Фатима долго сидела с Сережей у дороги, пока попутная подвода не довезла ее до Осетиновки.

В последние дни у Касыма столько радостей, что он стал чувствовать себя совсем здоровым. Позавчера приехала его мать Гяусар, с которой он так давно не виделся. А сегодня он увидел Фатиму и сына. Касым сам промыл и перевязал рану на ноге Фатимы, уложил ее в постель. А сын ни на минуту не отходил от отца, все вертелся возле его ног. Наконец Гяусар взяла внучонка на руки и унесла его в другую комнату.

Касым сел возле Фатимы и молча смотрел на нее, будто она могла вот-вот исчезнуть.

— Мой дорогой, я так счастлива! Ты жив, ты со мной, и мне больше ничего не надо. Как хорошо, что война окончилась и мы не расстанемся!.. — говорила Фатима, прижимаясь щекой к руке мужа. Бледное лицо ее покрылось румянцем.

«Не расстанемся… Завтра я должен ехать в отряд… — подумал Касым. — Как же я скажу ей об этом?! Уехать… и… может быть… никогда…» — эта мысль жгла сердце.

И все-таки Касым нашел в себе силы.

— Нет, родная, — сказал он, — война еще не окончена. Враг снова собирает силы. И я обязан вернуться в отряд. Прости меня, но не могу я стоять в стороне и ждать, когда другие завоюют свободу, ведь это подло!..

Касыму не хотелось говорить Фатиме, что он снова пойдет в бой с бандами ее отца.

— Знаешь, Касым, — будто читая его мысли, в раздумье проговорила Фатима, — я не хотела сейчас говорить тебе о своей встрече в дороге с отцом, не хотела расстраивать тебя. Это было мне так больно. Отец сказал мне, что Советы не удержатся в Карачае, что твои товарищи никогда не простят мне княжеского происхождения и я не смогу жить среди них. Он хотел увезти меня к себе, а Сережку бросить… «Сын босяка у босяков и найдет себе место!..» — кричал он. О тебе сказал, что ты погиб от его руки… Я почувствовала тогда, что та, совсем тоненькая ниточка, которая связывала меня с отцом, порвалась… Теперь у меня нет ни отца, ни матери… Зато есть ты и мой сын… Поступай, как велит тебе твоя совесть, а я обязательно дождусь тебя…

В дверь постучали, вошла хозяйка с подносом в руках.

— Вот, сынок, поешьте. Я испекла лепешки из муки, которую дали для тебя в Совете.

— Спасибо, сестра! А что, сынок твой Батыр все же ушел в армию?! Еще очень молод он.

— Ушел, ушел с отрядом, — ответила женщина, еле сдерживая слезы. — Ведь совсем еще мальчишка! Себя только погубит. Одно лишь и твердит: «Отомщу за отца!» А что он один сделать может? Пойду, позову твою мамашу.

Когда в комнату вошла Гяусар с Сережей на руках, Касым вскочил и взял у нее мальчика.

— Мама, — с упреком сказал он, — зачем ты таскаешь его на руках, он большой мальчик, должен сам ходить. Он ведь тяжелый!

Фатима тоже встала и подала свекрови стул.

— Спасибо, дочка! Это хорошо, что ты соблюдаешь наши обычаи. Только ты совсем больная, и я не успокоюсь, пока ты не ляжешь.

Все же уложить Фатиму в постель ей так и не удалось.

Сережка, не переставая, болтал, а Гяусар старательно подкармливала внука, все лучшие кусочки подкладывала ему.

— Дорогие мои, сегодня нет человека счастливее меня: ведь вместо одного сына у меня теперь два и дочка! Спасибо тебе, доченька, что ты не покидаешь моего сына в беде. Скорее бы только кончились наши мучения. Сейчас у нас в аулах власть всё время меняется. Но я знаю, что всё равно победят наши! И мы должны все вернуться домой, — сказала Гяусар и выжидательно посмотрела на сына и невестку.

Но Касым и Фатима ничего не ответили на это, — они сидели, опустив головы.

А Сережа, обхватив Гяусар за шею, все шептал ей что-то по-русски.

И Гяусар сказала:

— Никогда не увидят счастья те люди, которые с рождения разлучили этого ребенка с матерью!

— Ничего, мама, — ответил Касым, — придет время, мы будем жить все вместе, и тогда уж никто не сможет разлучить нас! А сейчас нам еще нельзя возвращаться домой.

Гяусар с тревогой взглянула на сына.

— Пойми, мама, я командир Красной Армии и принял присягу, поклялся служить, как воин. Я обязан бороться за победу нашей Советской власти! Вот когда скажет товарищ Ленин: «Возвращайтесь по домам!» — тогда и вернемся, — сказал Касым как-то особенно твердо и решительно.

— Да у тебя еще рана не зажила, куда же тебе ехать?! — встревожилась Гяусар.

— Не беспокойся, мама, на живом все заживет!.. — с улыбкой ответил Касым.

— А Фатима с мальчиком как же? — со слезами в голосе спросила Гяусар.

— Им тоже лучше пока туда не ехать. В Кисловодске в доме отца Фатимы устроили госпиталь. Там лечат раненых. Пусть Фатима едет туда, там поработает, — сказал Касым.

— О, аллах мой! Пока я не видела своего внука, я терпела, не знала я радости, но не знала и горя, а теперь, мне кажется, я не смогу жить без него, — плача проговорила Гяусар, прижимая к груди ребенка.

— А может быть, мама, и ты с нами поедешь в Кисловодск? — спросила вдруг Фатима.

— А как же мой дом, хозяйство в ауле? Кто все это сохранит, ведь вы же туда вернетесь?!

— Тогда делать нечего… Сегодня к нам заедет попутная арба, на ней ты, мама, поезжай домой. А их я провожу в Кисловодск и там устрою. Потом немедленно отправлюсь в отряд.

Прижав к груди раненую руку, Касым пошел к выходу. Сережа увязался за ним.

— Папа, я с тобой!

Касым ничего не ответил сыну, схватил его в охапку и прижал к груди.

Муслимат осталась одна в большом, крытом железом доме Бийсолтана: все слуги куда-то разбежались. Вещи по-прежнему находились на своих местах, но комнаты казались пустыми. В доме стояла гнетущая тишина. Муслимат чувствовала себя одинокой, совсем заброшенной. Хотелось заплакать, но слез не было. Она зашла в комнату Фатимы и села в кресло, стоявшее в углу. Вдруг ей послышалось, что кто-то ходит по комнатам и открывает двери. Вот подходит к комнате Фатимы, сейчас дверь распахнется… но опять все тихо… Слышно только, как тикают часы на тумбочке возле кровати. Но что ото?! Ей показалось, что узоры ковров на стенах зашевелились, задвигались!.. Муслимат испуганно вскочила и стала ходить по комнате. Потом подошла к окну и раздвинула шторы. Слабый луч солнца проник в комнату и побежал по черному роялю.

Муслимат улыбнулась. «Как хорошо играла Фатима!.. А как она пела!..» — вспомнилось ей. Она выглянула в окно и увидела, что сторожевые псы все спущены с цепи. Разлеглись на траве и греются на солнышке. Коровы стоят возле хлева и мычат. Когда был скотник, коровы были накормлены, ухожены… А где теперь этот скотник, никто не знает….

С тех пор как Зайнеб уехала куда-то, говорят, с кадием, в доме хозяйничала мать Зайнеб. А вчера и она уехала к себе домой. Надолго ли? Неизвестно. Может быть, насовсем. При ней слуги под разными предлогами отлынивали от домашних дел, а вечерами собирались и рассказывали всякие истории. Вот позавчера опять рассказывали, что хозяин собирает большое войско, решил уничтожить в Карачае большевиков всех до единого. После такой вести слуги остались на своих местах и работали до позднего вечера.

А вечером кто-то сказал: «Все это — чепуха! Бийсолтан сам не знает, куда спрятаться!» И мать Зайнеб уехала, а слуги тут же разбежались.

Были и такие слухи, что Сослан, сын Джамая, будто бы работает вместе с Лениным и идет сейчас с целой армией освобождать горцев. А Касым и Василий будто бы тоже собирают людей в помощь Сослану.

Да, многое изменилось кругом… Только вот в жизни Муслимат нет никаких перемен. Она одна сидит в огромном доме Бийсолтана и никуда не выходит. «Ну и пусть, — твердит она себе, — просижу хоть целый год дома. Не буду же я гоняться за Нанашем, не буду искать его… Начальником он теперь стал, все ему некогда…»

Джакджак, которая обычно приходила к Муслимат с весточкой от Нанаша, в эти дни тоже куда-то исчезла.

Так и сидела Муслимат одна в грустном раздумье. Но вот в дверь постучали. Вбежала одна из служанок, подружка Муслимат, и затараторила: