Слай о чём-то спорил со здоровяком Триста Шестым на другом конце казармы. Озорной прищур серых глаз, приподнятые уголки губ, придающие лицу ироничности, ямочки на щеках при улыбке — в этом весь её Семидесятый.

Слай провёл рукой по слегка отросшему ёжику светлых волос и насмешливо вскинул бровь. Видимо, с Триста Шестым он был явно не согласен. На фоне своего друга Семидесятый выглядел щуплым желторотиком, впрочем, как и любой другой: мало кто в терсентуме мог похвастаться двухметровым ростом и весом в пару центнеров.

Слай изобразил жестом какой-то боевой приём, Триста Шестой покачал головой и принялся доказывать что-то своё.

Окликать Семидесятого Твин не стала и, лавируя среди младших, шутливо борющихся друг с другом, наконец выбралась во двор. Вдохнув полной грудью утреннюю свежесть, огляделась.

Терсентум просыпался, готовясь к очередному долгому дню. Двор наполнялся гамом и суетой: опоздаешь на завтрак — придётся тренироваться на пустой желудок, а на такое мало кто решался. Ещё бы, уже к обеду даже самый выносливый валился с ног, мечтая о мясной похлёбке и хотя бы короткой передышке.

Её внимание привлекла потасовка. Кучка молодняка, что-то выкрикивая и подначивая, окружила двоих, катающихся в пыли. Один из дерущихся в этот момент оседлал противника и ритмично замолотил кулаками по его голове. Второй прикрывался, всё пытаясь безрезультатно сбросить нападавшего. Твин шагнула в их сторону, намереваясь разогнать желторотиков, но знакомая рука легла на плечо.

— Не лезь, так они ничего не поймут, — Харо́ один из немногих в терсентуме, кто уступает в росте разве что Триста Шестому. Ей то и дело приходится задирать голову, разговаривая с ним. Кожа бледная, волосы отсутствуют напрочь, даже бровей нет. Нос заканчивается чуть ниже переносицы: там, где должен быть хрящ, зияют две узкие прорези. На всё лицо — татуировка, подражающая оскаленному черепу. Её лучшая работа, между прочим. Сколько времени потратила, особенно на глазницы! Правда, теперь глаз вообще не разглядеть: чёрные, без белка, только поблёскивают на солнце.

Седой как-то пошутил, что теперь в терсентуме служит сам Харон, прислужник Тейлура. Шутка многим показалась забавной, и прозвище быстро прилипло к Сорок Восьмому. Теперь иначе как Харо среди своих его уже никто не называл.

— А сам-то хоть раз что-нибудь понял? — она хмыкнула. И это говорит тот, кто неделю назад чуть не устроил потасовку с Девятнадцатым прямо под носом у мастера. — Стена Раздумий явно не про тебя.

Харо равнодушно пожал плечами.

Из дома напротив выскочил взъерошенный Седой, на бегу натягивая потёртый жилет. Спутанная борода старика неряшливо топорщилась в стороны, густые брови сердито хмурились. Он прикрикнул на толпу, но желторотики и ухом не повели.

Тогда помощник мастера пригладил бороду, набрал в лёгкие побольше воздуха и дунул со всей мочи в свисток. Мальки тут же бросились врассыпную, оставив дерущихся валяться в пыли. И вовремя: в конце двора как раз показались стражники с мечами наперевес.

— Валим-ка отсюда, — Твин потянула друга за рукав, — а то и нам влетит за компанию.

Столовая располагалась в соседнем дворе, куда больше казарменного. Длинное здание с тщательно выбеленными стенами, у крыльца которого, сбившись в стайки, кучковались собратья в ожидании кормёжки.

Из-за запертых дверей просачивался запах до тошноты надоевшей протеиновой каши. Стоило только представить серое варево, размазанное по тарелке, и аппетит мгновенно испарялся. Впрочем, есть эту мерзость никто не заставлял. Не хочешь — не жри, но тогда до полудня не дотянешь. Приходилось давиться тем, что давали.

Да и давилась бы и дальше, и вечно недовольную рожу мастера терпела бы, да и кнут тоже — только ради семьи, которой у неё скоро уже не станет.

Слай, Керс, Харо… Свидятся ли они хоть раз после торгов? Осталось-то всего пара месяцев, а потом… Твин содрогнулась, представив, что единственной встречей с кем-либо из братьев может стать Арена. И хорошо, если будут сражаться на одной стороне.

— Скажи, Харо, как ты поступишь, если кто-то из нас окажется на Арене среди твоих противников?

— Туда ещё попасть нужно.

— И всё же?

Он повернул к ней голову, в черноте глазниц едва заметно блеснуло:

— Тогда постараюсь сдохнуть побыстрее.

— Как жизнерадостно! — Слай возник рядом прямо из воздуха. Эта его привычка использовать хист на каждом шагу иногда просто бесила. Везёт же некоторым с откатом! — Может, ещё и деструкцию обсудим?

— Очень остроумно! — Твин нарочито закатила глаза.

— Кстати, об Арене. Слышали, Пятого выставят против Вихря?

— Жаль. Неплохой бы чемпион из него получился, — Харо досадливо пнул камень.

— Это ещё почему? — удивился Слай. — Пятый вполне ничего. Помнишь, как он отключил Двести Восемнадцатого?

— До Вихря ему всё равно далеко. Опыта маловато.

— Зато…

— У вас другие темы бывают? — раздражённо перебила Твин. В последнее время все разговоры сводились к предстоящим боям, будто свет на них клином сошёлся.

— Бывают, — Слай хитро подмигнул другу, тот в ответ многозначительно хмыкнул.

— А где вообще носит Керса? — Твин огляделась по сторонам. — Может, мне показалось, но с утра он был явно не в духе. Опять, что ли, с Глим полаялся?

— Да чёрт их там разберёт, — развёл руками Слай. — А вот, кстати, и он.

Твин посмотрела, куда указывал её Семидесятый. Со стороны надзирателей, что по своему обыкновению держались поодаль, бодро вышагивал их Сто Тридцать Шестой. Его утреннюю угрюмость как пёс слизал.

— Ну что, желторотики, без спирта точно не останемся, — с самодовольной улыбкой сообщил он.

— Главное, чтобы без Керосина не остались, — проворчала Твин. — Не понимаю, нафига ты вообще с ними связываешься?

— Не ворчи, — Керс хитро подмигнул, — всё под контролем, сестрёнка.

Керс, конечно, не дурак, но эти его делишки с плётчиками ничем хорошим точно не закончатся. К тому же Седой знал, что тот приторговывает дурью, и как-то раз даже пригрозил: поймает — высечет их всех до полусмерти. Может, старик просто запугивал, но проверять на деле как-то не хотелось. От кнута спина долго заживает.

На первый взгляд казалось, что Керса не заботят ни угрозы Седого, ни предстоящие торги, но в эту его наигранную весёлость может поверить кто-то другой. Вот только она-то знает его как облупленного. Иначе как объяснить внезапные перемены в настроении?

Да, дело точно в торгах. И каждый из них переживает это по-своему. Если Харо, как всегда, замкнулся в себе, то Керса в последнее время почти не узнать. И пить стал больше обыкновенного. Единственным непрошибаемым остаётся Слай. Кажется, его и впрямь не заботит будущее. Живы — и то хорошо. К чему лишние тревоги? Вполне в его духе.

И всё же за завтраком Твин не выдержала.

— Слай, — тихо позвала она. — Ты хоть раз задумывался, что с нами станет? Или тебе насрать?

Он удивлённо приподнял брови:

— Да что на тебя нашло?

— То есть тебя не волнует, что мы больше не увидим друг друга?

— С чего ты взяла? Конечно, волнует.

— Заметно, — буркнула она.

Слай сдержанно вздохнул и потёр пальцами переносицу:

— Скажи, Твин, как бы ты хотела запомнить свою мать? С перерезанным горлом, как из сна, или счастливую и с улыбкой?

— С улыбкой, конечно.

— Вот и я так же.

Наверное, Слай прав: нужно радоваться тому, что имеешь сегодня. А у неё есть настоящая семья, братья. Мало кто может похвастаться даже меньшим. Но от его слов почему-то кольнуло в груди, будто кто-то вогнал длинную иглу между рёбер.

Чего она ждёт от него? Решения, которого нет? Побега? Как наивно! Их выловят на следующий же день и повесят на ближайшем дереве. Позорнее смерти и не придумаешь. Да и было бы куда бежать… Их не примут те же уруттанцы. Это даже если забыть об антидоте, без которого не протянуть и пары лет.

Проклятие! Антидот! Пропустила вечернюю дозу. Совсем вылетело из головы от усталости. Твин поднялась из-за стола и быстро зашагала к выходу.