Сам Ральф представлял собой крупную проблему для благополучия семьи Капоне, прежде всего морального. Мэй и раньше его не любила, а теперь просто возненавидела: наглый, тупой, самоуверенный, везде суёт свой нос, за всё хватается... Филлипс даже советовался с Муром, как быть с Ральфом: они переписывались и перезванивались, вырабатывая линию поведения. Тейтельбаум тоже помогал Мэй улаживать дела к пользе Аля в обход Ральфа.
После того как Ральфа выпустили из тюрьмы, он завёл несколько предприятий в Висконсине: отель и бар «У Билли» в центре Мерсера (там пел, аккомпанируя себе на гитаре, Марти Грей — сын Гилды Грей, «королевы шимми», которая когда-то шокировала Тима Салливана своим бесстыдством), отели «Рекс», где номера сдавали на час, и «Бивер лодж». Ещё он имел какие-то дела с компанией по водоснабжению «Уокешо уотер». Кроме того, он часто наведывался в Чикаго, поддерживая контакты со старыми друзьями-гангстерами. И вот, не поговорив предварительно с Мэй и врачами, он брякнул Алю, что свозит его в Чикаго, а потом в Мерсер, погостить. Аль страшно разволновался и решил, что возвращается в Чикаго на свой покинутый «трон». Любая попытка отвлечь его от этой темы, переключить на другую приводила его в ярость. Доктор Мур решил, что пора вмешаться, и попросил Ральфа заехать в Балтимор на обратном пути из Мерсера. Тот отказывался понимать, что позволить Алю вернуться в Чикаго — худшее, что можно выдумать.
Но сделанного не воротишь, нужно было искать выход из ситуации. Почему бы не найти Алю какое-нибудь занятие? Например, поручить ему вести бухгалтерию «Уокешо уотер» или купить ему клочок земли рядом с усадьбой в Майами — пусть возделывает собственный огород, выращивает овощи или цветы. Легко сказать — «купите»! Но идея с огородом хорошая. Только реализовывать её пришлось Мэй — по мере возможности. Она гуляла с Алем по саду, называла ему растения, встречавшиеся на пути; потом он, как маленький, повторял эти названия, когда полол сорняки и сгребал опавшую листву.
В том состоянии, в каком он сейчас находился, поездка в Балтимор на осмотр была невозможна, поэтому Капоне упросили доктора Мура приехать в Майами, пообещав ему 500 долларов и покрытие дорожных расходов. Этот визит состоялся 10—12 января 1941 года. А через месяц Тейтельбаум попросил доктора Филлипса выдать справку о том, что психическое здоровье его клиента не позволяет ему явиться в Чикаго на заседание суда по делу о налоговых долгах. Пуганая ворона куста боится: при слове «суд» Филлипс запаниковал и открестился: лечащим врачом является Мур, пусть он и выдаёт справки. Доктор Мур не стал уклоняться от этой обязанности, чем избавил пациента от нежелательного вояжа.
К марту 1941 года Аль стал поспокойнее, в голове чаще прояснялось, и поэтому он был, как никогда, полон решимости вернуться в Чикаго. Он выглядел совершенно здоровым и снова набрал 50 фунтов, сброшенные в Алькатрасе. Мэй стала склоняться к мысли, что, пожалуй, Алю действительно пойдёт на пользу пожить немного в Сисеро, где у него много знакомых, а то во Флориде он снова оказался практически в заточении. Доктор Мур, которому уже поднадоело разбирать семейные проблемы Капоне и препираться с Филлипсом о том, кто главнее и кто должен принимать важные решения в отношении пациента, сказал, что если Ральф гарантирует брату защиту от неприятностей, пусть тот едет куда угодно. Тем не менее с окончательным переездом решили подождать, ограничившись месячной поездкой на рыбалку в лесную хижину, которую Ральф выстроил себе в Висконсине.
Это был просторный двухэтажный дом из сосновых брёвен, с чердаком; рядом — гараж на три автомобиля. Он находился в глухом лесу, рядом с озером, добираться туда надо было просёлком, перегороженным посередине забором с воротами, запиравшимися на замок. При доме постоянно находился вооружённый сторож, а по ночам его охраняли люди с собаками. Войдя, гости попадали в коридор; слева находился туалет, прямо — главное помещение: бар с длинной деревянной стойкой, дюжиной табуретов и полками на стене, заставленными бутылками с горячительным. Тут же были столы для покера и для шашек, два игровых автомата, механическое пианино и музыкальный автомат, из которого, когда он работал, летели мыльные пузыри. Здесь устраивали вечеринки с танцами. Наверху была ещё одна большая комната с камином, перед которым на полу лежала шкура белого медведя. За деревянным столом могли разместиться два десятка человек. Ближе к камину были расставлены кожаные кресла и диваны, на стенах развешаны охотничьи трофеи — оленьи головы, чучела рыб, а также ружья и снегоступы. От этой комнаты отходила крытая галерея с видом на озеро Большой Марты. Окна были только в помещениях второго этажа, а на первом — лишь узкие прорези под самым потолком. Капоне уже привыкли к тому, что иметь окна на первом этаже небезопасно. В спальне хозяина стоял шкаф, через который можно было попасть в потайную комнату: при нажатии кнопки задняя стенка шкафа раздвигалась.
Когда Алю сказали, что он поедет на рыбалку, тот обрадовался, как дитя. Несмотря на всё его нетерпение, поездка состоялась только на излёте лета. Ральф повёз его через Чикаго, сделав остановку на Прери-авеню. Добравшись до места, 25 августа Аль написал доктору Филлипсу: «Это ваш друг Аль Капоне пишет вам отсюда письмо». После замысловатых пожеланий здоровья доктору и его семье Аль сообщал, что намерен пробыть в Чикаго до середины октября, «а потом я вернусь туда к вам домой и привезу вам что-нибудь хорошее, что я привезу домой для вас, доктор, пожалуйста, пришлите мне две бутылки тех красных таблеток для кишечника. Пошлите по этому адресу, я по этому адресу буду жить, пока не уеду».
Целый месяц, до середины сентября, Аль ловил рыбу (в озере водились щуки и окуни), питался своим уловом, играл в карты по вечерам, подолгу и крепко спал. На пару дней заехал Сонни — убедиться, что всё в порядке; отец потом долго рассказывал всем и каждому, как здорово они вместе порыбачили. Ральф тогда ещё поддерживал тесные контакты с «организацией»; но никого из её членов на озеро не позвали, чтобы «не будить спящую собаку», хотя им, вероятно, было очень любопытно взглянуть на бывшего босса. На обратном пути сделали крюк, заехав в Балтимор.
Надо сказать, что в отсутствие Аля доктор Филлипс лечил Мэй, обнаружив у неё рецидив сифилиса; доктор Мур считал, что её следует поместить в больницу в Балтиморе для полного обследования — в Майами это вызвало бы пересуды. Мэй наотрез отказалась ложиться в больницу где бы то ни было: теперь всё плохое позади, причин для беспокойства нет. Мур предложил ей компромиссный вариант: постельный режим в течение двух суток в гостиничном номере, в присутствии сиделки и медсестры.
Время было непростое: в Европе шла война, США пока сохраняли нейтралитет, хотя некоторые молодые люди записывались добровольцами в армию. В Америку уже прибывали беженцы, действовали различные комитеты, оказывавшие помощь странам, сражавшимся с Гитлером, а отношение к немцам и итальянцам стало подозрительным и неприязненным. 7 декабря 1941 года японская авиация совершила налёт на Пёрл-Харбор. Президент Франклин Д. Рузвельт, годом ранее переизбранный на третий срок, назвал эту дату «днём позора» и объявил войну Японии, а затем Германии и Италии. Рыжий (Руденский), бывший сокамерник Капоне в тюрьме Атланты, написал статью, призывавшую заключённых поддержать военные усилия своей страны, а затем перешёл от слов к делу, чем заслужил благодарность президента Рузвельта. В тюремной мастерской Алькатраса, где раньше из старых автомобильных шин делали резиновые маты, теперь изготавливали грузовые сети для Военно-морского флота, в швейном цехе шили военную форму. Началась мобилизация. Сонни действующая армия не грозила, поскольку он был глух на одно ухо (как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло), а вот племяннику Мэй, Генри Кларку, пришлось служить за океаном. Но в Майами жизнь пока шла обычным порядком.
В 29-ю годовщину свадьбы своих родителей, 30 декабря 1941 года, Сонни женился на своей школьной любви — Диане Рут Кейси. Венчание состоялось в церкви Святого Патрика, по соседству со школой, где они когда-то учились.
