— Попробуй, — говорю я, осторожно передавая ей пакет с шоколадными конфетами Dove, которые, как я заметила, тоже пригодятся в такой момент. Поскольку я знаю, что Микаэла меня ненавидит, мне приходится стараться еще больше.
Микаэла вздыхает, вытирая глаза. Я слышу звук сминающейся фольги. — Я улизнула сегодня вечером. Я все еще под домашним арестом после того случая несколько недель назад…
Это была вечеринка, на которую приехали дети из двух городов. Родители Микаэлы были на каком — то уединении в Катскиллз, делали свои собственные свечи из пчелиного воска и говорили о своих чувствах. В тот вечер я заработала почти двести баксов. Дом Микаэлы был разгромлен, что, впрочем, не имело значения, так как приехали полицейские, и ее родители все равно узнают об этом.
Микаэла продолжает говорить, теперь уже с набитым ртом. — Мама сказала, что если она еще раз застанет меня на улице, то лишит меня пособия. Что будет очень плохо, так как оно мне нужно на нашу новую форму для танцев.
— Так… что заставило тебя рискнуть? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, действительно ли Микаэла верит, что единственный способ заработать деньги — это чтобы кто — то бросил их тебе в ладонь.
Микаэла вздыхает. — Грант.
Я морщу нос, радуясь, что Микаэла не видит нижнюю половину моего лица в зеркале заднего вида. Грант Чейз — капитан хоккейной команды школы Честер Фоллс. По моему личному мнению, он еще и верховный мудак. В школе его можно застать за шутками на уроках, чтобы подорвать задания учителя, на вечеринках он с удовольствием разбивает пивные банки о череп, а на льду его персона выглядит так: окровавленный нос и зубастая ухмылка, когда какой — то парень лежит плашмя рядом с воротами. Такое впечатление, что он посмотрел все возможные плохие фильмы восьмидесятых годов о том, как быть придурком, и по выходным обязательно подтянет свои навыки.
— Он очень милый, — говорю я, потому что неважно, что от одного вида Гранта Чейза у меня мурашки по коже, главное, чтобы Микаэла дала мне пять звезд.
— Правда?! — спрашивает Микаэла, ее взгляд сразу меняется с презрительного на щенячий. — Мы… разговаривали. Он сказал, чтобы я пришла сегодня вечером. Я дала своей младшей сестре сорок баксов и дождалась, пока родители уснут. Если меня поймают, я умру. Но я рисковала всем ради него.
Я внутренне скривился, вспомнив, как увидела Гранта, который выковыривал козявку из носа и щелкал ею по всему школьному собранию, а потом похвалил друга за руку с козявкой. Откуда у таких парней столько влияния?
— Итак, я прихожу к Такеру и спрашиваю, где я могу найти Гранта, и все как — то странно к этому относятся, и когда я выхожу на улицу, я понимаю, почему. Потому что угадай, что он делает? — Она смотрит на меня, подняв брови, и я понимаю, что она действительно хочет, чтобы я ответила.
Целуется с Мией Гарольд на мебели у бассейна? Я думаю про себя, потому что это именно то, что я видела, как он делал перед моим уходом.
— Он засовывает свой язык в большой глупый рот Мии Гарольд, — говорит Микаэла, фыркая, когда садится на свое место. — Я имею в виду, серьезно? Ты вообще можешь в это поверить?
Да, я абсолютно, определенно могу в это поверить. И еще, если ты влюбляешься в такого парня, как Грант, чего ты, собственно, ожидаешь?
— Я не могу в это поверить, — говорю я.
С Микаэлой все будет в порядке. У нее каждую неделю новое увлечение. Я видела ее плачущей в коридоре больше раз, чем катапультирующейся в воздухе, что говорит о многом. Сидни говорит, что она просто романтик. Я думаю, ей стоит начать медитировать.
— Я просто думала, что он особенный, понимаешь? — говорит она, глядя в окно, как героиня в историческом фильме, думая о своей давно потерянной любви. — Я не могу это объяснить. Я просто чувствовала связь. Я думала, что у нас есть будущее.
При этих последних словах я чувствую, как поднимается рвота. Никому не нужно это слышать, Чарли, думаю я. Держи это при себе.
— Но… это же средняя школа, верно? — говорю я про себя. Последовавшая за этим тишина заставляет меня внешне вздрогнуть.
Острые как бритва глаза Микаэлы смотрят на меня в зеркало заднего вида. — К чему ты клонишь?
Я вспоминаю свой разговор с Тессой. — Я просто хочу сказать, что у тебя вся жизнь впереди! По статистике, отношения в старших классах не длятся долго…
Это было не то, что нужно было сказать, и я вижу, что это написано на лице Микаэлы. Ее глаза сощурились, когда она с ожесточением грызла шоколадку.
— Мои родители были вместе со школы, — говорит Микаэла.
В прошлом году у матери Микаэлы был роман с тренером по борьбе, и все об этом знают. В конце концов, это было причиной для их выездного семинара для пар. Но я предпочитаю держать эту информацию при себе.
— Неважно. Как я уже сказала, я знала, что ты не поймешь.
— Почему ты продолжаешь так говорить? — спрашиваю я, поворачивая налево на улицу Микаэлы.
— Потому что очевидно, что ты никогда не была влюблена! — восклицает она. — Ты как будто вечно холостая, без каких — либо обязательств.
— У меня много обязательств, — защищаясь, говорю я. — Просто ни одно из них не связано со свиданиями.
— И что, это делает тебя особенной? Потому что ты предпочитаешь быть одна? — говорит Микаэла, от чего я теряю дар речи. Микаэла все равно говорит за меня. — Ты можешь отпустить меня здесь? Я не хочу рисковать тем, что мои родители увидят меня.
Я сглатываю, останавливаю машину и ставлю ее на парковку. — Конечно.
Микаэла приостанавливается, выходя из машины. — Извини, это было грубовато. То, что я сказала. Но пока ты не познаешь опустошение от потери того, кого любишь, я предлагаю тебе оставить свои комментарии при себе по этому поводу. Спасибо, что подбросила меня сюда. Верно говорят, что на Чарли Оуэнс всегда можно положиться. — Через секунду она забирается обратно в машину. — Ну, например, не в грубой форме.
Я сижу там, не в силах пошевелиться, пока она уходит, и я продолжаю сидеть там, пока не вижу, как она взбирается по задней решетке своего дома и падает в окно своей спальни.
Затем я получаю оповещение на свой телефон. Пять звезд и двадцать пять процентов чаевых. Может, Микаэла и драматична, но, по крайней мере, она незлопамятна.
После того, как я бросила Микаэлу, уже почти девять вечера, а на моем телефоне ждет сообщение от Тессы.
Тесса: Ты возвращаешься или…
Я делаю глубокий вдох, затем печатаю: Еще подвезу! Тогда, думаю, я пойду спать.
Она набирает текст, и я вижу '…', прежде чем точки исчезают.
Я могу вернуться на вечеринку. Я знаю, что в любом случае не усну еще несколько часов. Но вместо этого я возвращаюсь по извилистой дороге через наш живописный городок с его продуктовыми магазинами и белой церковью на шпиле и проезжаю три мили на восток.
Фермерский дом в стиле греческого возрождения, который мои родители купили в 2002 году, внесен в городской исторический реестр. Это шедевр чистых линий, колонн и резных карнизов, расположенный на холме, с крутым передним двором, каретным домиком и большой студией. Моя мама переоборудовала студию в студию живописи сразу после переезда, а когда мой отец занимался искусством, он работал в каретном домике. В нашем городе нет недостатка в старых, красивых зданиях, но, на мой взгляд, наше — одно из лучших. То есть, раньше оно было таким. Он, безусловно, пережил лучшие времена. Краска облупилась с правой стороны, в крыше течет, а если кто — то оставляет свет в подвале, то его можно увидеть сквозь половицы в гостиной. Есть длинный список вещей, которые мои родители уже несколько лет говорят, что займутся их ремонтом, отчасти потому, что у нас нет лишних денег, но в основном потому, что им, похоже, все равно, и этот факт сводит меня с ума.
Моя мама познакомилась с папой на открытии выставки экспериментального искусства в Нью — Йорке в 1995 году, и после двух лет жизни в крошечном доме в Бруклине он убедил ее переехать на более зеленые пастбища. В буквальном смысле. Мой отец, который уже прославился созданием масштабных скульптур из металла и дерева, хотел вернуться в свой сонный родной городок Честер Фоллс, и мама поехала с ним, хотя ее карьера в Нью — Йорке только начиналась. Поначалу они создавали больше произведений искусства, чем когда — либо. Об их работах писали в художественной периодике и даже преподавали на некоторых курсах. Они родили меня и поженились.
