Уже скоро какой-нибудь напыщенный индюк из Надзора будет лапать своими грязными пальцами Роуз, осматривать со всех сторон, как куклу в игрушечной лавке. Потом передаст ищейке, и больше Нил никогда не увидит дочь. Не порадуется её первому в жизни шагу, не услышит её первого слова, если, конечно, малышка способна говорить. Но разве это важно? Она ведь его плоть и кровь!

Сможет ли он спокойно жить, если откажется от дочери? Как смотреть в глаза сыновьям, когда спросят, где их сестра? Да и как можно отречься от собственного чада!

Сразу вспомнился Фред, сосед по улице. Его жена долго не могла забеременеть, и вот, два года назад, случилось чудо — родился долгожданный сын. Говорят, вроде обычный ребёнок, но по пальцу на руках недоставало. И за ним пришли из Легиона.

Фред держался какое-то время, жил как прежде, делая вид, что ничего не произошло. С какими демонами внутри себя тот боролся по ночам, одним богам известно, но спустя полгода вздёрнулся на дереве за домом. Поговаривали, перед смертью совсем умом тронулся, всё о каком-то Стальном Пере твердил.

Это уже потом слухи о сопротивлении дошли и до Нила. Видимо, Фред знал, что мог спасти сына, и винил себя за малодушие, за то, что добровольно отдал собственного ребёнка, даже не попытавшись бороться.

Можно смириться со многим — с гибелью близких, с нищетой, с увечьем, в конце концов. Не умей люди приспосабливаться, человечество вымерло бы сразу после войны. Но хотя бы раз в жизни каждый оказывается перед особым выбором, и только некоторые, вопреки благоразумию, отказываясь смириться, становятся на самый сложный путь. Он-то и определяет дальнейшую судьбу и саму суть смельчака, и награда в конце такого пути так же высока, как и риск лишиться всего, даже жизни.

Нил не сомневался, что сейчас стоит на этом самом перепутье, и времени на раздумья почти не осталось. Часики затикают, как только акушерка перешагнёт порог его дома.

И у него всего два варианта: повторить судьбу Фреда или встать на опасную тропу в попытке спасти Роуз. Выбрать первое, конечно, разумнее и проще, да и вешаться за домом он не намерен — ещё сыновей поднимать на ноги. Но жить с таким грузом на душе гораздо страшнее смерти, или зря его тогда спасли те осквернённые?

Ожидание неизвестности стало самым тяжёлым испытанием за последние недели. Нил подскакивал при каждом звуке и разочарованно возвращался к окну, убеждаясь, что это всего лишь сквозняк хлопнул дверью или старуха-хозяйка что-то уронила внизу на кухне.

Бродячий торговец фруктами, к которому его направил бармен из Рубиновой Капли, приказал ждать. На вопрос, как долго, грубо бросил, что этого не знают даже боги: может, три дня, а может, и все десять. Вдогонку посоветовал не шататься по городу лишний раз, а лучше и вовсе не покидать убежища.

Правда, не ясно, для чего торговцу понадобились адрес прежнего дома и имена всех членов семьи. Какое им дело до его прошлой жизни, если только не решили растащить брошенное второпях добро? Хотя пусть забирают всё, что найдут, лишь бы не обманули. Десять золотых, отданные тому типу с Гнилого Проулка, — ничтожная плата за будущее дочери. Нил бы отдал всё, если бы потребовалось — без наводки ему и в жизни бы не выйти на Стальное Перо.

За две недели в бегах они сменили восемь ночлежек, чтобы запутать следы. Но теперь приходилось сидеть на одном месте, превратившись в неподвижную мишень. Даже представить страшно, что с ними будет, если ищейки доберутся до них раньше сопротивленцев. Оставалось лишь уповать на удачу. Богам молиться бесполезно: они либо мертвы, либо обезумели в своей кровожадности. Кэтт до сих пор злится, что он не позволил взять с собой ту проклятую статуэтку Карны. Как вообще в неё можно верить после такого?!

В ворохе тряпок, свитых гнездом на полу, захныкала Роуз. Нил склонился над импровизированной колыбелькой и взял малышку на руки. Укачивания не помогли — она голодна, а Кэтт всё ещё не вернулась с рынка.

Не стоило её отпускать, но детей нужно чем-то кормить. Последние запасы еды закончились ещё утром.

Старший, привлечённый плачем, подошёл к сестрёнке и протянул ей грубо вырезанного из дерева солдатика. Нил с нежностью потрепал сына по голове: растут защитники для маленькой Роуз. Детям не важна внешность, как-то уж иначе они смотрят на мир. Во всяком случае до тех пор, пока взрослые не забьют им головы предрассудками.

Правильно ли он поступил, подвергая опасности всю семью? Если ищейка выйдет на них, Роуз заберут, а его с Кэтт казнят. Ребят в лучшем случае отправят в сиротский приют, а в худшем… Об этом даже думать страшно. Свидетельства, выданные Надзором, могут легко превратиться в бесполезные бумажки, и мальчишек отправят в Легион.

Нил поспешно отогнал тревожные мысли. Нет, всё будет хорошо, Перо придёт за ними. Иначе и быть не может!

По протяжному скрипу подгнивших ступеней и знакомому ворчанию он догадался — это Кэтт. Ребятишки запрыгали по тесной комнате, радуясь, что мама наконец вернулась. Нил беззлобно приструнил распоясавшихся проказников и поспешил жене навстречу. Если Роуз не успокоить, она всю округу на уши поднимет.

— Покорми её, — он отобрал у супруги тяжёлые сумки и передал ей кричащую дочь.

На лице Кэтт промелькнула едва заметная тень. В последнее время жена выглядела совсем измождённой: вокруг глаз залегли тёмные круги, лицо осунулось и будто даже постарело. Удивительно, но только сейчас Нил заметил морщинки у глаз.

Не сказав ни слова, она обнажила грудь, и Роуз тут же жадно впилась в сосок, громко причмокивая.

— Долго ты, — Нил бросил по яблоку сыновьям.

Никому из них поймать лакомство не удалось. Фрукты покатились по полу, но это ничуть не смутило сорванцов, и вскоре они с довольными моськами уплетали их за обе щеки.

— Рынок же не на соседней улице. И так еле дотащила, — отозвалась Кэтт, не оборачиваясь. — Есть охота. Отнеси крупу старухе, пусть сготовит похлёбку. Сил совсем нет.

— Да я и сам…

— Ну уж нет! — перебила она. — Переводить продукты почём зря я тебе не позволю.

Нил усмехнулся: да уж, стряпуха из него никудышная. Даже подыхающая от голода собака не захочет есть его похлёбку. Она то пригорит, то не дозреет, а то и вовсе пересолённая выйдет.

Подслеповатая старуха, которой давно уже перевалило за седьмой десяток, судя по сморщенному, как чернослив, лицу и мелко трясущимся рукам, с радостью согласилась помочь и тут же принялась что-то рассказывать о былых временах. Но Нил вежливо откланялся, сославшись на срочные дела, и поспешил наверх. Он, конечно, был весьма признателен хозяйке за умение не совать нос в чужие дела, но выслушивать часами нудную болтовню не собирался.

Кэтт сидела у окна, прижимая к груди дочь. Завидев его, она быстро вытерла ладонью глаза и отвернулась. Понять её несложно, в один миг она потеряла всё. Такое не каждая вынесет. А впереди одна неизвестность: удастся ли уйти от Легиона? Куда их приведёт Перо? И смогут ли они там прижиться?

Да и самому становилось не по себе при мысли о будущем. Но если слухи хотя бы наполовину правдивы, есть шанс начать всё заново в безопасном месте, где такие же беглецы нашли убежище от чудовищного закона. В месте, где дети-осквернённые растут в своих семьях, где их не заковывают в цепи или, того хуже, превращают в бездушные орудия убийства.

Кэтт дождалась, пока дочь насытится и уснёт, шикнула на вновь расшумевшихся мальчишек и уложила малышку обратно в «люльку».

Нил ласково приобнял жену за плечи:

— Осталось недолго, родная. Потерпи ещё чуть-чуть.

— Я так больше не могу, — устало произнесла она. — Взгляни на детей — совсем исхудали. Посмотри, во что мы превратились! Прячемся, как крысы по норам.

— Скоро у нас будет новый дом. Всё наладится, — он коснулся её руки и заглянул в покрасневшие от слёз глаза. — Нам нужно быть сильными, ради нашей Роуз.

— А они не наши дети?! — Кэтт указала на сыновей. — Ты подумал, что с ними будет, если с нами что-то случится?