Конечно, нужно, чтобы и учоный, и философъ, и священникъ, и судья чѣмъ нибудь да жили, а имъ запрещается заниматься спекуляціями. Какъ, скажете вы, они осуждены на нищету потому, что на ихъ долю выпало открыть идею, которою первый встрѣчный воспользуется для своего обогащенія посредствомъ простаго ея примѣненія! Неужели каждый изъ этихъ учоныхъ не имѣетъ права сказать: мои цифры, моя алгебра, мой анализъ, мои логариѳмы, мой столбъ, подобно тому какъ какой-нибудь Уаттъ говоритъ: моя машина?

Нѣтъ, отвѣчаетъ законъ. Истиною нельзя торговать, ее никто не можетъ себѣ присвоить. Пусть найдутъ средство обеспечить безбѣдное существованіе мыслителя, не прибѣгая къ помощи торговли. Что касается до примѣнителя, то его дѣятельность совсѣмъ иного рода, онъ рѣшается на предпріятіе, исходъ котораго неизвѣстенъ; излишекъ дохода въ этомъ случаѣ служитъ только вознагражденіемъ за рискъ. Пусть регулируютъ барыши, говоритъ законъ, пусть уменьшаютъ рискъ, пусть уровняютъ шансы, — это будетъ благоразумно съ точки зрѣнія экономической и я ничего противъ этаго не имѣю; но выносить истину на рынокъ — безнравственно. Продажность унижаетъ и губитъ истину, точно такъ же какъ и религію и правосудіе.

Итакъ въ сферу науки и совѣсти нельзя вносить понятія продажности. Слуга истины, философъ, стоитъ въ точно такомъ же положеніи какъ и судья. Взявшись за проповѣдываніе истины, или по крайней мѣрѣ того, что онъ считаетъ за истину, философъ такимъ образомъ принимаетъ на себя обязательство, которое нарушаетъ, если начинаетъ торговать истиною. Въ наше время, являлся человѣкъ, одаренный необыкновеннымъ геніемъ, который торговалъ абсолютомъ. Призванный за это къ суду исправительной полиціи онъ запятнанъ и въ глазахъ современниковъ и въ глазахъ потомства именемъ шарлатана. Покрытый позоромъ и при жизни и послѣ смерти Гене Вронскій (Hoené Wronski) исключонъ изъ списка философовъ.

Вслѣдствіе непримѣнимости понятія продажности къ идеямъ — дѣятельность священника, философа, учонаго должна быть безвозмездна; я понимаю подъ этимъ, что они не должны обращать въ ремесло, или въ товаръ тѣхъ мыслей, которыя они провозглашаютъ и что вознагражденіе, имъ назначаемое, въ какую бы форму оно ни было облечено, не можетъ быть разсматриваемо, какъ заработная плата. На эту плату нужно смотрѣть, какъ на пособіе или вознагражденіе, соразмѣряемое не съ цѣнностью услуги или сообщенія (и тѣ и другіе неоцѣнимы), но съ физическими потребностями человѣка. Вездѣ и во всѣ времена народы стремились къ тому, чтобы поддержать уваженіе къ духовенству, судейскому и профессорскому сословію, для чего и старались вывести этихъ лицъ изъ нищеты. Здравый смыслъ указалъ обществу, что за подобныя должности нельзя назначить платы; что ихъ нельзя перевести ни на какое количество золота или серебра, ни на головы скота, ни на рабочіе дни. Тутъ приходится отбросить утилитарную систему. Между тѣмъ какъ промышленникъ включаетъ въ цѣну своего продукта и расходы производства, и рѣдкость предмета, и настоятельность потребности въ немъ, и работаетъ такимъ образомъ изъ-за барыша, интеллектуальные производители не высчитываютъ своего труда и убитаго на него времени; они довольствуются насущнымъ хлѣбомъ, требуютъ только необходимаго для ихъ существованія. Это люди, созданные для самопожертвованія, они не знаютъ барышничества.

Поэтому-то я считаю непристойными и унизительными и для церкви и для науки слѣдующія слова вышеупомянутой смѣшанной коммиссіи: «Профессора и проповѣдники передаютъ публикѣ только свои слова; но имъ однимъ принадлежитъ право воспроизводить эти слова (въ видахъ извлеченія выгодъ) путемъ печати». Такой несчастный софизмъ могъ явиться только въ эпоху всеобщаго упадка и продажности. Профессоръ, ораторъ, продающій за деньги сказанныя имъ рѣчи поступаетъ несправедливо и неприлично. «Изъ одного и того же мѣшка нельзя брать двухъ мѣръ пшеницы»; профессоръ, поступающій такимъ образомъ, виновенъ въ грѣхѣ симоніи, въ лихоимствѣ. Я допускаю нѣкоторыя уступки, я могу смотрѣть сквозь пальцы на нѣкоторыя злоупотребленія; но совѣсть моя возмущается при видѣ, что злоупотребленія возводятся въ принципъ.

Рядомъ со святымъ, справедливымъ, истиннымъ, намъ слѣдуетъ разсмотрѣть и изящное. Можемъ ли мы, на основаніи политико-экономическихъ данныхъ, сказать, что и въ сферѣ литературы и искусства также нельзя допустить продажности? — Я попробую не доказать подобную возможность, но только дать ее почувствовать потому, что въ вопросахъ личнаго вкуса и совѣсти главная роль принадлежитъ не разсудку.

Замѣтимъ прежде всего, что между сферами религіи, правосудія, науки и сферами поэзіи, краснорѣчія и искусства существуетъ тѣсная связь, вслѣдствіе которой онѣ подчиняются однимъ и тѣмъ же законамъ. Литература и искусство первоначально относятся къ правосудію, какъ форма въ метафизикѣ относится къ содержанію. Впослѣдствіи между ними проводится рѣзкая граница, но сначала судьба ихъ солидарна.

Нравственныя и религіозныя идеи воплощаются въ поэтическихъ произведеніяхъ, проявляются въ гимнахъ, храмахъ, статуяхъ, картинахъ, легендахъ, мифахъ и т. п. произведеніяхъ искусства, въ которыя входитъ и элементъ промышленный, но которыя тѣмъ не менѣе не могутъ служить предметами торговли. Можно ли представить себѣ царя Давида, берущимъ деньги за свои гимны, или архитектора Гирама — собирающимъ плату за входъ въ храмъ, имъ построенный; Боссюэта — требующимъ вознагражденія за свои рѣчи, или нашихъ священниковъ — взимающими съ католиковъ плату за крестный ходъ, совершаемый въ праздникъ?

Тоже можно примѣнить и къ свѣтскимъ произведеніямъ искусства. Первоначально законы писались стихами, которые дѣти выучивали наизусть, — такъ по крайней мѣрѣ говоритъ Цицеронъ о законахъ двѣнадцати таблицъ, но ни кому и въ голову не приходило считать ихъ собственностью законодателя. Барду, воспѣвающему сраженіе давали награду, но его услуга не покупалась на деньги. Тиртей, требующій отъ лакедемонянъ платы за свои пѣсни, потерялъ бы всякое обаяніе. Еще труднѣе вообразить себѣ Руже де Лиля (Rouget de l'Isle) требующимъ послѣ жемманской битвы вознагражденія за свою «Марсельезу» и опирающимся при этомъ на принципъ экспропріаціи вслѣдствіе требованій общественной пользы. Я хочу высказать довольно жестокое желаніе: Руже де Лиль умеръ, забытый всѣми, въ глубокой нищетѣ; злопамятность правительства и реакціонная эпоха были тому причиной, но я былъ бы сильно огорчонъ еслибы правительство сжалилось надъ нимъ и назначило ему пенсію. Я готовъ стоять за сооруженіе памятника Руже де Лилю, но я возсталъ бы противъ назначенія ему жалованья. Въ одну прекрасную ночь его посѣтилъ геній революціи и передалъ ему слова и голосъ Марсельезы. Послѣ того Руже де Лиль пробовалъ было продолжать карьеру пѣвца, но неудачно. Это доказываетъ, что мысль, выраженная имъ въ Марсельезѣ, принадлежала не столько ему, сколько обществу; что она относится къ числу вещей неоцѣнимыхъ.

Руже де Лиль былъ въ бѣдственномъ положеніи, — до этого никому нѣтъ дѣла, кромѣ развѣ друзей его. За великое произведеніе, обезсмертившее его имя, республика не обязана была награждать его ничѣмъ, кромѣ вѣнка. Вопреки господствующему предразсудку, я утверждаю, что любовь къ родинѣ и поступки, вызываемые этимъ чувствомъ, — непродажны. Поэтому, литераторъ и художникъ настолько же отличаются отъ промышленника, на сколько солдатъ-гражданинъ отличается отъ солдата-наемника.

Въ настоящее время литература и искусство могутъ быть свободны, т. е. не зависѣть ни отъ церкви, ни отъ правительства, не преслѣдовать ни религіозныхъ, ни политическихъ, ни педагогическихъ цѣлей. Будемъ ли мы примѣнять наши строгія правила и къ этой независимой литературѣ и къ этому независимому искусству?

Будемъ говорить объ истинномъ писателѣ, объ истинномъ артистѣ, т. е. о такомъ, для котораго чувство изящнаго стоитъ выше ремесленныхъ и утилитарныхъ соображеній. Подобный человѣкъ, при полной своей независимости, не можетъ отрѣшиться отъ святости своего призванія. Онъ передатчикъ, провозвѣстникъ божественныхъ истинъ, онъ — просвѣтитель общества, назначеніе его вытекаетъ изъ самаго его дарованія. Такимъ образомъ, мы возвращаемся къ своей исходной точкѣ, къ различію между вещами продажными и непродажными; первыя составляютъ сферу полезнаго, вторыя относятся къ сферѣ совѣсти, идеала и свободы.