Итакъ я повторяю, что налогъ на просвѣщеніе, на учебники, а вслѣдствіе того и на распространеніе, науки, философіи, литературы и искусствъ равнозначителенъ налогу на обѣдни, на совершеніе таинствъ, подобный же налогъ конечно въ высшей степени безнравствененъ. Весьма вѣроятно, что съ перваго раза налогъ на книги не остановитъ ихъ обращенія, но современемъ нравственныя послѣдствія этого налога будутъ ужасны. Признавши, что все, до сихъ поръ считавшееся священнымъ, неприкосновеннымъ, даже со стороны казны, не принадлежащимъ къ области торговли, на будущее время должно считаться продажнымъ, подлежащимъ налогу и могущимъ составить объектъ права собственности, вы однимъ почеркомъ пера произведете въ нравственномъ мірѣ самую страшную революцію. Все будетъ матеріализировано и унижено передъ лицомъ неумолимаго, какъ древняя судьба, фиска, который такимъ образомъ будетъ стоять выше разума, совѣсти и идеала. Ничего нельзя будетъ назвать прекраснымъ, великодушнымъ, величественнымъ и священнымъ, на все будутъ смотрѣть только съ меркантильной точки зрѣнія, все будетъ оцѣнено на деньги и все будетъ уважаемо лишь на столько, на сколько содѣйствуетъ нашему наслажденію. Заниматься поэзіей и краснорѣчіемъ станутъ лишь тогда, когда это будетъ выгодно; надъ безкорыстною честностью будутъ насмѣхаться. Такъ какъ и гражданскій и уголовный кодексъ, и декалогъ и евангеліе, предписывая человѣку что дѣлать и чего не дѣлать, не назначили вознагражденія за исполненіе этихъ предписаній и такъ какъ придется согласиться съ Бентамомъ и со всей утилитарной школой, что справедливость — выгодна, то преступленія и проступки обратятся просто въ контрабанду. Честность будетъ понятіемъ условнымъ: какая упрощонность! Еврей совершаетъ надъ собою обрѣзаніе въ знакъ того, что онъ освобождается отъ тѣла и отказывается отъ нечистоты; мы же, которымъ Христосъ проповѣдывалъ обрѣзаніе сердца, уничтожимъ въ себѣ и благородство, и добродѣтель, и ободряющій, подкрѣпляющій насъ идеалъ. Мы оправдаемъ слова Горація и сдѣлавъ изъ философіи стойло для свиней и гордясь подобною гнусностью, будемъ восторгаться своимъ прогрессомъ!

Не думаю, чтобы противникамъ моимъ были понятны подобныя размышленія. Не то, чтобы я сомнѣвался въ ихъ нравственности, но фразерство притупило ихъ умственныя способности. Литература для той умственной среды, въ которой они живутъ, ни что иное какъ одинъ изъ видовъ парижскихъ издѣлій, на искусство они смотрятъ какъ на изготовленіе дѣтскихъ игрушекъ. Увлечонные собственною своею болтливостью они принимаютъ свои промахи за новыя открытія. Всякій, вздумавшій открыть имъ глаза, обзывается софистомъ и чѣмъ болѣе ерунды они несутъ, тѣмъ болѣе считаютъ себя вдохновенными людьми. Развѣ вы не слышите какъ они ежедневно кричатъ о порабощеніи и застоѣ прессы? Но берегитесь! они отстаиваютъ не истину, а только свою промышленность. Рвеніе, съ которымъ они стоятъ за свободу прессы не мѣшаетъ имъ требовать установленія безсрочной ренты въ пользу пишущей братьи. Они покраснѣли бы отъ стыда если бы могли видѣть въ какія противорѣчія впадаютъ; но къ счастію они слѣпы^{17}.

Учрежденіе литературной собственности, необходимо влечотъ за собою видоизмѣненіе промышленныхъ привилегій, а вскорѣ затѣмъ и возстановленіе всей феодальной системы. Очевидно, что форма, приданная мысли писателемъ, не болѣе священна, не болѣе носитъ на себѣ отпечатокъ личности, чѣмъ формула учонаго или изобрѣтеніе промышленника и что если безпрерывная поземельная рента можетъ быть установлена въ пользу первой, то въ ней нельзя отказать и двумъ послѣднимъ. Всѣ ограниченія, предлагаемыя по этому поводу защитниками литературной собственности, для которой гибельно подобное заключеніе, представляются пустыми словами. Это впрочемъ понималъ и принцъ Луи-Наполеонъ, когда въ письмѣ къ Жобару, проповѣдуя безсрочность привилегій, онъ высказалъ мнѣніе, которое мы уже приводили: «Интеллектуальное произведеніе такая же собственность, какъ и земля или домъ, оно должно пользоваться тѣми же правами и не можетъ быть нарушаемо иначе, какъ въ интересѣ общественной пользы».

Нѣтъ ремесла, которое въ настоящее время не было бы осаждаемо и забрасываемо нѣсколькими привилегированными изобрѣтеніями. Патенты на изобрѣтенія, превращенные по желанію Жобара въ собственность, повели бы къ привилегированію эксплуатацій, къ возстановленію цеховъ съ тою лишь разницею, что въ прежнее время цеховое право было леннымъ правомъ, тогда какъ теперь было бы оно основано на мнимомъ правѣ собственности.

Во первыхъ, нельзя отрицать, что со введеніемъ безсрочныхъ привилегій, конкуренція получитъ смертельный ударъ. Промышленная и коммерческая свобода только тѣмъ и поддерживается, что привилегіи срочны и черезъ нѣсколько лѣтъ изобрѣтеніе дѣлается общественнымъ достояніемъ. Промышленники и фабриканты не привилегированные, принужденные употреблять обыкновенные, старые способы производства, ждутъ не дождутся истеченія срока привилегіи, который для нихъ есть часъ освобожденія. Иногда несчастные фабриканты выходятъ изъ этаго грустнаго положенія тѣмъ, что сами въ свою очередь дѣлаются изобрѣтателями, иногда также случается, что патентованное изобрѣтеніе нейдетъ въ ходъ потому, что на него нѣтъ спроса, или потому, что оно преждевременно, плохо обдумано и явилось при неблагопріятныхъ условіяхъ. Какъ бы то ни было, но срочныя привилегіи и конкуренція, дѣйствуютъ другъ на друга какъ два цилиндра, вертящіеся въ различныя направленія; эти два дѣятеля служатъ поддержкой для труда и двигателями прогресса. Я согласенъ съ тѣмъ, что есть много несчастныхъ изобрѣтателей; есть такіе, которыхъ подлѣйшимъ образомъ ограбили; очень часто полезное изобрѣтеніе остается безплоднымъ, или раззоривъ изобрѣтателя обогащаетъ презрѣнныхъ спекуляторовъ. Все это указываетъ на необходимость произвести реформу, какъ въ законодательствѣ о привилегіяхъ, такъ и въ общественной экономіи и нравахъ. Необходимо удовлетворять требованіямъ свободы и соблюсти права генія, словомъ необходимо установить прочныя гарантіи и для личной иниціативы, и для дешевизны продуктовъ, и для общественнаго благосостоянія.

Но, при безсрочности привилегій, необходимымъ послѣдствіемъ которой было бы преобладаніе свободы надъ геніемъ или генія надъ свободой, конкуренція не могла бы существовать и мы вскорѣ впали бы въ неподвижность. «Нѣтъ» говоритъ Жобаръ, «противъ безсрочныхъ привилегій вы можете выставить постоянную конкуренцію новыхъ изобрѣтеній». Это возраженіе, съ перваго взгляда кажущееся удовлетворительнымъ, падаетъ при практической его повѣркѣ.

Триптолемъ изобрѣлъ соху, до сихъ поръ еще употребляемую въ нѣкоторыхъ странахъ. Соха есть орудіе состоящее: 1) изъ остроконечнаго сошника, насаженнаго на рукоятку какъ крючокъ на палку и предназначеннаго горизонтально поднимать землю; 2) изъ двухъ ручекъ, расталкивающихъ на право и на лѣво поднятую сошникомъ землю, не перевертывая ее. Триптолемъ получилъ привилегію на исключительное право фабрикаціи и продажи этого орудія. Впослѣдствіи несовершенство подобной сохи было доказано. Одинъ земледѣлецъ прибавилъ къ ней орало, предназначенное бороздить землю вертикально, расширилъ сошникъ съ одной стороны, уничтожилъ одну изъ двухъ ручекъ, округлилъ и приправилъ другую такимъ образомъ, что земля, разрѣзанная вертикально ораломъ и горизонтально сошникомъ, обращается вокругъ своей, оси и перевертывается верхъ дномъ. Третій земледѣлецъ ставитъ соху на колеса и дѣлаетъ нѣкоторыя улучшенія въ подробностяхъ. Каждый изъ этихъ изобрѣтателей въ свою очередь патентуется, какъ и первый, и получитъ безсрочную привилегію на фабрикацію или право безпрерывной ренты. Но тутъ нужно замѣтить три вещи.

Во первыхъ, съ земледѣльческой точки зрѣнія, эти постепенныя улучшенія въ сущности другъ съ другомъ не конкурируютъ, а только дополняютъ и поддерживаютъ другъ друга: такъ что если усовершенствованный плугъ Матье де Домбаля (Dombasle) и значительно лучше сохи Триптолема, то публика, обязанная платить ренту и тому и другому изобрѣтателю все таки ничего не выигрываетъ отъ существованія двухъ привилегій, вмѣсто одной. Результатъ будетъ лишь тотъ, что всѣ изобрѣтатели, трудившіеся надъ улучшеніемъ устройства плуга вмѣсто того, чтобы пользоваться каждому въ отдѣльности своей идеей, соединятся для фабрикаціи плуговъ и сохъ, составятъ товарищество для снабженія земледѣльческими инструментами всѣхъ странъ, гдѣ занимаются земледѣліемъ. Или же изобрѣтатели, за извѣстную плату и съ извѣстнымъ ограниченіемъ, передадутъ свое право фабрикаціи земледѣльческихъ орудій постороннимъ антрепренерамъ. Такимъ образомъ явится цехъ, корпорація людей, фабрикующихъ плуги и сохи. Если вслѣдъ за тѣмъ появится плугъ, приводимый въ движеніе паромъ, то онъ будетъ хорошо принятъ: правда въ такомъ случаѣ будетъ однимъ соучастникомъ больше, но за то увеличится и доходъ компаніи. Крайнимъ послѣдствіемъ всего этого будетъ то, что мелкіе земледѣльцы, не будучи въ состояніи купить плугъ, содержать упряжь и платить поземельную ренту изобрѣтателямъ, принужденные пахать лопатой, будутъ раззорены конкуренціей зажиточныхъ земледѣльцевъ. Вопросъ прогресса превращается такимъ образомъ въ вопросъ капитала: съ одной стороны развитіе земледѣлія усиливается, съ другой интересы мелкихъ земледѣльцевъ страдаютъ. Такимъ образомъ промышленная собственность становится опасною для собственности поземельной, трудъ становится недоступнымъ для бѣднаго; незначительнымъ хлѣбопашцамъ приходится бросать землю, такъ что въ концѣ концовъ тамъ, гдѣ прежде было сто мелкихъ собственниковъ, явится одинъ богатый землевладѣлецъ, перъ Франціи, украшенный всевозможными орденами. Такія гибельныя послѣдствія могутъ вытекать только изъ существенно ложнаго принципа.