— Как обыск поможет выйти на Перо? Это же полнейшая ерунда! — Фидель возмущённо подскочил. — Да, осенью Гильдия тоже пострадала от рук этих разбойников, но никому из нас не пришло бы в голову врываться в соседний дом, чтобы выискивать серебряные стрелы по пыльным углам. Пусть полиция занимается своим делом, господин принцепс, а не покушается на чужое имущество и свободы граждан. Я честный гражданин, но мне претит сама мысль, что грязные сапоги полицаев станут топтать коридор моего дома. И всё только по прихоти какого-то там параноика.

— Абсолютно солидарен с вами, магистр, — поддержал Клетес. — Даже если забыть на минуту про Перо и представить, что кто-то в своих интересах может кого-то оклеветать, ложно обвинив во взяточничестве или, того хуже, заговоре против правительства, почему бы ему и при обыске не подкинуть что-нибудь эдакое? И как потом доказать, что тебе это не принадлежит и ты вообще впервые видишь этот предмет?

Сенаторы дружно закивали, поддерживая выступающего.

— А если взглянуть на всё с другой стороны, — продолжил он, — сильно уж здесь попахивает попыткой усилить влияние короны. Возможно, Его Величество оскорбляет декоративная роль престола?

— Звучит весьма здраво, — поддакнул Фидель. — Сначала полномочия полиции, затем право на введение и отмену законов, а потом и вовсе роспуск Сената. В Прибрежье первая святыня — это Заветы. А в них чёрным по белому написано и о праве собственности, и о свободе любого, кто зовётся гражданином. Мы представители народа — и наша задача защищать его интересы. Мой ответ королю: нет, нет и нет!

— Категорически против!

— За!

— Против!

— Против!

— А я тоже за. Не вижу в этом ничего плохого. Если ты чист перед законом, тебе не нужно бояться полиции.

Как и полагал Максиан, попытка Юстиниана внедрить эту околесицу как закон была обречена на позорный провал с самого начала.

— Лично мне также нечего скрывать, — через силу произнёс он. — Потому свой голос я отдаю за принятие закона.

— Вы всё равно в меньшинстве, принцепс, — подытожил Фидель. — Так что передайте Его Величеству, что Сенат вынужден ему отказать. Покуда у него не нашлось более весомых причин для таких кардинальных перемен, мы предпочитаем следовать Заветам, как и наши предки.

— Благодарю, сенаторы, — кивнул Максиан. — Vere dictum. Прошение отклонено.

Ни под каким предлогом объект (Сиджилум) не должен быть распечатан или открыт любым иным способом. Вся территория в радиусе пяти километров от объекта считается бессрочно закрытой для посещения и не подлежит заселению или эксплуатации. Нелегальная попытка проникновения на объект карается смертной казнью без права на апелляцию или помилование.

Заветы потомкам, 07.020

Вьюга кружила и подвывала, царапая лицо колючим ветром и залепляя глаза снегом. Небо слилось с землёй в сплошную белую пелену, и после очередного порыва, едва не сбившего Керса с седла, ему подумалось, что они едут по небосводу, а земля там, внизу, и дотянуться до неё уже невозможно. Так они и останутся блуждать проклятыми призраками в бездонной пустоте.

Куда ни глянь — снег и больше ничего. Дальше трёх шагов не видно ни зги. Кони плелись с трудом, утопая в сугробах, бока животных била мелкая дрожь.

Керс оттянул маску, растёр замёрзшие руки и, сложив их лодочкой, принялся дышать на онемевшие пальцы, чтобы хоть как-то их отогреть. От тонких форменных перчаток толку почти никакого.

Бродяга, съёжившись, укутался в плащ до самого носа, напоминая со стороны нахохленного ворона. Рана его заживала медленно, но он держался бодро.

— Далеко ещё? — прокричал ему Керс сквозь завывающий ветер.

— Может, хватит меня доставать? — раздражённо отозвался ординарий. — Час назад ведь то же самое спрашивал. Заладил, тошнотик хренов.

— Вообще-то мы уже должны быть на месте, — проорал Клык на Бродягу, затем повернулся к Керсу. — С чего он такой нервный, по-твоему? С дороги сбились, вот что!

— Отлично! — Керс с досадой потёр онемевший кончик носа и снова натянул маску. — Так и околеть недолго. Всегда, чёрт возьми, мечтал превратиться в сосульку.

— Не знаю, как вы, а я подыхать пока не собираюсь, — Бродяга судорожно потёр плечи. — И ни хрена мы не заблудились, между прочим! Что думаете, не слышу, как вы там шушукаетесь?

Клык демонстративно развёл руками:

— Что-то Исайлума я здесь не вижу! Под снегом, что ли, прячется?

— Да вон он, хватит ныть! — Бродяга указал куда-то перед собой.

Керс принялся всматриваться в белёсую марь, но как ни старался, так и не смог ничего разглядеть. Клык остановил коня и, высунув нос из-под повязки, потянул им воздух:

— А ведь верно! Дымом пахнет.

Пришпорив лошадь, он рванул прямо к ущелью, за ним последовал Бродяга. Конь Керса наотрез отказался переходить на рысь, как бы он ни подстёгивал бедное животное и ни пинал бока. Весь оставшийся путь пришлось созерцать филейные части лошадей своих спутников. Хорошо хоть они не оставляли его далеко позади, стараясь держаться в поле видимости.

Сначала сквозь снежную завесу стали угадываться скалы. Чёрные прожилки камней проступали сквозь снег, но вершин не было видно. Частокол вырос внезапно, будто вышагнул из молочной пелены им навстречу. Раздался пронзительный свист, и вскоре к ним подбежали двое. С виду они чем-то напоминали уруттанцев: укутанные в одежды из шкур, с топорами на поясах, в руках натянутые луки, готовые выпустить стрелы.

— Свои! — рявкнул Клык. — Ослепли, что ли!

— Свои в такую погоду не шляются где попало, — огрызнулся один. — Назовись!

— Клык, Бродяга и новенький.

Луки дозорных опустились:

— С возвращением, братья!

За воротами Керс спешился и, разминая ноги, огляделся. Так вот он какой — Исайлум! С виду обычная деревенька, втиснувшаяся между скалами. Довольно добротная ограда из неотёсанных брёвен частоколом защищала от дикого зверья, которого здесь наверняка пруд пруди. Повсюду юрты уруттанцев вперемежку со срубами разных размеров. Из некоторых окон лился тусклый свет, над крышами завивался густой дым, воздух пах жареным мясом и специями.

Подобрав слюну, Керс помог Бродяге слезть с коня.

— Что, впечатляет? — спросил тот, передавая поводья одному из дозорных. — Работы здесь, конечно, непочатый край, но пока и так сгодится. Пойдём, у меня поживёшь.

— А у тебя что, свой дом есть? — не поверил Керс.

— Самый настоящий! — усмехнулся Бродяга и тут же скривился от боли.

Из юрт то и дело выглядывали любопытствующие, несколько раз по пути встречались женщины, тащившие откуда-то полные вёдра воды. То и дело доносились приглушённые голоса, заливистый смех, весёлый визг детворы.

В затылок Керса вдруг что-то ударило. Обернувшись, он удивлённо уставился на рыжеволосую девчушку, задорно скалившую ему зубки.

— А я тебя помнить, златоглазый! — радостно сообщила она. — Ты воронов жечь там, в Алайндкхалле.

— Гляди-ка, а ты уже успел поклонницами обзавестись, — Бродяга повернулся к уруттанке и состроил сердитую гримасу. — А ну брысь отсюда! Не приставай к старшим.

Рыжая обиженно показала ему язык и юркнула в шатёр.

— Оживает потихоньку родной Исайлум, — ординарий довольно крякнул, подходя к небольшому срубу почти на краю посёлка. — Глядишь, и забор скоро перемещать придётся, хотя куда уж дальше…

— Разве это плохо?

— А кто сказал, что плохо? Может, я скоро и Эмми сюда привезу. С мальком своим, — толкнув незапертую дверь, Бродяга вошёл внутрь и осмотрелся. — А сгоняй-ка за дровами, будь другом. Вон туда, за ту хибару.

Подойдя к самому крайнему дому, сиротливо жмущемуся к частоколу, Керс не без удивления обнаружил еле различимые верхушки сосен. Да здесь лес прямо под боком! Настоящий лес!

Это, конечно, здорово, дичь всякая, древесина всегда под рукой. Но вот что за пакость там водится, это отдельный вопрос. В Безмолвных лесах, например, чего только не бродит.