Со временем доктору Муру удалось вернуть интеллект беспокойного пациента на уровень подросткового возраста, но Аль всё ещё был «глупым, ребячливым и повреждённым в уме». Брат Джон тоже отмечал, что сегодня он совсем не тот Аль Капоне, каким был несколько лет назад. Врач не скрывал от близких, что надежды на выздоровление нет — мозг пострадал непоправимо и продолжает разрушаться; необходима постоянная поддерживающая терапия. Терпение и осторожность. Нужно завести определённый порядок и придерживаться его. Никаких неожиданностей, новых лиц — даже если они на самом деле знакомые, но позабытые. Сократить общение с внешним миром до минимума: не дай бог он устроит сцену на улице, набросится на кого-нибудь, попадёт в полицию — его тотчас упекут в психушку навсегда. Таковы были рекомендации психиатра.

Мэй выслушивала его советы и добросовестно им следовала, но не могла смириться с тем, что прежнего Аля больше нет и не будет. Это неправда, этого не может быть. Ведь другие же выздоравливают? Мур терпеливо повторял, что пациентов часто объявляли «излеченными», когда на самом деле развитие их болезни просто замедлялось или принимало другое направление. Такие больные могут прожить долго и умереть от совершенно другого недуга; для Капоне это был бы оптимальный вариант. Умоляю вас, не верьте тем, кто пообещает его вылечить! И его не спасёте, и себе только хуже сделаете: эти мошенники отберут у вас последние деньги и нанесут глубокую моральную травму, посеяв в душе надежду, а затем вырвав её с корнем.

И всё же Мэй верила, что Аль, как только вернётся в родные стены, где всё дышит любовью и тёплыми воспоминаниями, немедленно пойдёт на поправку. Когда ей говорили то, чего она не хотела слышать, она зажимала уши руками и выбегала из комнаты. Дом на Пимлико-роуд был арендован до апреля, но Мэй заторопилась домой. Доктор Мур разрешил ей забрать мужа в Майами, взяв с неё слово, что сразу же по прибытии его покажут врачу, а каждые полгода он будет проходить медосмотр с анализом крови и спинномозговой жидкости. В знак благодарности сотрудникам «Юнион мемориал» Мэй от имени своего мужа подарила больнице две плакучие вишни — их посадили во дворе.

Девятнадцатого марта 1940 года Капоне погрузились в машину и, старательно избегая журналистов, поехали во Флориду, останавливаясь только для того, чтобы заправить автомобиль и поесть. Правда, завернули ненадолго в Нью-Джерси к Агнес, сестре Мэй, — и сразу на Палм-Айленд.

Аль был до смерти рад вернуться домой. По словам его брата Джона, он целый час просидел в шезлонге во дворе — наслаждаясь покоем? вспоминая? Для него провести столько времени неподвижно было необычно. Мэй сдержала слово, данное доктору Муру. По приезде в Майами Капоне показали врачу, который выдал письменное заключение: «Его физическое состояние после поездки можно считать значительно ослабленным. В настоящее время его следует держать в изоляции, не допуская контактов с людьми, кроме ближайших родственников». Мур тоже не забывал своего незаурядного пациента, беспокоился о нём и поддерживал переписку с доктором Кеннетом Филлипсом, которому снова пришлось взять на себя заботы о Капоне. 27 мая 1940 года доктор Мур предупредил коллегу, что у Аля «грандиозные идеи, выраженная тенденция к конфабуляции (ложным воспоминаниям. — Е. Г.), эйфория и отсут ствие самоанализа». Необходимо нанять для него «опытного медбрата с хорошей подготовкой в области психиатрии», представив его больному в качестве, например, шофёра или компаньона. Совет хороший, но неисполнимый: вскоре по приезде Аль крепко поколотил родного брата Джона. Что уж тут говорить про чужих людей... Лучше не доводить до греха. Самым страшным была непредсказуемость его поведения. То наступали моменты просветления (одним из них воспользовались, чтобы поставить Аля на учёт в полиции Майами, как того требовал закон), то горизонт опять затягивали тучи.

Доктора теперь опасались за родственников Капоне: он может протянуть ещё лет десять, а то и тридцать; если его жена, сын и братья посвятят свою жизнь уходу за ним, они сами рискуют сойти с ума. У Мэй и так уже появились признаки анорексии и нарушения сна. А что делать? Ближайшим окружением Аля стали Сонни (отучившись год в Нотр-Дам, он перевёлся в Университет Майами, где изучал деловое администрирование), Мэй и её брат Дэниел Коглин со своей женой Винни. Дэнни исполнял обязанности шофёра, время от времени вывозя шурина в город — поупражняться в гольфе, а то и поужинать в ресторане, где работал понятливый персонал.

Обычно Капоне проводил дни, разгуливая по дому и саду в купальном халате, ловя рыбу, плавая в бассейне, играя в карты. Как-то раз его сводили в кино, и это доставило ему море удовольствия. Однажды вечером отважились выбраться в ночной клуб: устроились за самым дальним столиком, немного посидели и вернулись домой — уф, можно выдохнуть, ничего не случилось. Впоследствии этот рискованный опыт повторяли несколько раз и, воодушевившись, даже устроили у себя дома небольшую вечеринку для горстки избранных гостей — с выпивкой, закусками и музыкальным квартетом.

Содержание дома обходилось примерно в 40 тысяч долларов в год. Теперь это была очень большая сумма, ведь Аль уже не возглавлял свою «организацию». Фрэнк Нитти выдавал Ральфу 600 долларов в неделю на всю семью, этих денег хватало в обрез. Мэй не могла себе позволить иметь прислугу и сама выполняла всю работу по дому. Единственным человеком со стороны в Палм-Айленде был некто Браун, которого ласково называли Брауни, — мастер на все руки. Он хорошо ладил с Алем и умел держать язык за зубами. Последнее качество имело первостепенное значение, ведь за воротами усадьбы опять дежурили журналисты, вцеплявшиеся в каждого, кто оттуда выходил; если новостей не было, их выдумывали. Если бы репортёры узнали, что Капоне разговаривает с покойниками и что именно им говорит, беды было бы не миновать. Мэй же периодически вызывали на допрос в ФБР, пытаясь дознаться, откуда она берёт деньги на жизнь. Она всегда была крайне осторожна в ответах, так что фэбээровцы от неё ничего не добились.

Дейдре Мария Капоне рассказывает со слов деда, что незадолго до ареста Аль распихал по разным банковским ячейкам в США и на Кубе в общей сложности около ста миллионов долларов, оформив их на разные выдуманные имена, но не сообщил ему, где конкретно: «Не волнуйся, Мэй и маме будет на что жить, пока я не выйду» (тогда он ещё рассчитывал на апелляцию). Но тюремное заключение оказалось гораздо более долгим, чем Аль предполагал, и он позабыл, где спрятал свои деньги. Он беспомощно смотрел на Ральфа, не в силах ничего припомнить, и по щекам его катились слёзы — впервые со дня гибели брата Фрэнка. Ральф якобы нанял гипнотизёра, чтобы вернуть брату память, — не помогло; вместе с Джоном, Альбертом и Мэтти он перекопал весь двор возле дома на Прери-авеню в Чикаго и на Палм-Айленде (Аль сказал, что положил ключи от банковских ячеек в сейф и где-то его зарыл) — напрасно. Конечно, Ральф тоже любил приврать, но если не обращать внимания на конкретные цифры и подробности, эта история правдоподобна.