— Ты сейчас доиграешься, — пригрозил я ей в ответ на очередную шутку.

— И что ты сделаешь? — сморщила она свой носик и показала мне кончик языка.

— Хочешь узнать — что? — я обхватил ее за плечи, потянул на себя, повалил на покрывало и снял языком крошку с уголка ее рта. — Я тебя зацелую — до звезд из глаз! — пригрозил в шутку.

— Мм… звучит многообещающе, — эта мелкая заноза, не стесняясь, потянулась, положила ладошки на мои плечи, придвинулась вплотную. — Только пугаешь, или правда сделаешь?

Дважды уговаривать меня не пришлось — я понял с первого раза, и забыв о намерении держать себя в рамках, впился в эти смеющиеся губы.

— Саша! Сашенька! — шепчут мои губы в промежутках между поцелуями.

Я запускаю пальцы в короткие волосы на затылке моего инструктора, поглаживаю его сильную шею, ловлю ртом его сорванное дыхание.

— Полька… девочка моя… — хрипло стонет он в ответ и, оставив ненадолго мои губы, прокладывает дорожку обжигающих прикосновений от мочки уха к ключице.

Его пальцы скользят по моей руке вверх, оставляя за собой след из россыпи ознобных мурашек, приближаются к груди, мягко сжимают ее через ткань.

Мне хочется большего. Хочется чувствовать эти прикосновения голой кожей, всем телом, так давно не видавшим мужской ласки.

— Только не останавливайся, — прошу я… кажется, вслух.

Казанцев сдавленно угукает, тянет вниз собачку молнии на моей ветровке, разводит в стороны тонкую ткань и ведет губами по краю кружева бюстгальтера.

— Я расстегну?.. — спрашивает разрешения, словно все еще сомневаясь в чем-то.

— Да… — почти беззвучно шепчу я и призывно выгибаюсь навстречу его жадному рту. — Да!..

Застежка на лифчике спереди, мужчина справляется с ней мгновенно.

— Приподними спинку, — просит нетерпеливо.

Я чуть приподнимаюсь, и он стягивает с моих плеч все сразу: и ветровку, и лямки бюстгальтера.

Замирает на миг, глядя на мою грудь с восторгом и жаждой…

— Ты знаешь, что ты — совершенство? — произносит с благоговением.

Я улыбаюсь, с сомнением поводя головой из стороны в сторону: в каноны модельной красоты я точно не вписываюсь, но разве это важно?

— Теперь — знаешь, — твердо заявляет мой инструктор и вновь склоняется ко мне, втягивает губами сосок, пробует его на вкус — языком, зубами, словно деликатес.

Я обнимаю одной рукой его шею, другой скольжу по спине, чувствуя под тканью летней рубашки горячее мускулистое тело.

Рубашка? Зачем он все еще в рубашке?

Я наощупь ищу пуговки, выворачиваю их из плотных петлиц.

— Хочу чувствовать тебя, Саша, кожа к коже, — говорю ему.

Казанцев послушно отрывается от моей груди, встает на колени, снимает рубашку — не расстегивая, через голову — и тут же опускается обратно на покрывало, вытягивается вдоль меня всем своим мощным телом, прижимаясь сбоку и чуть сверху. Его губы опять берут в плен одну мою грудь, вторую он обнимает свободной рукой, прикрывает сверху, словно защищая от солнца и ветра.

Его губы жесткие и жадные, пальцы — сухие и горячие.

Я теряюсь в новых-забытых ощущениях, плавлюсь то ли от летнего зноя, то ли от близости жаркого, словно печка, тела моего наставника. Глаза сами просятся закрыться, и я подчиняюсь, смеживаю веки. Сдаюсь, вверяю себя мужчине и его огненной страсти.

С закрытыми глазами тело становится чувствительней. Зачем мне видеть склоненный над моим животом затылок Казанцева? Я и так знаю, что он выцеловывает дорожку от груди к пупку, и еще ниже, ниже, пока не встречается с новой преградой на своем пути. Но теперь он уже не спрашивает разрешения, чтобы расстегнуть молнию моих бриджей и потянуть их за пояс вниз.

— Подними попку, Поля, — слышу я горячечный, быстрый шепот, и тут же приподнимаю бедра.

Мне мешает одежда! Вся — его, моя. Она сейчас не нужна. Лишняя. И я тоже тянусь к брюкам мужчины, ищу пряжку ремня, вожусь с ней, расстегивая. Саша ждет, терпит из последних сил, чтобы не оттолкнуть мои руки, не начать раздеваться самостоятельно. Я чувствую, что он даже немного отстранился от меня, и открываю глаза.

— Что такое? — смотрю на него вопросительно.

— То, что ты там увидишь, — он показывает взглядом на свои ноги, — гораздо страшнее на вид, чем вот это вот все, — рукой он указывает на правую половину лица. — Лучше, если ты будешь знать об этом заранее. И… я пойму, если ты не захочешь продолжения после того, как…

— Дурак! — я, как тогда, в машине у подъезда, прижимаю палец к его губам. — Какой же ты дурак, хоть и умный… Не важно для меня все это, понимаешь?

Тело, разморенное, наполненное истомой, не хочет двигаться, но я все же заставляю себя сесть, толкаю Казанцева на покрывало, а когда он, не сопротивляясь, вытягивается в полный рост — все же расстегиваю и стаскиваю с него брюки.

То, что скрывала от меня их ткань, выглядит действительно пугающе — для тех, кто мало работал в травматологии или реабилитации, кто не привык иметь дела со следами хирургических операций на человеческом теле.

Я же читаю по этим белым полоскам рубцов историю борьбы и страданий, мужества, преодолевающего самое черное отчаяние. Решительности, вынуждающей каждый день пахать до седьмого пота на тренажерах.

Теперь я знаю, какую цену платит мой мужчина — а он уже мой, хоть еще и не уверен в этом — за то, чтобы вставать с постели, чтобы ходить без костылей и даже без трости, чтобы сидеть за рулем не инвалидной малогабаритки, а мощного джипа.

Каждая мышца тела Казанцева проработана на зависть профессиональным бодибилдерам. Каждая выпуклость и впадина рельефной мускулатуры находится на своем месте и развита ровно настолько, чтобы красота не превратилась в безобразие, сила — в уродство. И я вижу эту красоту и гармонию. Любуюсь ими, уже почти не замечая длинных шрамов.

— У тебя атлетическая фигура, Саша-а, — тяну я и не выдерживаю: начинаю гладить, обводить ладонями выпуклые икры, мускулистые бедра. — Я таких красивых мышц давно не видела.

Мой инструктор смотрит на меня растерянно:

— Тебе правда не противно? Тебе нравится то, что ты видишь?

— Да, Саша. Мне нравится то, что я вижу.

Ох! А вот теперь я добралась и руками, и взглядом до самого… самого… ценного? Важного? Сладкого?

Черт, да хоть как назови!

Я отбрасываю в сторону идиотские мысли о том, как называть мужской член. Как ни назови — а вот он, передо мной — пока еще скрытый тканью плавок, но уже оттягивающий эту ткань, уже занявший позицию головкой вверх.

Я тянусь, поглаживаю через плавки твердый, напряженный ствол. Он вздрагивает под моими пальцами.

— Погоди, Поля, хорошая, не так быстро, — выходит из ступора, вспоминает, что он тут главный, мой инструктор. — Иди ко мне, — ловит он мою руку, тянет вверх, к себе. Я подчиняюсь и оказываюсь над ним — лицо к лицу.

— Не испугалась, значит? — зачем-то переспрашивает мужчина.

— Нет, — трясу головой. — Хватит разговоров, Саш. Я хочу тебя.

— Думаю, мне говорить в ответ, что я хочу тебя — не обязательно. Ты и так все уже увидела.

— Ага, — улыбаюсь довольно. — Но я намерена сделать так, чтобы ты захотел меня еще больше.

— Да куда уж больше-то? — на миг закрывает глаза мужчина. — Я и так уже третий месяц как граната без чеки — того и гляди взорвусь, разлечусь в клочья…

— Тогда убираем последнюю преграду, — я снова приподнимаюсь, стягиваю с Саши плавки и прикипаю взглядом к тому, что скрывалось под ними. — Ты красивый, Саш. Везде. И здесь — тоже, — обхватываю ладонью, глажу — пока очень осторожно — его член.

Казанцев сжимает зубы, вздрагивает, выдыхает со стоном, зажмуривает глаза.

— Еще, — просит. Нет, требует. — Еще, Поля!

И я смелею и даже наглею, распаляюсь от головокружительного чувства власти над мужчиной, который льнет к моим рукам, толкается бедрами вверх, дышит тяжело и громко. Обхватываю покрепче ствол, начинаю скользить по нему кулачком вверх и вниз, пальцами другой руки глажу крупную бархатистую головку.