Сегодня был хороший день, я вижу это по улыбке на ее лице и по тому, как она подпрыгивает и влетает в дверь, ее глаза останавливаются на мне всего на долю секунды, прежде чем она отводит взгляд и направляется в мою сторону.

— У нас сегодня был отличный день, не так ли, Серен? — говорит Мэри, протягивая мне ее школьный рюкзак.

Я беру Серен за руку, благодарю Мэри за заботу о ней, и мы выходим из приемной. Когда мы приближаемся к школьным воротам, фигура по другую сторону от них садится в такси, которое ждет у обочины. На долю секунды я клянусь, что он похож на Лиама.

Машина отъезжает прежде, чем мы подходим достаточно близко, чтобы еще раз взглянуть, но всего один взгляд заставляет меня взволноваться.

Серен остановилась в том же месте, что и каждый день, у забора из проволочной сетки. Ей нравится проводить рукой по металлической сетке, которая образует забор, и я всегда позволяю ей, даже если только на минуту; иногда легче согласиться с некоторыми вещами, чтобы не создавать ненужного конфликта, и если это не причиняет никому или чему-либо вреда и вызывает улыбку на лице Серен, тогда я позволяю ей это сделать.

Пока я стою и наблюдаю за ней, в моей голове прокручивается разговор, который я подслушал в школе.

"Перестань быть неуместной, Шелли, он здесь от имени Фонда Фокса, а не для того, чтобы ты пускала слюни”.

Ясность поражает меня в полную силу, и моя голова вскидывается в тщетной попытке найти машину, которая давно уехала.

Это был Лиам.

Он был здесь.

Он еще не уехал.

Остаток пути до дома мы проходим без происшествий, мой разум полон вопросов, на которые только у одного человека есть ответы.

Дважды я вытаскиваю свой телефон, чтобы написать ему, но оба раза я не продвинулась дальше, чем открыть свои контакты и посмотрела на его имя.

Я не имею права быть частью его жизни в какой бы то ни было форме, я сразу же отбросила это, когда сказала ему, что люблю другого больше, чем когда-либо смогу любить его. Я заставила его поверить, что использовала его и что у меня был кто-то другой.

Чего он не знал, так это того, что мне нужно было быть рядом с кем-то еще, кого я люблю всем сердцем и кто заслуживает того, чтобы быть центром моего мира — это маленькая девочка, держащая меня за руку.

Лиам

Третий день, после поцелуя, и я вибрирую от напряжения.

Я просыпаюсь с новой энергией, наполняющей мою систему, и она шипит в моих венах, требуя освобождения.

Это чувство, которого мне так не хватало.

Потребность творить, потребность визуально выразить то, что не могут выразить мои слова.

У меня кружится голова от этого чувства, я пропускаю душ и завтрак, чтобы направиться прямо в комнату, которую я давным-давно присвоил как свою; ну, наполовину мою.

То, что когда-то было нашей старой комнатой с игрушками, а затем нашей игровой комнатой, постепенно превратилось в художественную и фотостудию.

По молчаливому соглашению мы с Айзеком украли эту комнату прямо из-под носа у нашего брата и сделали ее нашей.

Судя по тому, как аккуратно все складывается, когда я туда прихожу, это указывает на то, что Исааку больше не нужно это место, и моя мама убрала его и оставила все ждать.

Старые камеры выстроились вдоль полок с одной стороны, дверь в темную комнату широко открыта, и похоже, что здесь ничего не трогали целую вечность. На противоположном конце помещения стоит мой мольберт, как гордая, но одинокая фигура, давно забытая и подсвеченная солнцем, струящимся через окно в крыше прямо над головой.

Вдоль ближайшей стены тянутся забрызганные краской ящики, в которых есть все — от акриловых красок до акварели, пастели и графитовых карандашей.

Это было мое убежище.

Место, где я изливал свои мечты на бумагу, а свое сердце — на холст.

Собрав все свои принадлежности, я нахожу чистый холст, хранящийся в шкафу, и взволнованно кладу его на мольберт.

В течение следующих нескольких часов я рисую видение из своих мыслей.

Цветы, деревья, птицы, бабочки и падающие листья окружают образ женщины и маленькой девочки, идущих рука об руку. Девушка тянется к бабочке, которая танцует вне досягаемости, с блаженной улыбкой на лице, в то время как женщина тянется к протянутой руке, владелец которой стоит вне поля зрения, но достаточно близко, чтобы их пальцы соприкасались.

После высыхания это будет следующий подарок Кэри.

Я не хочу посылать ей еще одно воспоминание, я хочу послать ей проблеск того, что могло бы быть.

— Кто эта девушка? Та, от которой ты убежал?

Я подпрыгиваю от слов Айзека, не услышав, как он вошел в комнату.

— Черт, Айз, пожалуйста, не мог предупредить, — я машу кистью вокруг его лица. — Я мог бы использовать это как смертельное оружие и выколоть твой чертов глаз. Что хорошего в одноглазом фотографе?

Он игнорирует мой вопрос, его взгляд прикован к сохнущему холсту.

— Я предположу, что она замужем с ребенком или мать-одиночка? Понятно, почему ты сбежал. Никогда не знал, что ты неравнодушен к женщинам постарше, Ли-Ли.

Я нервно начинаю чистить кисти, не желая раскрывать правду. Не желая признаваться, что у меня был бурный роман с моей учительницей рисования, и что она затем бросила мою детскую задницу, заставив меня поверить, что был кто-то другой.

Он снова вырывает меня из моих мыслей, когда кладет руку мне на плечо и сжимает.

— Это из-за нее ты остался, почему ты все еще здесь сейчас?

Я могу дать ему это, потому что мой ответ прост. — Да.

Он кивает, а затем его губы изгибаются в улыбке. — Ну что ж, тогда я уже люблю ее.

Я издаю смешок. — Вот так просто, да?

Его лицо становится серьезным, и он отвечает. — Все так просто.

Он собирается уходить, но мои слова останавливают его. — Что означает твоя татуировка?

Он останавливается как вкопанный и заметно напрягается. В течение нескольких секунд я не думаю, что он собирается отвечать, но затем голосом более уязвимым, чем я когда-либо слышал от моего уверенного старшего брата, он отвечает:

— Каждый заслуживает того, чтобы его приняли, Ли-Ли. Как за их сильные, так и за слабые стороны; за то, кто они есть и кем они хотят быть, но сначала вы должны принять себя. Не ищи того, кто дополнит тебя, ищи того, кто примет тебя полностью.

Он выходит из комнаты, не дожидаясь моего ответа. Его слова повисают в воздухе еще надолго после того, как его физическое присутствие исчезло.

Могу ли я заставить Кэри принять меня, принять нас?

Может ли она доверять мне достаточно, верить в меня, в нас достаточно, чтобы увидеть, что я принимаю ее и все, что связано с тем, чтобы быть частью ее жизни?

Принятие — это покой.

Я принимаю ее такой, какая она есть, и все, что приходит с любовью к ней, я просто надеюсь, что она даст мне шанс. Даст нам шанс.

Картина все еще сырая несколько часов спустя, и я знаю, что не отправлю ее Кэри сегодня вечером.

Вместо этого я звоню Эмме; сначала я пишу ей, чтобы убедиться, что прерывание ее медового месяца не доставит мне проблем с ее новым собственническим мужем.

— Эй, Джулс, как тебе в раю? Тебя еще не тошнит от Джейка? Я могу организовать утренние рейсы, если ты готова.

— Следи за своим языком, охуительно забавно. Моей крови будет недостаточно, чтобы спасти тебя, когда я вернусь домой. — Рычание Джейка доносится из динамика, прежде чем Эмма смеется и прерывает. — Ты на громкой связи, Лиам. Джейк хотел поздороваться.

Я слышу звук, похожий на поцелуй, затем голос Джейка звучит громче, чем раньше. — Будь краток, я веду свою жену на ужин. У тебя есть время, пока я не выйду из душа, а потом я тебя отключу.

Звук становится приглушенным, а затем голос Эммы звучит на линии четче, чем раньше.

— Не обращай на него внимания, он просто разозлился, что Нейт и Лив вылетают через несколько дней; хотя почему он разозлился, когда организовал и оплатил их рейсы, я не знаю.