До 1789 г. средняго сословія не признавали, а простолюдиновъ презирали. Міръ полезныхъ производителей, составлявшій 70 % всего народонаселенія и имѣвшій полное право требовать, чтобы на него было обращено вниманіе отодвигался на третій планъ. Такой порядокъ вещей былъ для насъ истиннымъ несчастіемъ. Началась революція, народныя массы выступили на сцену, одержали верхъ и надъ духовенствомъ, и надъ дворянствомъ, и надъ королемъ; и земля и власть очутились въ рукахъ народа. Результатъ былъ бы великолѣпенъ, еслибы революціонеры умѣли такъ-же хорошо отстраивать, какъ разрушать. Послѣ двадцатипяти-лѣтней войны бурный потокъ наконецъ снова вошолъ въ берега, тогда-то пришла пора приняться за организацію новаго промышленнаго устройства, которое замѣнило бы феодальный порядокъ, уничтоженный въ 1789 г. Тогда-то однимъ прыжкомъ отъ корпораціоннаго и цеховаго устройства перешли къ принципу свободной конкуренціи; — приходилось на развалинахъ стараго порядка установить новую экономическую систему. Но этотъ трудъ былъ слишкомъ великъ для французовъ, которые не умѣютъ соразмѣрять своихъ силъ, разсчитывать своихъ средствъ и разумно и твердо идти къ осуществленію своей цѣли. Власти, которую не умѣли ограничить, предоставленъ былъ полный произволъ; такимъ же произволомъ хотѣли надѣлить и всѣхъ занимающихся промышленностью и торговлею. Анархія въ торговомъ мірѣ, которую Сисмонди понялъ съ самаго ея введенія, была послѣднимъ словомъ революціонной науки. Что же изъ этого вышло?

Одинъ изъ недостатковъ революціи заключается въ томъ, что съ 1789 г. мы отвергаемъ не только всякія преданія, но и всякую преемственность. Это ясно обнаруживается въ частыхъ перемѣнахъ правительствъ, которыя не имѣютъ другъ съ другомъ ничего общаго, такъ что уроки, данные одному изъ нихъ, нейдутъ въ прокъ другому. Тоже самое можно сказать и о буржуазіи. Съ 1792 г. надъ нею совершается метаморфоза, все въ ней измѣняется, и видъ и направленіе. Мѣсто и имя прежней буржуазіи переходитъ къ новому поколѣнію, чуждому и буржуазныхъ стремленій и дворянскихъ манеръ, опирающемуся въ своихъ притязаніяхъ только на завладѣніе народнымъ богатствомъ и на уничтоженіе стараго порядка. Это новое поколѣніе завладѣваетъ общественнымъ мнѣніемъ и становится во главѣ движенія, не замѣчая того, что дѣятельность его ограничивается воспроизведеніемъ, въ новой формѣ, старой, брошенной системы. Новые феодалы-капиталисты хотятъ опираться на новыя начала; старые феодалы основывали всѣ свои притязанія на требованіяхъ религіозныхъ, неземныхъ; мы же, въ настоящее время, возвратились къ первобытному матеріализму, къ грубому и ничѣмъ не прикрываемому обожанію матеріальныхъ выгодъ.

И въ этомъ случаѣ мы думали идти по стопамъ Англіи, но положеніе наше было совсѣмъ инаго рода. Давши толчокъ промышленности, давши ходъ буржуазіи, Англія сохранила однако и поземельную аристократію и духовенство; Англія сохранила свою соціальную систему, свою національную религію, свою практическую философію, которыя защищали ее отъ политическихъ заблужденій и отъ крайностей въ развитіи спекуляціи; наконецъ она владѣла океаномъ и повелѣвала цѣлымъ свѣтомъ.

Наше увлеченіе примѣромъ Англіи повлекло за собою экономическій переворотъ столько же унизительный для нашего самолюбія, сколько и гибельный для нашихъ финансовъ. Богатство и сила Франціи неразрывно связаны съ системою мелкаго владѣнія и мелкой промышленности, которыя уравниваютъ другъ друга и поддерживаются время отъ времени большими предпріятіями, эта система діаметрально противуположна той англійской системѣ, которую мы съ непонятнымъ рвеніемъ вводимъ у себя въ теченіи послѣдняго полвѣка. Французы не могутъ этого понять; имъ свойственно пренебрегать собственными своими средствами и увлекаться чужимъ примѣромъ. Впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ дѣло шло хорошо, но въ настоящее время къ какому результату пришли мы? — Нищета осаждаетъ всѣ классы нашего народа. Экономическая анархія наводитъ уныніе на всѣ души. Упадокъ развитія буржуазіи, заражонной утилитаризмомъ, начался при Луи-Филиппѣ, въ то время, когда правительство стало покровительствовать первоначальному образованію. Буржуазія отказалась отъ прежней доброй методы обученія и предалась изученію математики и промышленности. Къ чему знакомиться съ Греками и Римлянами? — Къ чему философія, языки, юридическія науки, изученіе древности? Давайте намъ инженеровъ, прикащиковъ и подмастерьевъ… Открытія, сдѣланныя современною промышленностью, окончательно ослѣпили эту касту торгашей; то, чему слѣдовало бы вести къ облагороженію умовъ, принесло новое торжество обскурантизму. На науку народнаго богатства стали смотрѣть съ антиэстетической точки зрѣнія. Политическая экономія, сказалъ г. Тьеръ, — скучная матерія. Такимъ-то образомъ понятая политическая экономія и породила понятіе объ интеллектуальной собственности и о продажной литературѣ.

Лучшимъ мѣриломъ взглядовъ современной буржуазіи на литературное и художественное дѣло можетъ служить отношеніе ея къ журналистикѣ. Попробуйте упрекнуть редактора какого нибудь журнала за то, что онъ подличаетъ передъ властью, лицемѣритъ, льститъ, молчитъ, когда слѣдуетъ говорить, и онъ прехладнокровно отвѣтитъ вамъ: «Я не свободенъ въ своихъ дѣйствіяхъ, если я стану поступать по вашему совѣту, то получу предостереженіе». — Что за бѣда, — ну и получайте предостереженіе. — «Но журналъ мой подвергнется срочному запрещенію». — Перенесите это срочное запрещеніе. — «Но вслѣдъ за тѣмъ журналъ мой и вовсе запретятъ». — Пусть запрещаютъ. — «А капиталъ, затраченный на журналъ, вѣдь я безвозвратно его потеряю». — Жертвуйте своимъ капиталомъ, но не торгуйте истиною… Подобныя слова смутятъ почтеннаго публициста и онъ повернетъ вамъ спину. — Очевидно, тѣмъ не менѣе, что этотъ человѣкъ, о которомъ общество думаетъ, что онъ на жалованьи у правительства, въ сущности не вступалъ ни въ какія сдѣлки съ властью. Да и кто станетъ подкупать подобнаго журналиста, правительству нѣтъ въ этомъ ни малѣйшей надобности. Человѣкъ этотъ дѣйствительно находится въ крѣпостной зависимости, но не отъ администраціи, а отъ своего собственнаго капитала, и такое рабство можетъ служить для правительства лучшимъ ручательствомъ за вѣрноподданическія чувства журналиста.

Такимъ образомъ, намъ не удалось произвести ни экономической революціи, ни политической реформы, и эта двойная неудача принесла намъ много вреда.

Мы не умѣли справиться съ своими королями, и испытавши неудачу, мы потеряли сознаніе не только своего человѣческаго назначенія, но и своей національности. Мы перестали быть галлами, перестали быть сынами отечества. Между нами есть конституціоналисты, республиканцы, имперіалисты, католики и вольтерьянцы, консерваторы и радикалы; — но все это однѣ только пустыя вывѣски. Политическихъ и соціальныхъ убѣжденій у насъ не существуетъ и національность наша, сохранившаяся въ одной лишь оффиціальной сферѣ, стертая наплывомъ иностранцевъ и искусственностью, вошедшею въ наши нравы, обратилась въ миѳъ. Какую партію выполняемъ мы въ общеевропейскомъ концертѣ? Невозможно опредѣлить. Міръ идетъ впередъ безъ насъ, принимая только мѣры предосторожности противъ нашихъ 500,000 штыковъ. 74 года прошло съ тѣхъ поръ какъ среднее сословіе, устами Сіеса скромно просившее, чтобы ему дозволили что нибудь значить, стало господствующимъ сословіемъ. Получивши такое огромное значеніе, среднее сословіе не знаетъ уже чего ему болѣе желать и потому отказывается отъ своего назначенія!..

Говорить ли о философіи? — Достаточно будетъ ограничиться однимъ простымъ сближеніемъ.

Въ ХVІ вѣкѣ Германія пришла къ такому выводу: «папство развратилось, новый Вавилонъ — Римъ, — измѣнилъ Христу, разрушилъ его царство; но я остаюсь вѣрною Христу и спасу религію…» И Германія, отдѣлившись отъ римской церкви, произвела реформацію. Набожность воскресла на землѣ, вліяніе протестантизма проникло въ самое сердце католической церкви, которая, преслѣдуя ересь, принуждена была, однако, подчиниться общему движенію. Изъ этой непослѣдовательной, но великодушной реформаціи, триста лѣтъ спустя, вытекла широкая германская философія, которая и до сихъ поръ развиваетъ и возвышаетъ душу всякаго нѣмца, подчиняя его однимъ только юридическимъ условіямъ свободы. Дѣло Лютера, конечно, было легче дѣла Мирабо; но Лютеръ былъ понятъ и оцѣненъ своими согражданами; германское племя, подобно англо-саксонскому, достигло своей цѣли; мы же бросили и прокляли Мирабо и до сихъ поръ еще не знаемъ, чего именно добивался этотъ великій трибунъ и чего хотѣли наши предки. Въ настоящее время Германія работаетъ надъ составленіемъ федеративно-республиканской конституціи и такимъ образомъ, по своему, продолжаетъ дѣло, начатое Франціей въ 1789 г. Германская нація идетъ впередъ тихимъ, но твердымъ шагомъ. Ея мысль, иногда и туманная, есть соль земли; пока не прекратится философская дѣятельность между Рейномъ и Вислой, антиреволюціонное движеніе не можетъ восторжествовать.