— Почему здесь так душно?

— Потому что им нужно воссоздать тропический климат.

— Зачем?

Меня возбуждает то, что я знаю о теме больше, чем Деклан, и я наслаждаюсь тем фактом, что он, в конце концов, знает не все.

— Такие растения, как эти, обычно не переживают здешних времен года. Без теплицы они, скорее всего, умрут, особенно в Чикаго.

Он следует за мной, когда я иду между рядами невысоких пальм.

— Это причина, по которой ты держишь все свои растения в помещении?

— Мне нужна причина получше, кроме того, чтобы раздражать тебя ими? — Его взгляд заставляет меня рассмеяться про себя.

— Жизнь в квартире имеет много преимуществ, но оранжерея — не одно из них. Не хватает места. — Я веду его к небольшому пруду в задней части оранжереи.

— Ты знаешь, что у тебя есть разные слова, чтобы выразить свои чувства? — Он кивает. — Растения тоже имеют разные значения. — Я указываю на стебли лотоса, выглядывающие из мутной воды. — Это мои абсолютные фавориты.

— Почему? — Он кладет руки в карманы и смотрит на меня в упор без тени эмоций.

— Потому что меня поражает, как самый прекрасный цветок может распуститься в самых худших условиях. — Я смотрю на свое отражение в мутной воде.

— Кажется глупым связываться с цветком…

— Это не так. — Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня. Тепло, отражающееся в них, побуждает меня открыться, не беспокоясь о последствиях. — Я долго недооценивала себя, а потом поняла, что мне нужно преодолеть все плохое и найти свет.

— Это причина, по которой тебе нравилось посещать оранжерею? — Он останавливается рядом со мной, чтобы поближе рассмотреть цветы.

— Главной.

— Другие есть?

— Ты на него смотришь. — Я кружусь по кругу, вытянув руки, и мои ладони задевают пару листьев.

Его губы сжимаются в слабой попытке скрыть улыбку.

— Ты сумасшедшая женщина — растение.

— Пожалуйста. Я официально не заслужила этого титула, пока у меня не будет собственной оранжереи.

— Ты хочешь ее?

— Оранжерею?

— Пестициды здесь действуют тебе на голову или ты просто пытаешься понять, о чем я спрашиваю?

— Может быть, я борюсь, потому что ты не спрашиваешь в первую очередь. — Его грудь вздымается от глубокого вдоха.

— Хочешь оранжерею?

— На твоем заднем дворе?

— Я думаю, мы можем начать называть его нашим, учитывая, что ты тоже там живешь. — Мой рот открывается, прежде чем снова закрыться.

— Ты предлагаешь построить для меня оранжерею?

— Хотя бы для того, чтобы не споткнуться о растения в горшках посреди ночи, когда мне чертовски хочется выпить стакан воды.

— Как глупо с моей стороны думать, что ты хочешь построить его, чтобы сделать меня счастливой.

— Все, что я делаю, исключительно для моей пользы. — Но его ухмылка говорит прямо противоположное.

Теплое чувство от его улыбки следует за мной, пока мы идем через оранжерею. Я трачу время на то, чтобы рассказать Деклану про эти растения. Для человека, который всегда берет на себя инициативу, он, кажется, ни капельки не беспокоится о том, чтобы следовать за мной.

Когда мы выходим из оранжереи и щуримся от солнца, Деклан спрашивает:

— Куда дальше? — Я указываю на тропу, которая проведет нас вокруг озера.

— Вот туда.

Вместе мы идем рука об руку, как будто это самая естественная вещь в мире. Деклан задает мне вопросы о разных растениях, и я отвечаю на них, слишком увлекаясь такими темами, как разница между тропическими и полутропическими. Он задает глупые вопросы, половина из которых, я уверена, сделана специально, чтобы рассмешить меня.

Серьезно, я ни за что не выйду замуж по доброй воле за человека, который не знает разницы между суккулентом и кактусом. Он, кажется, смущен тем, что все кактусы-суккуленты, но не все суккуленты-кактусы, и я провожу с ним добрый час в засушливой оранжерее, объясняя все, что знаю о разных растениях. Ни разу он не показался мне скучающим, несмотря на мою безостановочную болтовню.

Деклан, человек, который не говорит дольше пяти минут, говорил со мной часами. Эта мысль вызывает у меня гораздо большее головокружение, чем следовало бы.

Только когда солнце начинает садиться, Деклан ведет нас к выходу.

— Итак, ты нашёл его?

— Кого? — я поднимаю наши сцепленные руки в воздух, чтобы напомнить ему о нашем долге.

— Репортер, перед которым мы приехали притворяться.

— Нет.

— Я так и знала! Теперь ты можешь перестать лгать.

— Лгать о чем?

— Мы пришли сюда не для того, чтобы нас увидел репортер, не так ли? — Его глаза светлеют.

— Иначе зачем бы мы сюда пришли?

— Потому что ты хотел пригласить меня на свидание, но не хотел признаваться, что это было так, просто на случай, если я тебя отвергну, поэтому ты выдумал всю эту сложную историю, чтобы я не задавала вопросов.

— Нарциссизм генетический или наш ребенок застрахован от этой ужасной черты характера?

То, как он говорит «наш ребенок», посылает через меня волну чего-то такого, что я отказываюсь признавать.

— Смотря что. Если мы исходим из истории отцов, то они облажались с самого начала. — Он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей нижней губе.

— Надеюсь, они унаследуют бескорыстие своей матери.

Я официально поднимаю белый флаг, встаю на цыпочки и целую его.

АЙРИС

Мы сидим молча всю обратную дорогу до дома. Я не знаю, что сказать, и Деклан стоит примерно в одном комментарии от того, чтобы трахнуть меня в машине мамы, поэтому я молчу.

Мой пульс достигает критического уровня к тому времени, когда он въезжает в гараж, и я задыхаюсь, когда он вытаскивает меня из машины и ведет прямо в дом.

Он двигается так быстро. В одно мгновение я моргаю, глядя на него, а в следующее меня прижимают к стене. Мой позвоночник покалывает от инерции.

— Скажи мне, чего ты хочешь. — Его безумное выражение лица делает что-то безумное с моими внутренностями.

Мое сердце глухо стучит в груди, пульс стучит с каждым ударом. Я теряю всякую способность говорить. То, как он смотрит на меня, стиснув челюсти и раздувая ноздри при каждом неровном вдохе, заставляет меня дрожать.

— Я не уверена. — Он со стоном отступает.

Я мгновенно скучаю по его теплу.

— Деклан… — Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него, но он хватает меня за запястья и удерживает их над головой.

— Ты еще не заслужила права прикасаться ко мне.

— Не заслужила? — Он проводит свободной рукой по моей шее, и все мое тело вспыхивает, как фейерверк.

— Я не боюсь претендовать на то, что принадлежит мне.

— Я больше не боюсь. — С меня хватит бегать туда-сюда. Неопределенность сводит меня с ума, и это несправедливо по отношению к нему. Он запланировал для меня свидание и притворился, что это фальшивка, только чтобы я пошла. Я не думаю, что кто-то когда-либо делал для меня что-то настолько милое.

— Тогда докажи это. — Он отпускает мои запястья.

— Strikhedonia. — Я, без сомнения, искажаю произношение, но, тем не менее, это, кажется, вызывает искреннюю улыбку у Деклана.

Я обхватываю рукой его шею сзади и притягиваю его губы к себе. По сравнению с нашим первым поцелуем Деклан позволяет мне взять инициативу в свои руки. Поначалу это только предположение. Ничего, кроме нескольких мягких прикосновений моих губ к его губам, каждое из которых становилось все более отчаянным с моей стороны. Он не делает ни малейшего движения, чтобы прикоснуться ко мне, и моя кожа зудит от прикосновения. Его молчаливый вызов доказать, как сильно я хочу его, играет в глубине моего сознания, когда я провожу кончиком языка по его нижней губе.

Я никогда не думала, что буду жаждать его прикосновений так сильно, как сейчас, и меня начинает раздражать, насколько сильно он контролирует ситуацию.