— Ты, кажется, воевал в Туземной дивизии? Расскажи, что за диво такое?

— Да, воевал, — нехотя отозвался Касым, глядя в окно, — и даже получил там чин вахмистра… — он замолчал, вспоминая невеселую историю своего пребывания в этой дивизии. Может быть, именно там впервые понял Касым, где братья, а где враги.

Дивизия, куда он попал из тюрьмы образовалась из шести полков: черкесского, кабардинского, чеченского, ингушского, дагестанского и татарского. А две сотни карачаевцев числились в черкесском полку. Новости доходили в дивизию с большим запозданием, да и командиры всеми средствами скрывали от солдат, что творится на свете. Но неведомыми путями газета «Окопная правда» все-таки стала попадать к солдатам, большевистская «Окопная правда», и многие солдаты задумались, зачем они здесь. Однажды ночью всех разбудили, посадили в вагоны и повезли на север.

Офицер коротко объяснил: «Едем на Варшавский фронт, немцы готовят там наступление». Через несколько дней поезд остановился в степи. Тут-то и увидел Касым первый раз в жизни самолет. Он пролетел над поездом и сбросил множество листовок. Офицеры сжигали эти листовки. Но Касым заметил, что один из вахмистров спрятал листовку за пазуху… Когда снова тронулись в путь, он подошел к этому вахмистру и просто спросил: «Что написано в той бумаге?!» Вахмистр всегда казался ему добрым и душевным человеком, с солдатами держался он как равный. Оглянувшись, вахмистр тихонько шепнул Касыму: «Листовка написана Петроградским Советом. Нашу дивизию везут для расправы с петроградскими рабочими. Нашими руками они хотят перебить этих смелых людей». Когда Касым вернулся в свой вагон, он рассказал обо всем своим товарищам, не выдавая имени вахмистра. «Нет, мы не станем убивать своих братьев — русских рабочих!» — все как одни решили солдаты. Проходя по вагонам, где ехали черкесские и абазинские сотни, Касым тоже рассказал им обо всем. Солдаты заволновались, зашумели, вагоны скоро напоминали растревоженные ульи. Все усилия офицеров навести порядок были напрасны: то в одном, то в другом вагоне возникали митинги, собрания.

В Вырице, недалеко от Царского села, среди солдат появились делегаты от большевиков Петрограда. Тогда и решили обезоружить офицеров и отказаться идти в Петроград. Но офицеры оказали сильное сопротивление, завязался настоящий бой… В схватке многие офицеры были убиты, многие разбежались. А солдаты разошлись группами, кто куда. Касым вместе с другими шел на юг, к Карачаю, питался засохшими пшеничными колосьями, другой еды ни у кого не было. Но однажды ночью беглецов окружили войска. И как ни старались, выйти из окружения не удалось. Силой снова собрали тех, кто уцелел, представили как Туземную дивизию. А потом Касым отказался идти в атаку, обезоружил генерала и бежал с Харитоном. Где он сейчас, верный друг, Харитон? Если бы не Фатима, Касым никогда не расстался бы с другом — вместе пошли бы воевать за Советскую власть…

Выслушав рассказ Касыма, Василий сказал:

— Не огорчайся, за Советскую власть тебе придется повоевать с другими друзьями.

Колеса поезда мерно постукивали. Касыма клонило в сон, и, чтобы не уснуть, он стал смотреть в окно. На небе в разрывах облаков высвечивали звезды. Касым пытался среди них отыскать утреннюю звезду Чолпан. Кажется, вот она — выглянула из-за тучи и смотрит прямо на него. Нет, Чолпан не одна, их много, много… Они падают на землю, ярко освещая ее. И слышится Касыму чей-то голос: «Вот эта звезда, Касым, твоя! А эта звезда для твоей Фатимы! А эта — для твоего Сергея! Держи, держи крепче!»

Вагон тряхнуло на повороте, и Касым проснулся. Василий сидел напротив и задумчиво смотрел в окно.

— Смотри-ка, — сказал он, — какой чудный рассвет…

Узкая длинная туча тянулась по бледному предрассветному небу, а низко над горизонтом ярко горела красноватым светом звезда.

— Это утренняя звезда Чолпан, так называют ее у нас в Карачае, — с улыбкой сказал Касым, вспоминая свой сон.

Василий поднялся.

— Пошли! — позвал он Касыма, — мы подъезжаем.

Весна 1918 года не радовала сельчан теплом. Долго стояла холодная погода, дул пронзительный северный ветер. А в этот день было как-то особенно холодно, и людям не хотелось выходить из дома.

Но вот по улицам аула промчался всадник.

— На собрание!.. На собрание!.. На собрание! — кричал он.

И люди, управившись поскорее с домашними делами, поеживаясь от холода, потянулись к площади возле мечети, где обычно собирался народ. Направился к мечети и Джамай. На дороге он встретил человека с большой черной бородой, в простой русской одежде. Человек подошел к Джамаю, поздоровался.

— Ты что, не узнаешь меня, Джамай?

— Нет… что-то не признаю!..

— Аслануку ты знал? Помнишь его?

— О-о, аллах мой!.. Да неужели ж это ты, Асланука?! — в изумлении воскликнул Джамай.

— Да, Джамай, это я, — ответил человек и пошел рядом с ним.

— Ах, аллах, аллах мой! — вздыхал Джамай, — оказывается, живой всегда может встретиться с живым! Как же счастливы твои бедные отец и мать! Расскажи скорее, как удалось тебе освободиться раньше срока?

— Э-э, этому сроку не было бы и конца! Но там я встретился с замечательными людьми — большевиками. Вместе с ними бежал с каторги… Добрались до Петрограда…

Джамай вдруг остановился и, пристально посмотрев в лицо Аслануки, тихо спросил:

— А нашего Сослана ты случайно не встретил там?

Асланука покачал головой.

С площади послышался голос Нанаша, и Джамай с Асланукой прибавили шагу.

Нанаш стоял на большом камне. Лицо его, всегда задорное, как у юноши, было хмурым. Казалось, Нанаш вдруг постарел на десять лет.

— Дорогие товарищи, с сегодняшнего дня у нас устанавливается Советская власть! Я выступаю здесь по поручению этой власти, — строго сказал Нанаш. — Но вместе с этой радостной вестью должен сказать, что нас с вами постигло и большое горе. Не стало нашего дорогого друга Тембота. Враги выследили его и зверски убили. Мы никогда не забудем и не простим его смерти. Всю свою жизнь этот замечательный человек, пламенный революционер отдал трудовому народу, — и твердый голос Нанаша сорвался, он замолчал.

Толпа на мгновение замерла. Стало совсем тихо. Потом все сразу зашумели, закричали. Послышались проклятия убийцам. Многие плакали, клялись отомстить за Тембота, требуя сейчас же найти убийц…

Когда шум немного стих, Нанаш заговорил снова.

— Сообщаю вам, дорогие товарищи, что Добай и его дружки арестованы. Они делали все, чтобы не дать власти пароду, задушить революцию, но просчитались и должны теперь ответить за свои черные дела. Советская власть уже установлена в Армавире, в ногайских и черкесских аулах… Товарищ Ленин собственноручно подписал Декреты о земле и мире…

— Дай, аллах, ему здоровья!.. — раздались голоса.

— А сейчас с вами поговорит человек из Баталпашинска.

— Да ведь это Аркадий — тот самый, что строил дом Касыма. — сказала Джакджак своему соседу, — с ним Касым и Нанаш работали на руднике…

— Товарищи, — сказал Аркадий, приветливо оглядывая людей, — Совет Баталпашинского отдела считает, что Совет вашего аула мог бы возглавить Нанаш. Как вы посмотрите на это?

— Правильно!.. Согласны!.. Он достойный человек! — закричали в толпе.

— А в члены Совета, по нашему мнению, — продолжал оратор, — хорошо бы Алаугана, Аслануку. Асланука вернулся наконец домой. Много он повидал за годы скитаний, воевал за Советскую власть в Петрограде. Нужен, очень нужен вам здесь такой человек. Согласны?

— Согласны!.. Мы хорошо знаем их! Это наши люди, достойные!..

— Когда начнете делить землю? — крикнул кто-то, и толпа опять заволновалась.

— Сегодня же и займемся этим вопросом, — ответил Нанаш.

— А что решили делать с Добаем и его дружками? — спросил кто-то.

— Это решит Советская власть, — ответил Аркадий. — Товарищи… послушайте меня! Сейчас выступит Асланука. Он вам расскажет о себе.