Казанцев закончил массировать ногу, выпрямился, затем, копируя мою позу, оперся спиной на стену гаража и закрыл глаза. «Вот было бы забавно, — пронеслось у меня в голове, — если бы он сейчас уснул и проспал все время, отведенное мне на занятие».

К счастью, мужчина все-таки не уснул. Но зато как-то расслабился и вроде бы даже немного успокоился. Во всяком случае, пыхтеть и пускать пар из ушей явно перестал. Да и уехавший было вниз уголок рта постепенно выправился и перестал дергаться. Это обнадеживало.

Я мысленно поблагодарила профессора, заведующего кафедрой психотерапии, однажды объяснившего нам, салагам, как важно иногда просто помолчать. Сделать паузу. Предоставить человеку возможность побыть в тишине, разделенной на двоих.

С тех пор я научилась тому, что театралы называют термином «держать паузу».

Меня не угнетало молчание. Я не испытывала неловкости, когда собеседник замолкал или даже не начинал говорить. Если бы понадобилось, я могла бы вот так, молча, просидеть здесь, на скамье у гаража, подле озлобленного и явно страдающего мужчины и час, и два. К счастью, так долго ждать все же не пришлось.

— А ты не из пугливых, да? — не открывая глаз, произнес Казанцев хриплым голосом…

«Это с какой стороны еще посмотреть», — хотелось ответить мне, но я промолчала.

Вообще, я трусиха. Вот, например, машин я боюсь. Нет, даже не так.

Ненавижу автомобили!

Эти злобные рычащие монстры носятся по дорогам моего родного города, отравляют воздух сизыми выхлопами едкого дыма, ускоряются, когда на светофоре зеленый сменяется мигающим желтым и полностью игнорируют нерегулируемые пешеходные переходы.

Эти многотонные металлические звери с лакированными боками и тонированными стеклами охотятся за неосторожными пешеходами, за стариками и детьми, сбивают зазевавшихся или слишком смелых, нанося непоправимые увечья и унося жизни.

Эти опасные существа с хищными повадками толпятся в пробках, словно коровы на водопое, бодают и царапают друг друга, оглушительно ревут клаксонами, словно в их двигателях вместо бензина бурлят и сгорают сотни литров тестостерона.

Они ночуют во дворах спальных районов, периодически оглашая по-бабьи истеричными воплями сигнализации непроглядно-черные ночные кварталы, отнимая у спящего города сладкие минуты относительного покоя…

Да. Я боюсь автомобилей. Точнее, боюсь ими управлять в городской черте. На этих переполненных дорогах, по которым носятся десятки тысяч лихих «джигитов» от школьного до пенсионного возраста, часто нетрезвых, убежденных, что с ними-то точно ничего плохого не случится.

В качестве пассажира я чувствую себя вполне комфортно. Даже на скорости свыше ста двадцати километров в час единственное, что напрягает меня — это то, что слегка закладывает уши, когда машина всей своей многотонной тушей ухает в очередную низинку, через которую проложена скоростная трасса.

Мои друзья хвалят меня за то, что я — отличный штурман: знаю правила дорожного движения, ориентируюсь в дорожной разметке, в отличие от многих женщин, не страдаю географическим кретинизмом и не путаю «право» и «лево». Даже в напряженных ситуациях не теряю голову, не кричу, не хватаюсь за руль и руки водителя, не пытаюсь командовать. Проявляю максимальную собранность и хладнокровие.

Но все это — ровно до тех пор, пока не окажусь за рулем самолично.

Водительское сиденье, вероятно, обладает какой-то особой магией: оно мгновенно съедает всю мою собранность, выпивает хладнокровие, вытягивает сообразительность. Превращает меня в испуганную, растерянную, не способную логически мыслить мечущуюся жертву собственных страхов. Разжижает мозг и превращает тело в трясущееся желе.

Я давно сжилась с этими страхами. Срослась с ними. Смирилась с тем, что никогда не буду управлять собственным автомобилем. Да и зачем мне это? В городе, где, помимо метро, троллейбусов и автобусов, есть еще и маршрутки, и пара десятков компаний, предоставляющих услуги такси. В нашем дружном коллективе, где «безлошадная» — только я, и почти каждый из ребят, с которыми я работаю в смене, готов подвезти меня на работу или — после дежурства — закинуть домой.

А коллектив у нас действительно дружный и сплоченный. Было бы странно, если бы было иначе. Ведь я работаю психологом в МЧС. Как известно, слаженность, сработанность бригады спасателей — это половина успеха в любой экстремальной ситуации!

Так что за пять лет, а именно столько я успела отработать после того, как закончила университет, мы с ребятами и «спелись», и «спились», и прошли вместе огонь, воду и медные трубы. Для них я — «свой парень», боевой товарищ, которого не стесняются и не стыдятся, с которым можно поговорить по душам, которого знаешь почти так же хорошо, как себя.

В общем, мои сложные отношения с автомобилями совершенно не мешали мне жить. До сих пор — не мешали. А недавно…

А недавно…

— Кума, с тебя косарь! — заявил две недели назад Алексей Подгорный.

Кума — это мое прозвище. Потому что я — Лисицына. Лисицына Полина Владимировна. Да и цвет моих волос — чёрный с рыжевато-коричневым отливом — похож оттенком на мех чернобурки. Называть меня лисенком наши мужчины посчитали не солидным. Так что сначала я была Лиса-Кума. А потом стала просто Кумой.

Особенно после того, как тот самый Алексей по прозвищу Леший обзавелся наследником, а меня обязал стать крестной мамочкой для своего драгоценного бутуза. Отказываться от таких предложений не принято — вот и я не смогла сказать «нет», и теперь со всей ответственностью снабжала младшего-Подгорного и его предков сладостями, куличами и прочими подарками в соответствии с народными традициями.

— Гони косарь, Кума! — поторопил меня Леший. — Надо по-быстрому в бухгалтерию забежать. Все уже сдали, ты осталась.

— Что, разве у кого-то днюха? — удивилась я. — Вроде бы через три недели ближайшая?

— Когда это мы на днюхи по тысяче собирали? Поступило указание всем по десятку лотерейных билетов приобрести. Выиграешь холодильник — пополам пилить будем!

— Вдоль или поперек? — я извлекла из красного (по феншую выбирала!) женского портмоне две купюры по пятьсот рублей, протянула Лехе. — Давай, принеси мне джек-пот, чтоб хватило на фазенду на Канарах. Раз уж все равно нас снабжают этой макулатурой в добровольно-принудительном порядке.

Леший хохотнул, поставил в списке галочку напротив моей фамилии и умчался.

Вечером, после смены, принес в комнату психологической разгрузки, где мы по традиции собрались бригадой на вечернюю планерку с чаем и печеньками, пачку билетов. Кинул на стол:

— Налетай, подешевело! Было рубль — стало два!

Я скромно дождалась, пока ребята, смеясь, перешучиваясь, разобрали лотерейки, сгребла, не глядя, в сумку последние десять. В азартных играх мне никогда не везло — в этом я убедилась давно и прочно, а потому и не пыталась поймать за хвост птицу-удачу.

— Кума, розыгрыш в воскресенье, проверить не забудь! — сообщил Леший.

— А ты напомни в понедельник, вместе посмотрим на смене, — предложила я, потому что была уверена, что как раз-таки забуду.

— Вот ты все-таки женщина, Полька! Хоть чем-то да озаботишь мужика, — включился в наш диалог Кит. Ну, то есть, Никита Васьковский. Еще один весельчак и балагур на мою голову.

— А что вы хотели, мальчики? У меня все, как положено: волос долог — память коротка, — отшутилась я. — Вот получу премию, сделаю стрижку, может, в памяти место освободится.

— А у тебя что — память в хвосте? — не успокаивался Кит. — Так ты его тогда сразу весь купируй, не руби по кусочку. Будет у нас черно-бурая лиса с обрубком вместо хвоста.

— А тебе бы все рубить, дровосек, — встал на мою защиту Леший. — Питбулю своему обруби стручок, а то длинный и скользкий, как у крысы.

— Ты моего Грома не трожь! — тут же возмутился Кит. Он у нас ярый собачник. — У моего пса родословная длиннее, чем у принца Чарльза!

Я любовь Никиты к четвероногим друзьям разделяю целиком и полностью: у нас с мамой живет цвергшнауцер по кличке Буян. Белый. Таких на всю страну — не более двух десятков. И родословная у него тоже королевская. Только вот некоторые дефекты внешности не позволяют ему участвовать в выставках. Но нам это и не нужно: мы Буяна любим, холим и лелеем. Ну и обучаем, куда ж без этого.