таким, как мы. Обо всем этом уже написано в газете!

Оглянувшись вокруг, Алауган показал кончик газеты, спрятанной во внутреннем кармане.

Но Джамай слушал его с безразличным видом. Он так намучился, так устал, что думал только о том, как бы добраться живым до родного дома, а там и умереть можно…

Они сели вдвоем на коня и тронулись в путь. На душе у Алаугана все же было неспокойно — кругом солдаты, казаки… Все спешат куда-то.

Что случилось? Может быть, они ищут Тембота, но его не найдут. Нанаш тоже спрятан. Алауган отвез его в надежное место…

Когда Алауган и Джамай добрались до дома, они узнали, что большевики собрали рабочих Екатеринодара и организовали митинг, на котором вынесли решение передать власть в руки рабочих и крестьян. Но нагрянули войска атамана и разогнали собравшихся. Многие после этого были брошены в тюрьму, многие расстреляны.

В ауле рассказывали, что на митинге от Карачая присутствовал Тембот, который призывал народы Кавказа объединиться, вместе бороться против контрреволюции.

Жандармам поймать Тембота не удалось.

К Нанашу из «Центра» явился посыльный с письмом от Тембота. В письме сообщалось, что рабочие и крестьяне Армавира, Ставрополя и Баталпашинска создают сейчас вооруженные отряды для борьбы с контрой, мешающей установлению Советской власти на Кавказе. В Верхнем селении уже создан такой конный отряд, некоторые горцы вошли в него даже целыми семьями. «Нужно, чтобы и в вашем ауле, — писал Тембот, — создали такой отряд из тех, кто может держать в руках оружие!»

Нанаш немедленно собрал в глухом лесу своих людей.

— Вы знаете, дорогие друзья, сказал Нанаш, — что на Северном Кавказе во многих городах и селениях уже установлена Советская власть. У нас же одни за Советскую власть, другие — ярые ее противники. Мы должны срочно организовать конные отряды и вступить в решительную борьбу с врагом. Пора и нам действовать!..

А через день вездесущая Джакджак заметила, как сын ее, Джашарбек залез на чердак и выволок оттуда старую уздечку. Она с удивлением посмотрела на него и подумала: «Что же он будет делать с нею, ведь коня-то нет, его давно у нас забрали!» Но спрашивать сына об уздечке она не стала Джакджак так ослабла, что у нее даже не было охоты разговаривать. Она продолжала молча латать брюки мужа. А сын с уздечкой куда-то исчез. Джакджак не обратила на это никакого внимании. Ей не до того: вот уже год, как ее муж лежит больной. Больному нужна еда, а где ее взять? Время было голодное, питаться приходилось одной картошкой, да и то не досыта.

В дверь постучали. Вошел друг Джашарбека, Юнус.

— Нет ли у вас кусочка кожи, чтобы добавить к уздечке, у нас и не нашел…

Джакджак удивилась:

— Что ты, разве у нас может быть кожа, когда мы не режем скот! Ведь его у нас давно уже нет и в помине, — сказала она, вздыхая.

Юнус ушел, а Джакджак подумала: «И этому нужна уздечка, как и нашему. Что бы это значило?» Но в это время муж попросил пить, и Джакджак забыла об уздечке.

Но когда через некоторое время во дворе появился средний сын Джамая, тоже с уздечкой в руках, и спросил, где Джашарбек, Джакджак уже не могла усидеть дома и вышла на улицу, чтобы узнать наконец, что же происходит в ауле?..

Она заметила только, что мужчины толкались у кузницы Алаугана. Все шли туда с каким-нибудь делом: кому нужно было запаять дырку в кувшине, кому сделать ручку к косе, кому — починить стремена… И целый день как-то особенно четко раздавался удар молотка в кузнице Алаугана.

Когда полицейский угнал единственную лошаденку Джамая, Сыйлыхан села на крыльце и горько заплакала.

— Бедные мы, несчастные, стольких сыновей вырастили, а некому за нас заступиться, защитить нас! Последнюю твою лошаденку увели, отец Сослана, и как же теперь будем жить?! Все отобрали до последней курицы!..