Слай хмыкнул — Харо неисправим. Так уж сложилось, что к старшакам у него особая неприязнь.

Восемьдесят Третья оценивающе осмотрела его татуировки и насмешливо фыркнула:

— Слушай сюда, красавчик. Не знаю, как там в вашем терсентуме, а здесь раз в неделю проводится обыск. Каждый меч, каждый нож и даже каждая стрела стоят на учёте. Найдут что-нибудь запрещённое — десять ударов кнутом. И будь уверен, это тебе не плётчики, секут так, что несколько месяцев на спине спать не сможешь. Повторное нарушение — уже казнь. Дошло до твоей высоты или громче прокричать?

— Дошло, — рыкнул Харо.

— Молодец. Значит, не совсем безнадёжный. Двадцать Первый, притащи остальное.

Не обращая внимания на угрюмые взгляды, тот направился к двери. Девятнадцатый шагнул ему навстречу, всем видом показывая, что выговором тот не отделается.

— Оставь его, — одёрнул соратника Слай. Не хватало ещё драку учинить в первый же день.

Зло сплюнув коротышке под ноги, Девятнадцатый неспешно отступил, продолжая сверлить шутника взглядом. Старшая одобрительно хмыкнула и последовала за Двадцать Первым, но уже на выходе замедлила шаг и обернулась:

— Отдыхайте пока, кузнечики. Свободные места сами отыщете, не маленькие, поди. И можете расслабиться, никаких месмеритов в замке не водится.

Отчуждение части территории, принадлежащей Прибрежью, или иные действия, направленные на нарушение территориальной целостности государства, наказываются лишением свободы от двадцати лет или смертной казнью в зависимости от тяжести преступления.

Заветы потомкам, 09.051

Ветер лениво покачивал изумрудное покрывало Наутикских равнин. С тихим шелестом трава клонилась вдогонку неуловимому озорнику, пушистые облака отбрасывали тени на безмятежно-зелёную гладь.

Вдалеке, у самого горизонта, стремительно ширилась огненная полоса, которую легко можно спутать с закатом, если бы не стоящее в зените солнце. Внезапно облака рванули вперёд, будто напуганный кем-то табун диких лошадей. Тени беззвучно заскользили по высыхающей прямо на глазах траве. Пунцовая марь поглотила небо, накрыла собой ещё минуту назад зелёную равнину.

Пожухлая трава захрустела под подошвами сотен сапог, клубы пыли взвились под лошадиными копытами. Река густой крови медленно растекалась под ногами когорт, орошая опалённую землю.

Солдатские сапоги утопали в месиве, разбрызгивая багровую грязь в стороны. Тонкими ручейками кровь вперемешку со сломанными стеблями и ржавыми листьями медленно подступала Орму прямо к ногам. Но, казалось, он не замечал ни заполонившего родные равнины воинства, ни алой реки, уже омывавшей его ступни, ни языков пламени, пожирающих юрты, ни дыма, клубящегося ввысь густыми столбами.

Он не мог оторвать глаз от бесформенной тьмы, пульсирующей за спиной королевского войска. Ни живое, ни мёртвое, что-то совсем чужое, непонятное человеческому разуму, пока безликое, застенчиво прячущееся, но уже пугающе опасное. И это что-то, он точно знал, намного страшнее пролитой уруттанской крови.

Орм сосредоточился, представил, что касается пальцами смолистой тьмы. Перед глазами замелькали образы: тяжёлая дверь с поблёкшим от времени знаком скверны; зелёные глаза — молодые, девичьи; высокая фигура с оружием северян.

Тьма словно почувствовала, что за ней следят. Сжалась, возмутилась, оттолкнула нежеланного наблюдателя. Орм распахнул глаза. Что бы это ни было, оно пока далеко. Дальше, чем погибель и разрушения, что несёт армия прибрежцев, которая совсем скоро уже будет здесь. Быть может, к вечеру, быть может, и раньше.

Он старательно запечатлел в памяти увиденное: тьма, девичьи глаза, старая дверь, северянин. Нет, не нелепица — кусочки мозаики, полного узора которой он пока не мог разобрать.

Подвешенные к отполированному навершию монетки мелодично зазвенели, когда Орм нашарил рукой свой посох. Затем, выбравшись из юрты, он огляделся.

— Агот! — куда же опять запропастилась эта девчонка? — Агот! Ах ты ж дочь гиены! Просил же не отходить далеко.

Из-за соседней юрты показалась рыжеволосая голова. Большие чёрные глаза испуганно моргали. Орм грозно насупился и поманил пальцем:

— Поди-ка сюда.

Агот нерешительно приблизилась и остановилась в нескольких шагах. Он насмешливо прищурился: вот лисица, знает, что влетит.

— Отыщи Альмода, да поживее!

Рыжая егоза тут же скрылась меж юрт, сам же Орм поспешил к вождю. Сложно сказать, сколько времени осталось, нужно предупредить, созвать всех, кто способен держать в руках топоры.

Ни о чём не подозревающие уруттанцы занимались привычными делами. Женщины стряпали обед у костров, детишки с визгом носились по посёлку. Мужчин почти не было: на пастбищах охраняли скот от дикого зверья.

Навстречу на несгибающихся ногах ковылял мальчишка, соседский сын. Застыв, он уставился на Орма единственным видящим глазом из трёх — тем, что посередине — и собрался что-то сказать своим безгубым ртом.

— Не сейчас, Айдж, — опередил его Орм. — Знаю, сам видел. Предупреди кого сможешь. Прибрежные псы уже на подходе.

— Пло-ое бьиско, — глотая звуки, произнёс тот. — Мно-о к-ови чую.

— Так не тяни же, за дело! Если не послушают, скажи, я велел.

Замена растёт. Хороший шаман из него получится. Видения его, конечно, другого рода — запахи — и с ними нужно уметь общаться, понимать, о чём они говорят. Мальчишке учиться и учиться, но раз и он учуял, значит, дела и впрямь плохи.

Юрта вождя оказалась забита народом. Самые опытные охотники решали, как поступить с зарвавшимися гиенами. Если не уберечь скот, голод неминуем — зима уже на носу.

— Проходи, Орм. Налей себе арака, — Гард указал на огромный чан. — Сауг постарался на славу, достойное пойло вышло.

— Не время для возлияний. Сейчас же собирай всех! Беда грядёт.

Вождь свёл густые брови:

— И что на этот раз?

— Я видел армию короля. Близко. Очень близко.

— Сколько у нас времени?

— Несколько часов, если Матушка-Земля сжалится.

Охотники обеспокоенно зашептались, поглядывая на вождя.

— Проклятье! Чего расселись, созывайте всех! Живо!

Те немедля повскакивали, Гард окликнул ближайшего воина:

— Собери женщин и детей. Пусть возьмут самое необходимое, ничего лишнего брать не позволяй. Как знать, чем всё обернётся.

Охотник кивнул и поспешил из юрты.

— Поздно же ты, шаман, — Гард задумчиво потёр руку, на которой недоставало двух пальцев. — Что со скотом-то делать?

— Бросать всё и бежать, — Орм тяжело вздохнул. — Главное, детей да женщин уберечь. Пусть все, кто может сражаться, отвлекут солдат на себя, а мы уведём остальных подальше. Посёлок уже не спасти, Гард. Я видел, как горят юрты, как чёрный дым вздымается к самому небу.

Вождь тяжело поднялся и заковылял к чану с выпивкой. Орм осуждающе покачал головой: старый друг неисправим, арак хлещет как воду.

В юрту ворвался запыхавшийся сын Гарда. Могучий, бесстрашный, с неукротимой жаждой показать себя. На бритом затылке — пучок светлых волос, орлиный нос рассекал грубый шрам, под правым глазом другой, посвежее — подарок от вожака стаи, которого Альмод сразил голыми руками. Молодой, но уже один из лучших воинов племени, если не всего Урутта. Таким когда-то был и его отец, пока арак вконец не затуманил ему разум.

— Я слышал, прибрежники рядом.

— Правильно слышал, — проворчал Гард, — чтоб им пусто было…

— Так надерём им задницы, за чем дело стало? — Альмод просиял в предвкушении битвы.

— И кому ты собрался задницы драть? Королевской армии? — вождь ощерился. — Как бы они тебе чего не надрали… Нет, сын, поступим так: отбери лучших стрелков да коней порезвее. Нужно отвлечь ублюдков. В бой не вступай, держи их на хвосте, пусть думают, что вот-вот нагонят. Уводи их на запад, подальше от деревни. И чтоб без геройства, понял?

Альмод недовольно скривился, но перечить отцу не стал. Подхватив короткий лук, он молча покинул юрту, даже не оглянувшись.