— До встречи, Саша. Целую. — Проговорила в рубку.

— Я тоже, — нашел в себе силы ответить мой инструктор и прервал связь.

Остаток дежурства прошел в штатном режиме, пара незначительных происшествий не в счет. Ночью мне не спалось: я крутилась, вертелась, поправляла то подушку, то одеяло. Тосковала, вздыхала, маялась, переживала: как-то там мой Саша? Что делает?

В конце концов мою возню пресек на корню Никита Васьковский:

— Кума! Вот что ты там шебаршишься, как мышь в подполе? Сама не спишь и другим мешаешь!

— Все-все, спите. Я пойду, наверное, в комнате отдыха посижу, — я выбралась из-под одеяла, нащупала босыми ногами кроссовки, обулась и побрела к дверям.

Стас, который, как оказалось, тоже не спал, тут же встал и, не обуваясь, пошлепал вслед за мной.

— Чай будешь? — спросил заботливый братец, как только за нами закрылась дверь большой общей спальни. — Могу сделать мятный.

— Давай, — вздохнула я.

— Сеструхин, ну что ты вдруг так разнервничалась? Впервые вижу, чтобы ты так переживала из-за поездки на курсы.

— Я не из-за курсов. Точнее, не совсем из-за них…

— Тогда что случилось? — не отставал, продолжал расспросы брат.

— Казанцев. — Обозначила я одним словом проблему. — Со мной случился Казанцев.

— Он не хочет отпускать тебя на курсы? — проявил ум и сообразительность Станислав.

— Пока не уверена, но боюсь, что так. Во всяком случае, новость о том, что мне нужно уехать на месяц, отбила у Саши дар речи на добрую минуту…

— Полька, ну не трави себе душу зазря! Встретитесь завтра, сядете, поговорите. Твой инструктор — взрослый и вроде адекватный мужик. Он поймет. Все нормально будет. — Брат так старался меня утешить, что выдал самую длинную фразу из всех, что слышала я от него за последние полгода.

— Хорошо бы так и было, — я послала Стасу вымученную улыбку. — Ну, где там чай?

— Уже завариваю. Вода только-только вскипела.

Заварив чай, мы со Стасом уселись на диван. Я забралась брату подмышку, пригрелась, расслабилась от ощущения спокойствия и надежности, которые дарил мне мой лучший и самый близкий — ближе Маришки — друг на свете. В несколько глотков опустошила чашку, откинула голову на плечо молчаливого Стаса, и сама не заметила, как задремала…

Когда утром я выбралась из части и пришла на парковку, черный Вранглер Казанцева уже ждал меня неподалеку от ворот. Я приблизилась, заглянула в салон джипа через лобовое стекло. Александр Аркадьевич сидел за рулем, откинув голову на подголовник и закрыв глаза. Уголок его рта нервно подрагивал, выдавая, что мужчина вовсе не спокоен и не расслаблен.

Вздохнула, распахнула дверцу и полезла внутрь.

— Привет, Саша, — встретилась взглядом с любимым инструктором. — Рада тебя видеть.

— Привет… Так рада, что спешишь поскорее избавиться от этого счастья? — Казанцев не скрывал своего плохого настроения. Впрочем, другого я и не ждала.

— Может, все-таки оставим пока этот разговор? Ты за рулем…

Александр Аркадьевич не ответил, лишь втянул воздух через сжатые зубы и потом так же шумно выдохнул, завел движок и тронул машину с места.

— Расскажи, как прошло дежурство? — предложил нейтральную тему для обсуждения.

Я не стала спорить и рассказала Саше и о парне, которого наши ребята снимали с подоконника шестого этажа, и о ложном вызове в железнодорожное депо, где, по словам неизвестного, была спрятана взрывчатка, и о вечерних звонках на телефон доверия.

За разговорами дорога пролетела незаметно.

Оставив джип во дворе у подъезда, мы поднялись в квартиру.

— Ты, как всегда после смены, в душ? — поинтересовался Казанцев.

— Да, если ты не против.

— Не против, — неожиданно покладисто согласился Александр Аркадьевич. Я-то ждала, что он заговорит о моей командировке, как только мы переступим порог.

Взяв свежее полотенце, я прошла в ванную комнату, настроила температуру воды так, чтобы она была почти прохладной, скинула одежду и залезла в просторный душевой уголок.

Мне нравилось стоять под душем, ловя разгоряченным телом упругие, хлесткие струйки, чувствуя, как они массируют кожу, выбивая из тела нерадостные впечатления от столкновения с людским горем, унося в канализацию плохие воспоминания.

Вот и в этот раз я не спешила намыливаться — просто стояла под водой, и чуть было не взвизгнула, когда на мои мокрые плечи легли горячие мужские ладони.

— Ты что-то долго, — прошептал мне в ухо мой лучший на свете инструктор. — Надеюсь, не собираешься мокнуть здесь до тех пор, пока я не уеду на занятия?

— Нет, такого намерения у меня не было, — я обернулась и увидела, что Александр Аркадьевич стоит почти вплотную ко мне в одних боксерах.

— Тогда давай я потру тебе спинку, — Казанцев, не дожидаясь ответа, обхватил меня за талию, прижал к себе, принялся целовать…

— Точно потрешь? — переспросила я на всякий случай: намерения моего инструктора явно выходили за рамки заявленного.

— Точно.

Я капнула на губку пару капель геля, вспенила его и протянула Саше:

— Вот, держи.

Мой мужчина принялся намыливать меня — не только спину: шею, плечи, руки, грудь, живот. Его прикосновения, вначале легкие и плавные, становились все чувственней и порывистей. Наконец, он отбросил в сторону губку. Его сколькие от мыльной пены пальцы принялись играть моими сосками, а его возбужденная выпуклость прижалась к моим ягодицам, отделяемая от них лишь тонкой тканью боксеров.

— Хочу тебя, любимая. Сейчас. — Хрипло шепнул Казанцев.

В душе оставаться было неудобно, но и остановиться мы уже не могли. Наскоро смыв друг с друга остатки пены, мы вывалились из-за загородки, в промежутках между поцелуями и ласками огляделись вокруг…

— Сюда? — указала я на стиральную машинку.

— Сюда, — согласился мой инструктор, сорвал с крючка махровый халат, бросил его на машинку и… развернув спиной к себе, уложил меня на машинку, надавив ладонью между лопаток и вынудив наклониться вперед.

— Вот так, моя хорошая, теперь ты вся в моей власти, — пробормотал почти неразборчиво и принялся ласкать мои ягодицы — сначала влажными пальцами, потом, сбросив боксеры, — головкой своего члена. — Хочешь меня?

— Хочу, — я заерзала, качнула бедрами, — пожалуйста! — от развратно-откровенных ласк во мне все горело, живот сводило от ощущения пустоты, которую требовалось срочно заполнить.

— Расскажи мне, как ты хочешь меня, Полина, — потребовал Казанцев. — Я хочу знать… — Он продолжал водить по моим нижним губкам головкой своего твердого ствола, и одновременно массировать одним пальцем чувствительный узелок клитора.

— Хочу тебя, Саша… до умопомрачения. Так, что не вижу ничего перед глазами. Так, что готова повалить тебя на пол и залезть на тебя сама!

— Нет, милая. Сегодня ты будешь делать то, что скажу я. Прогнись, — мужчина положил горячую сильную ладонь мне на поясницу.

— Саша… пожалуйста… — я цеплялась непроизвольно сжимающимися пальцами за ткань халата. — Не тяни!

— Хорошо, милая. Только потому что ты просишь. — Александр Аркадьевич вошел меня единым быстрым плавным движением.

Я охнула от почти болезненного ощущения растянутости и одновременно наполненности.

— Саша…

— Да, Полинка? — Казанцев вошел в меня и замер, не двигаясь, лишь один его палец, каким-то чудом добравшись до клитора, возобновил круговые движения.

— Зачем ты меня мучаешь? Почему не даешь кончить? Видишь же: я на пределе…

— Я тоже на пределе, родная. И тоже мучаюсь — с тобой, с собой. Хочу, чтобы ты запомнила этот момент. Это ощущение, когда в любой момент может стать или бесконечно хорошо — или так же бесконечно плохо.

— Я… запомню, Саша.

Дождавшись этого обещания, мой мужчина с протяжным стоном толкнулся вперед — и я тут же подалась ему навстречу. На несколько минут мы утратили связь с реальностью — но не с друг другом.

Мне было непривычно, и оттого еще более сладко чувствовать себя завоеванной, покорной, целиком утратившей власть над происходящим. Я доверилась Казанцеву, который уверенно и умело довел меня до одного пика… до второго… третьего. И лишь потом позволил себе достичь своего собственного оргазма.