Пусть императоръ вноситъ въ палаты проэктъ новаго закона, — его дѣло вносить всякіе проэкты, такъ какъ одному ему по конституціи 1852 г. предоставлена законодательная иниціатива. Но пусть помнятъ члены государственнаго совѣта, законодательнаго корпуса и сената, что принявъ подобный законъ, они окончательно погубятъ дѣло революціи, нанесутъ жестокій ударъ праву собственности, замѣнятъ принципъ народнаго самодержавія, въ силу котораго царствуетъ Наполеонъ III — феодальнымъ, династическимъ началомъ и кастовою іерархіею, словомъ совершенно исказятъ все государственное и гражданское право Франціи.

Пусть успокоятся тѣ собственники, которыхъ до сихъ поръ стращаютъ красными призраками дѣлильщиковъ, въ этой книгѣ они не найдутъ ни одного неблаговиднаго предложенія. Ихъ интересамъ не грозитъ никакой опасности. Ихъ собственность не имѣетъ ничего общаго съ тою воображаемою интеллектуальною собственностью, на сторону которой ихъ хотятъ привлечь; они не подвергнутся экспропріаціи за то, что откажутся освятить своимъ согласіемъ самую безнравственную изъ привилегій. Еслибы дѣло шло о правѣ собственности, то я бы не вмѣшался въ споръ, зная, что заявленіе моего всегда открытаго мнѣнія могло бы только ускорить роковое разрѣшеніе вопроса.

Что касается до почтенныхъ ораторовъ и публицистовъ, защищавшихъ и на брюссельскомъ конгрессѣ, и послѣ него то же положеніе, которое и я отстаиваю, и изъ которыхъ я назову гг. Виллемена, Валевскаго, Вильоме, Кальмельса, Виктора Фуше, Кантю, де-Лаверня, Поля Кока, Гюстава Шоде, (я говорю только о живыхъ), то да позволятъ они присоединить къ ихъ болѣе вліятельнымъ голосамъ и мой сильно компрометированный голосъ. Далеко еще не послѣднее слово сказано въ сложномъ вопросѣ о правахъ авторовъ и художниковъ, много еще можно поработать надъ розъясненіемъ той путаницы, той темноты, которую внесли въ него самозванные юристы и экономисты. Я надѣюсь, что меня должны будутъ поблагодарить за то, что я указываю къ какой пропасти влекутъ они и страну и правительство.

Вопросъ о вознагражденіи авторовъ соприкасается къ разнымъ сферамъ идей. Я разсмотрю его съ трехъ точекъ зрѣнія: политической экономіи, эстетики и публичнаго права.

Въ 1844 году принцъ Луи-Наполеонъ, нынѣ его величество Наполеонъ III, въ отвѣтѣ своемъ г. Жобару, автору «Monautopole» высказалъ мнѣніе, на которое опираются въ настоящее время защитники литературной собственности: «Интеллектуальное произведеніе — такая же собственность, какъ и земля или домъ; она должна пользоваться тѣми же правами и не можетъ быть нарушаема иначе, какъ въ интересѣ общественной пользы (pour cause d’utilité publique)».

Во время оно слова учителя были для школы неопровержимымъ доказательствомъ. Учитель сказалъ, Мagister dixit, и дѣло было рѣшено; французская логика, склонная къ авторитетамъ, и до сихъ поръ держится той же системы. Государь сказалъ, императоръ сказалъ! — Его рѣшеніе безапелляціонно.

На этотъ разъ, однако, императоръ ошибся. Интеллектуальное произведеніе вовсе не такая же собственность, какъ земля или домъ и вовсе не порождаетъ тѣхъ же самыхъ правъ. Такъ какъ я не принадлежу къ числу людей, которымъ вѣрятъ на слово, то приведу доказательства.

Конечно, я не стану винить Наполеона III за то, что будучи еще простымъ претендентомъ, но уже осаждаемый разными утопистами и изобрѣтателями панацей, онъ поддался вліянію шутника Жобара, котораго я коротко зналъ, и который вѣрилъ въ литературную собственность, какъ истинный нормандецъ т. е. не слишкомъ-то ей довѣрялъ. Я осмѣлюсь только, сославшись на слова Людовика XII, напомнить его императорскому величеству, что императоръ французовъ не можетъ отвѣчать за lapsus calami принца Луи и послѣ такой оговорки я охотно буду хвалить августѣйшую особу, рѣшившуюся приведенными словами сразу разрѣшить затрудненіе.

Вопросъ не въ томъ, имѣетъ ли литераторъ, изобрѣтатель или художникъ право на вознагражденіе за свой трудъ; кто же думаетъ отнимать кусокъ хлѣба у человѣка, будь онъ поэтъ или оброчный крестьянинъ? Разъ на всегда слѣдовало бы бросить этотъ пустой вопросъ, подающій только поводъ къ самымъ смѣшнымъ декламаціямъ. Намъ предстоитъ опредѣлить только свойство авторскихъ правъ, способъ вознагражденія труда; мы должны рѣшить можетъ ли, и какимъ образомъ, этотъ трудъ породитъ собственность, аналогичную собственности поземельной, какъ увѣряютъ защитники монополіи и какъ думалъ принцъ Луи-Наполеонъ въ 1844 году; не основывается ли установленіе интеллектуальной собственности по образцу поземельной, на ложномъ уподобленіи, на ложной аналогіи.

Основывая свои сужденія на неудачномъ обобщеніи, защитники монополіи разрѣшаютъ этотъ вопросъ утвердительно; я же, послѣ тщательнаго разбора ихъ доводовъ и на основаніи того анализа, о достоинствахъ котораго будутъ судить читатели, пришолъ къ противоположному, отрицательному отвѣту.

Всѣ писатели, защищающіе литературную собственность, сходятся между собою въ томъ, что уподобляютъ художественныя и литературныя произведенія — земледѣльческимъ и промышленнымъ. Такова исходная точка всѣхъ ихъ разсужденій; эту же точку приму и я за исходную. Прежде всего слѣдуетъ только оговориться, что подобное уподобленіе нисколько не унижаетъ достоинства литературы, наукъ и искусствъ.

Дѣйствительно, какъ ни существенно различіе между областью прекраснаго, справедливаго, святаго, истиннаго и областью полезнаго, какъ ни рѣзка черта, раздѣляющая эти области во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, но если принять въ соображеніе только то, что для всякаго сочиненія автору нужно употребить физическую силу, время, деньги, припасы, словомъ, если смотрѣть на этотъ предметъ единственно съ точки зрѣнія политической экономіи, то, на языкѣ науки народнаго богатства, писатель ничто иное какъ производитель; сочиненіе же его ничто иное какъ продуктъ, который если будетъ пущенъ въ обращеніе, то порождаетъ право на вознагражденіе, жалованье или заработную плату, — я не стану въ настоящую минуту спорить о выраженіи.

Но прежде всего, — что понимается въ политической экономіи подъ словомъ производить?

Лучшіе представители науки сообщаютъ намъ, и защитники литературной собственности не оспариваютъ такого мнѣнія, что человѣкъ не можетъ сотворить ни одного атома матеріи; что онъ способенъ только овладѣть силами природы, направлять ихъ, видоизмѣнять ихъ дѣйствія, соединять и разъединять различныя тѣла, измѣнять ихъ формы и посредствомъ подобнаго управленія силами природы, подобнаго видоизмѣненія тѣлъ, подобнаго раздѣленія элементовъ придавать внѣшнему міру болѣе полезный, плодотворный, благодѣтельный, блестящій и выгодный для самого человѣка видъ. Въ этомъ смыслѣ вся человѣческая производительность состоитъ: 1) въ выраженіи идей, 2) въ видоизмѣненіи матеріи.

Такимъ образомъ всякій ремесленникъ есть ничто иное, какъ производитель движеній и формъ: первыя онъ почерпаетъ изъ своей жизненной силы, съ помощью мускуловъ и нервъ; вторыя являются вслѣдствіе возбужденія его мозга. Единственная разница между нимъ и писателемъ та, что ремесленникъ, непосредственно дѣйствуя на матерію, изображаетъ, и, такъ сказать, воплощаетъ въ ней свою идею, между тѣмъ, какъ философъ, ораторъ, поэтъ, если можно такъ выразиться, не производятъ ничего внѣ собственнаго своего существа и произведеніе ихъ, устное или письменное, ограничивается словомъ. Я съ своей стороны давно уже сдѣлалъ это замѣчаніе и гг. Фредерикъ Пасси и Викторъ Модестъ, раздѣляющіе въ этомъ отношеніи мои взгляды, могли бы сослаться на мои слова, еслибы я принадлежалъ къ числу такихъ писателей, которыхъ прилично цитировать и еслибы напротивъ того не было выгоднѣе третировать меня, какъ софиста. Но знаютъ ли они къ чему приведетъ ихъ это уподобленіе, принимаемое, кажется, всѣми современными экономистами? Они и не подозрѣваютъ этого.