Производители различныхъ спеціальныхъ предметовъ обмѣниваютъ свои продукты, но въ этой мѣнѣ нѣтъ ничего, что бы порождало понятіе о поземельной собственности. Владѣніе (этимъ словомъ лучше всего опредѣляется отношеніе производителя или мѣновщика къ продукту), начинается со времени появленія продукта, обнимаетъ только этотъ продуктъ и прекращается съ производствомъ обмѣна. Do ut des, я даю вамъ съ тѣмъ, чтобы и вы мнѣ дали что нибудь; дайте мнѣ урокъ правописанія, арифметики, музыки, я дамъ вамъ въ замѣнъ этаго яицъ отъ моихъ курицъ, кружку моего вина, фруктовъ мною набранныхъ, моего сыру, масла, чего вы хотите. Спойте мнѣ свою пѣсню, разскажите мнѣ свою исторію, научите меня вашимъ пріемамъ, вашему ремеслу, откройте мнѣ ваши секреты; за это я дамъ вамъ квартиру, буду васъ кормить и содержать на свой счотъ въ продолженіи недѣли, мѣсяца, года, въ продолженіи всего времени, что вы меня будете учить. Что слѣдуетъ за обмѣномъ продуктовъ и услугъ? Всякій изъ помѣнявшихся извлекаетъ свою выгоду изъ полученнаго, усвоиваетъ себѣ эту вещь, раздѣляетъ ее между своими дѣтьми, своими друзьями, и уступившій ее не можетъ протестовать противъ такой передачи вещи. Виданное ли дѣло, чтобы молодые люди обоего пола изъ Франціи, Швейцаріи и Бельгіи отправляющіеся въ Россію для обученія тамошней молодежи, сверхъ платы за свои услуги требовали еще отъ своихъ учениковъ обязательства, по достиженіи зрѣлаго возраста не обучать своихъ соотечественниковъ, такъ какъ преподаваніе составляетъ собственность иностранныхъ наставниковъ? Это значило бы дать и удержать, то есть разрушить мѣну. Русскіе вельможи, выписывающіе иностранныхъ учителей, могли бы, на томъ же основаніи, требовать, чтобы, по окончаніи занятій и по полученіи условленной платы, иностранцы обязаны были истратить эти деньги въ Россіи и не вывозить русскихъ денегъ за границу; такое требованіе было бы конечно весьма странно и неудобоисполнимо, а между тѣмъ защитники литературной собственности мечтаютъ о чомъ то подобномъ; подъ какимъ предлогомъ домогаются они такихъ не сбыточныхъ вещей, это мы скоро увидимъ.

Выводъ нашъ таковъ: всякій продуктъ чистаго мышленія или промышленности, если онъ пущенъ въ оборотъ, считается не фондомъ, не собственностью, а потребляемою и уничтожаемою отъ потребленія вещью; распоряжаться этою вещью можетъ только произведшій ее, или тотъ, кто получилъ ее, представивъ въ замѣнъ ея извѣстный эквивалентъ. Совсѣмъ не таково право собственности. Земля не есть произведеніе человѣка, она не потребляема, и право собственности на нее можетъ быть передано и лицу не воздѣлывающему ее. Ничего не можетъ быть яснѣе этаго различія, даже самая аргументація монополистовъ предполагаетъ его, хотя и не можетъ этаго выразить; весь ихъ талантъ заключается въ умѣньи запутывать идеи, перемѣшивать понятія, выражаться двусмысленно и выводить заключенія, не имѣющія никакого отношенія къ большей посылкѣ.

Съ одной стороны различіе, по видимому существующее между различными родами продуктовъ, а съ другой несовершенство мѣновыхъ операцій ввели мыслителей въ заблужденіе.

Между скотоводомъ, продукты котораго составляютъ: масло, говядина, шерсть и промышленникомъ, фабрикующимъ полотно, приготовляющимъ шляпы, обувь — мѣна производится естественно и легко. Трудъ каждаго изъ нихъ воплощается въ матеріальный, осязательный предметъ, который можно испробовать, измѣрить, взвѣсить и потребленіе котораго необходимо ограничивается самимъ пріобрѣтателемъ и его семьею. Оцѣнка, передача и расчотъ въ этомъ случаѣ не представляютъ никакого затрудненія. Поэтому то въ законодательствѣ существуютъ объ этомъ предметѣ старыя и точно опредѣленныя постановленія.

Не такъ легокъ обмѣнъ подобныхъ продуктовъ на произведенія умственныя, на идеи, которыя, какъ кажется съ перваго взгляда, даже вовсе непотребляемы и распространеніе которыхъ, если онѣ переданы хотя одному лицу, можетъ идти до безконечности уже независимо отъ автора; при такихъ обстоятельствахъ законодатель колеблется, а заинтересованныя стороны кричатъ, одна о преувеличеніи, другая о неблагодарности. Во всѣ времена въ торговлѣ было много несправедливаго; научился ли еврей, въ продолженіи трехъ тысячъ лѣтъ занимающійся торговыми оборотами, отличать мѣну отъ ажіотажа и кредитъ отъ лихоимства? Люди трудящіеся надъ разработкою отвлечонныхъ идей жалуются на плохое обращеніе, которому они подвергались, а развѣ лучше участь несчастныхъ труженниковъ, прикрѣпленныхъ къ землѣ?… Будемъ хладнокровно толковать о вещахъ и имѣя въ виду то обиліе вѣроломства, съ которымъ намъ приходится бороться, не будемъ выпускать изъ виду требованій здраваго смысла.

Начнемъ съ самыхъ простыхъ примѣровъ, а впослѣдствіи перейдемъ и къ болѣе сложнымъ.

Доктора призываютъ къ больному, онъ опредѣляетъ родъ болѣзни, прописываетъ лекарство. За такую услугу принято платить доктору, по выздоровленіи, соразмѣряя плату съ числомъ визитовъ; въ Англіи, впрочемъ, доктору платятъ за каждый визитъ особо. Но что же далъ докторъ больному? — Совѣтъ, рецептъ, заключающійся въ четырехъ строчкахъ, вещь нематеріальную, неосязаемую, не имѣющую прямаго отношенія къ той платѣ, которая за нее производится. Одно лекарство, удачно прописанное, — спасетъ жизнь больнаго, и за него не жалко заплатить даже 1000 франковъ, а другое не стоитъ и чернилъ, которыя на него изведены. Но всякій пойметъ, что докторъ всетаки трудился, тратилъ время, долженъ былъ совершить путешествіе пѣшкомъ или въ экипажѣ; что прежде чѣмъ сдѣлаться докторомъ и получить практику, онъ долженъ былъ много и долго учиться и т. д. За все это нужно вознагражденіе, но въ чомъ же оно будетъ состоять? Нѣтъ никакой возможности точно опредѣлить его размѣры. Данными для такого опредѣленія служатъ соображенія о томъ, чего стоило доктору изученіе медицины, сколько у него больныхъ, какъ велика конкуренція со стороны другихъ докторовъ, какъ велика потребность въ докторахъ и какъ высока степень благосостоянія данной мѣстности. Словомъ, хотя тутъ нѣтъ обмѣна продуктами, но есть обмѣнъ цѣнностями; поэтому услуги докторовъ вознаграждаются одинаково, по одной и той же таксѣ, независимо отъ того, удалось ему спасти жизнь больнаго или нѣтъ.

На томъ же самомъ основаніи вознаграждаются и услуги лицъ, живущихъ частными уроками. Изъ даннаго урока, изъ прописаннаго рецепта, лицо получившее ихъ можетъ сдѣлать все, что ему угодно. Никто не можетъ запретить ученику научить другаго тому, чему самъ онъ выучился, или больному — передать рецептъ другому лицу. Ни учитель, ни докторъ не могутъ претендовать на это. Если лечить больныхъ запрещено лицамъ не имѣющимъ докторскаго диплома, то это запрещеніе имѣетъ полицейскую и гигіеническую цѣль, а вовсе не стремится къ защитѣ привилегіи. Всякій можетъ изучить медицину и получить докторскую степень. Словомъ въ этомъ случаѣ, какъ и во всѣхъ другихъ вполнѣ примѣняется тотъ основной принципъ мѣны, по которому пріобрѣтенная мѣною вещь становится собственностью пріобрѣтателя.

Нѣсколько иначе вознаграждаются труды университетскаго профессора, которому государство платитъ опредѣленное жалованье, но въ сущности и тутъ наблюдается тотъ же принципъ. Законъ, скажете вы, запрещаетъ кому бы то ни было воспроизводить его лекціи. Я допускаю такую предосторожность со стороны законодателя который не хочетъ, чтобы мысли профессора искажались и обезображивались непонятливыми или неблагонамѣренными слушателями. Профессоръ отвѣчаетъ за свои лекціи, слѣдовательно онъ долженъ и наблюдать за ихъ печатаніемъ. Но выгода, которую профессоръ получаетъ отъ обнародованія своихъ лекцій сверхъ жалованья, должна быть разсматриваема какъ соединеніе въ одномъ лицѣ двухъ должностей. Она можетъ быть терпима вслѣдствіе принятія въ соображеніе умѣренности профессорскаго оклада, вслѣдствіе желанія поощрить усердіе профессоровъ и т. д. Я не стану оспаривать разумности этихъ мотивовъ. Я говорю только, что нужно принять одно изъ двухъ: или эта прибыль отъ обнародованія лекцій составляетъ добавочный окладъ профессора, или она представляетъ собою нарушеніе основнаго въ торговлѣ правила, что за одинъ товаръ дважды не платятъ. Во всякомъ случаѣ, изъ этаго обстоятельства никакъ нельзя вывести необходимости установленія безсрочной литературной ренты.