— Чтоб аллах проклял этих ненасытных собак! — плача, закричала она. Все последние дни она жадно ждала доброй вести о сыне, так надеялась! И сейчас, когда услышала страшные безнадежные слева, она уже не могла сдержать рыданий.

Во дворе стало так тихо, будто все вымерло. Потом тишину вдруг прорезал резкий выкрик Джакджак:

— Скажите, какие они — эти атаманы? Люди они?!

— Да люди они, на людей похожи, с головой, руками и ногами… — с горечью ответил Нанаш.

— Вот и я говорил: не надо было жаловаться на старшину, ведь он все же — чин! Зря поехали, только измучились, — сказал Джугу.

— Да сколько ж можно сидеть и терпеть! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Так и надо сидеть тихонько. Сейчас такое время — нас никто не будет слушать, и помощи нам ждать неоткуда, — ответил ему Джугу.

— Нет, друзья, неверно это! — воскликнул Касым. — Есть люди, которые помогут нам, это я видел своими глазами на руднике. Русские рабочие не оставят нас в беде, научат, как искать правду. Их жизнь такая же тяжелая, как и наша. И мы должны идти вместе с ними… Бот тогда и посмотрим, будут ли нас слушать!

— А теперь вы нам расскажите, люди, о чем говорил с вами Шогай-эфенди, пока мы ездили, — вдруг спросил Нанаш.

— Сегодня Шогай-эфенди сказал нам, что гяуры хотят всех нас сделать гяурами! Советовал нам уезжать в Турцию, — ответил кто-то из толпы.

— А кадий нам рассказывал, что те, кто уехал в Турцию, живут там очень хорошо. Там дают беднякам бесплатно коров и даже дома. Мужчин в армию не берут… — добавил другой.

— Прошел у нас еще слух, — выступая вперед, сказал кузнец Алауган, что в соседнем ауле старшина собрал очень много семей, желающих уехать в Турцию, и взял на себя все хлопоты, связанные с переселением в Турцию. А у нас этим делом, кажется, занялся сам Бийсолтан.

— А-а-а… какая разница, где жить нашему брату!.. Ведь и здесь нас задавили налоги. А если не заплатим, с нас все равно их сдерут. Скот кормить нечем, самим хлеба не хватает! Что нам здесь, в самом деле, камни, что ли, сторожить? — сказал вдруг Джамай, вопросительно глядя на Калагерия.

— Наши отцы здесь жили, и мы проживем! — возразил кто-то из толпы.

— Надо ехать, надо ехать, мы-то как-нибудь проживем, а вот детям нашим надо бы получше жить, — настойчиво твердили в толпе, стараясь убедить друг друга.

— Нет, я шагу не сделаю! — решительно сказал Касым. — Я-то видел людей, побывавших в Турции. Они порассказали, что это за рай! Нас просто обманывают богачи. Им лишь бы заграбастать наши земли! Подумайте сами, люди, что может быть лучше родных мест? Нет… я буду драться с теми, кто попробует насильно переселять нас в Турцию!.. И мы еще посмотрим, кто кого!..

Шогай-эфенди, пронюхав, что возле дома Аслануки собрался народ, бесшумно подошел к толпе. Его сейчас же заметили, расступились и пропустили вперед.

— Я мимо проходил и слышу — голоса, подумал, может, Асланука вернулся! — решил оправдать свои внезапный приход эфенди. — Вы, кажется, куда-то ездили? — вкрадчиво спросил он у парней.

— Да, ездили, ездили…

— И далеко ли?

— Далеко.

— Что же там видели?

— Что и везде — несправедливость! Одно издевательство!

— Что, что ты сказал? — Шогай-эфенди уставился на Касыма.

— Несправедливость, говорю, эфенди!

— И кто же над кем издевается, дети мои?

— Тот, кто имеет земли, — над безземельными, кто имеет скотину, — над тем, у кого ее нет! — ответил Нанаш.

— Ой, горцы, как-то странно вы сегодня стали разговаривать…

— Не знаю, что тут странного. Правду мы говорим, правду! — сказал Касым.

— Вот чтобы не было того, о чем вы говорите, и нужно нам всем уехать в Турцию, в страну мусульман. Князь Бийсолтан взялся помочь нам переехать. Хоть после смерти будем лежать в той же земле, где покоятся наши братья по вере. Чего же нам еще нужно, скажите?

— Правильно, правильно, эфенди! — закричали разом из толпы Дугу и Джугу.

В шахтах на руднике участились обвалы, а на раскопки не хватало рабочих. Три недели, как Касым и Нанаш не имели ни одного свободного дня и не могли известить родных в ауле.

«Что-то там сейчас делается? — тревожился Касым. — Как с переселением в Турцию? Неужели эти изверги добьются своего и выселят народ, а земли захватят себе?»

Когда наконец друзья выбрались домой, оказалось, что все записавшиеся на переселение в Турцию уже покинули аул.

Касым только и сказал матери:

— Мама, не жди меня скоро домой и не беспокойся обо мне.

Оседлал своего Вороного и помчался вниз по ущелью.

Когда он приехал в станицу Баталпашинскую и постучал в окно к Василию, было уже совсем темно.

— Касым, друг! Что случилось? Почему ты так поздно? — спросил Василий, путая русскую речь с карачаевской и обнимая Касыма. — Давай скорее заходи в дом.

Выслушав Касыма, Василий решил ехать вместе с ним в Новороссийск, где можно было узнать о судьбе переселенцев.

И не успела еще погаснуть последняя звезда, как Касым и Василий уже подъезжали к окраине станицы Невинномысской. Здесь у брата Василия они оставили лошадей, а сами пешком отправились на железнодорожную станцию. Идти было очень тяжело: ноги то и дело увязали в грязи, одолевал сон, глаза слипались. Холодный ветер пронизывал до костей. Но оба думали об одном, как бы скорее дотащиться до станции.

Светало. Кое-где во дворах начинали копошиться люди: выгоняли скот, перекладывали сено.

Две женщины прошли за водой, но, увидев путников, остановились, чтобы не переходить им дорогу с пустыми ведрами.

«Совсем как наши!» — подумал Касым.

Недалеко послышался гудок.

— Ну вот и подходим… — сказал Василий, приподнимая воротник своего короткого полушубка.

В Новороссийск приехали только на третий день. Касым волновался, как бы дело о переселенцах в Турцию уже не передали турецкому консулу. Бегом добежали Касым и Василий до порта. На голом берегу они увидели тысячи переселенцев. Бледные, измученные зноем и жаждой, они все были на одно лицо. То здесь, то там слышался надрывный детский плач.

Касым и Василий ходили среди этих людей, разглядывая почти каждого, только никого из своих Касым так и не нашел. Все были из других сел Карачая и из Черкессии.

Касым заглянул под один из шатров, сооруженный из ветхого одеяла, и отшатнулся: в шатре лежал мертвый ребенок. А мать его окаменела от горя. Отец стоял позади шатра, тупо глядя на море. Касым и Василий стали осторожно его расспрашивать, что здесь происходит. Он долго молчал, потом заговорил по-черкесски:

— Врагу своему не пожелаю того, что случилось с нами. Вот уже скоро два месяца, как мы здесь ждем парохода; еды нет, да и с водой для питья очень трудно в такую жару, а теперь, как видите, я и семью потерял, вон за тем камнем двоих похоронили, а это — третий, — и две слезы покатились по его иссохшим щекам.

— Вы должны вернуться на свою землю, обязательно вернуться назад! — возмущенный увиденным, убежал его Касым.

Но мужчина только махнул рукой.

— Нет, поздно, не видать нам теперь родной земли — нас уже передали турецкому консулу. Хоть могилы моих родителей остались на родине, а вот эти!.. Эти!.. — показал он на могилы детей, — их унесет шторм!.. Лучше бы мне утонуть в этом бездонном море… Мне сейчас все равно куда идти, мне жизни на земле нет. Хотел приобрести землю для детей, а потерял все, что имел, — он уткнулся лицом в шатер и громко зарыдал.

На берегу всюду виднелись песчаные холмики. Касым и Василии только сейчас поняли, что это были могилы детей, умерших от голода и зноя.

— Аллах нас, наверное, проклял! На родине в это время уже прохладно, а здесь так долго держится зной! Проклятая местность!..

Касыму голос показался знакомым, он обернулся и увидел, что недалеко от него стоит Джакджак. Они кинулись друг к другу, словно не виделись много лет.

— О-о-о, аллах мой!.. Сынок, смотри, смотри… Да ведь это Касым приехал и наш Василь! Оба при-е-ха-а-ли! — закричала что есть силы Джакджак, словно хотела заглушить шум моря.