«Да погоди ты! — пыталась воззвать к взбесившемуся сердцу пока еще трезвая часть рассудка. — Ты ж не застолбил эту девчонку. Не сказал другу, что сам положил на нее глаз. Более того — уверил Жорку, что она тебя бесит!»

Голос разума оказался бессилен перед яростью и болью, воскресшими в душе, словно птица Феникс. А может, они и вовсе не умирали? Ждали лишь малейшей искры, чтобы воспламениться, взорваться, наброситься на меня вновь?

Предательство — в любом его виде, в любой форме — всегда, с детства, казалось мне самым страшным из семи смертных грехов. Я знал, что не предам никогда ни родину, ни друга, ни любимую женщину, ни любого доверившегося мне человека. И оказался совершенно не готов к тому, что предать могут меня. У меня не было иммунитета к этой боли.

Но обезболивающее требовалось срочно.

В этот момент в купе заглянула проводница:

— Чай, кофе, напитки? — поинтересовалась с надеждой. Угу. Дополнительный заработок как-никак.

— Водки — пол-литра. Закусь — любую. И две бутылки минералки, — озвучил я заказ, не поворачиваясь к женщине изувеченной половиной лица.

— Вы же понимаете, что пассажиров в состоянии алкогольного опьянения ссаживают с поезда? — попыталась возразить та.

— Не волнуйтесь, я не буйный, — попытался успокоить проводницу, невольно поворачивая к ней свой подпорченный «фасад».

Женщина сдавленно охнула, пискнула что-то вроде «хорошо-хорошо!» и пулей вылетела из купе.

О, да! Моя перекошенная физиономия с дергающейся щекой — зрелище не для слабонервных. Особенно когда я зол настолько, что готов голыми руками порвать медведя. Невольный испуг этой немолодой тетки, явно повидавшей в своей кочевой жизни всякого, только добавил дров в костер моего отчаяния.

«Напьюсь! Надерусь! И к черту! К черту Лисицыну! К черту Галкина! К черту все!!!»

Я сидел, долбил кулаком по откидному столику и рычал свое «к черту!», пока в купе снова не явилась проводница. Испуганно поглядывая на меня, она подрагивающими руками выставила на скользкую пластиковую поверхность полулитровую бутылку с огненной водой, выложила пакетик с колбасной нарезкой, пластиковую тарелку с парой бутербродов и две двухлитровки с минералкой.

— Ваш заказ, — ее голос напоминал робкое блеяние.

Я, не глядя, кинул на стол пару тысячных купюр:

— Сдачи не надо. До девяти утра — не беспокоить.

— Х-хорошо-о…

Тетка, колыхнув безразмерным бюстом, наконец скрылась.

Следующие несколько часов я неторопливо и планомерно напивался. В третьем часу ночи, чувствуя, что глаза слипаются, потянулся к телефону, намереваясь настроить будильник. Но вместо этого нашел номер Галкина. Набрал СМС «Ты — урод!» и нажал кнопку «отправить».

Утро началось шумно. В дверь купе начала стучать проводница, одновременно на подушке прямо возле уха завопил телефон.

— Все, все, проснулся! — проорал я обоим.

Стук в двери стих, а вот телефон продолжал разрываться, отдаваясь в больной с похмелья голове грохотом ниагарского водопада.

«Да кому ж там приспичило-то в такую рань?»

Впрочем, девять часов буднего дня — вовсе не ранее утро для работающих людей. О чем я с трудом, но все же вспомнил. И, кряхтя, дотянулся до трубки, провел пальцем по экрану, принимая вызов. Заодно глянул, чей номер высветится на дисплее. Звонил Жора Галкин.

— Да, слушаю, — звуки из пересохшего горла вырывались сиплые и невнятные.

— Саня? У тебя все в порядке? — поинтересовался друг. Голос его звучал как-то настороженно и без привычного веселого оптимизма.

— Чуть хуже, чем обычно по утрам, — нехотя признал я.

— Заболел? — слышно было, что Георгий не на шутку встревожен.

— Не совсем.

— Неужели надрался?

Угу. — Признаваться в том, что сидел в купе и пил в одиночку, было не слишком приятно.

— Больше ничего не хочешь мне объяснить? — поинтересовался друг.

— А что еще?

— Знаешь, я сегодня утром обнаружил, что ты в третьем часу ночи прислал мне СМС.

— Ну и? Договаривай, не томи. — Я не помнил ни о каком СМС. Даже причину своей неожиданной и незапланированной пьянки не мог припомнить вот так сходу.

— Ты — урод. — Сообщил Жора.

— Это не новость, — скривился я.

— Понимаешь, Саня, в чем проблема. Это я сейчас тебя не обозвал. Это я тебе процитировал твою СМС.

— То есть?

— То есть, ночью ты прислал мне СМС, в котором сообщил мне, что я — урод. Хотелось бы понять, что случилось и к чему мне готовиться.

И вот тут меня накрыло… Память включилось внезапно и вся — словно зажгли электрическую лампочку в чулане, и сразу стало видно, что где стоит и лежит. Мысли о предательстве друга… Черное и вязкое, как мазут, отчаяние. Желание упиться до полной бесчувственности. Которое я, кстати, вполне успешно осуществил…

— Жора, ты мне ответь на такой вопрос: я ведь просил тебя перенести занятия с Полиной Лисицыной на следующую неделю? Просил. А ты что сделал? Сказал ей, что сам с ней позанимаешься, пока меня нет?

— Так это из-за своей ученицы ты так рассвирепел?! — Жора, похоже, просто не поверил своим ушам.

— Нет, Жора. Я рассвирепел из-за того, что человек, которого я считал своим самым близким другом! Да что другом — самым близким человеком — воспользовался моим отъездом, чтобы подкатить яйца к девушке, за которую я его лично просил. Ведь я же просил тебя, Жора — не трожь! Не лезь! А ты?..

— А я подменял Виктора у стойки администратора, когда позвонила Полина и поинтересовалась, почему не может связаться с тобой. Я объяснил ей, что ты отправился в командировку и вернешься только к понедельнику.

— И?..

— И предложил ей приехать сегодня к семи вечера, как ты и предлагал ей в своем голосовом сообщении, которое — можешь не сомневаться — она получила и прослушала. Или ты предпочел бы, чтобы девчонка решила, что ты уехал и не поставил в известность об очередном переносе занятия не только ее, но и меня — своего партнера и совладельца школы?

— Значит, она не дозвонилась до меня и решила позвонить администратору?

— А что тебя смущает, Саня? По-моему, абсолютно разумный и логичный поступок. Извини, но складывается такое ощущение, что из вас двоих мозг отшибло у тебя, а не у твоей ученицы.

— Жора!

— Что — Жора? Мне теперь каждое утро ждать от тебя сюрпризов? Или раз в неделю будешь сообщать мне, что я — урод?

— За урода — прости. Не в себе был, — повинился я.

— А сейчас — в себе?! — продолжал кипятиться Георгий. — Ты хоть помнишь, за что сейчас на меня рычал? Я, видишь ли, воспользовался твоим отъездом, чтобы под юбку к твоей Лисицыной залезть!

— Она не моя! — взревел я.

— Вот именно, Саня — не твоя! И не моя. А ты ведешь себя так, словно застукал меня в постели с твоей женой. Окстись, а? Не собираюсь я к Полине клинья подбивать. Мне пока еще твоя дружба и наше партнерство дороже, чем даже самая распрекрасная девица.

— Жора! — не сдержал я стона. Голова трещала, в ушах стоял гул, пересохший язык еле ворочался во рту, цепляясь за зубы.

— Что — Жора? — не сдавался друг.

— Прости. Не прав. Хотел бы оправдаться — да нечем. Сам не понимаю, почему меня так выбешивает все, что касается Полины.

— Не понимаешь? — как-то недоверчиво переспросил Георгий.

— Не понимаю. Может, ты объяснишь?

— Э-э нет, друг. Со своей личной жизнью разбирайся сам. Только дров не наломай. Имей ввиду: если девчонка прибежит просить, чтобы ей тренера заменили — мы будем вынуждены пойти навстречу.

— Понял. Извини еще раз.

Я ничуть не кривил душой, когда просил прощения у Жорика. Не пошел бы на поводу у эмоций, созвонился бы еще с вечера с Галкиным — и не было бы ни пьянки, ни идиотского СМС, ни утреннего похмелья…

«Казанцев, ты ведешь себя, как придурок. Как неуверенный в себе влюбленный прыщавый пацан». Влюбленный? Влюбленный?! Нет… только не это…

В этот четверг добираться на занятия в «ЭргоДрайв» мне предстояло самостоятельно: ребята из моей смены с утра заступили на суточное дежурство. Так что в четыре часа пополудни я вышла с территории пожарной части в компании двух коллег-психологов и, издали со вздохом глянув на прикрытый брезентовым чехлом фольксваген, направилась на остановку общественного транспорта.