Двухэтажный дом из серого камня под двускатной крышей, с окошками-бойницами, стоял на холме, откуда открывался вид на озеро. (Позже среди местных жителей ходили легенды, будто бы на озеро приземлялись гидропланы, нагруженные канадским виски[34]). Спереди был уступом пристроен домик для гостей, сбоку — помещение для охраны, рядом располагались коттедж управляющего, барак для шофёра, псарня, ледник, просторный каменный гараж и водокачка.

Мой дом — моя крепость. Стены были толщиной 18 дюймов (45,72 сантиметра). Весь первый этаж занимал просторный зал со сводчатым потолком и огромным камином, лестницы из красного дерева в обоих концах зала вели на балкон. Над большим обеденным столом висела люстра, сделанная из вагонного колеса, с лампочками, вправленными в оленьи рога. На втором этаже — четыре спальни с балкончиками.

Это был летний домик, куда можно приехать, чтобы отдохнуть в тишине, поплавать в озере, поохотиться (со временем стены покрылись охотничьими трофеями — головами оленей и лосей, чучелами животных, в том числе медвежонка), а заодно обсудить важные дела.

Официально владельцем считался мифический Джордж Ван Эш; управляющим — Чарли Эллисон, который теперь значился трактирщиком из Кудре; но шестое чувство подсказывало местным жителям, что по-настоящему «Убежище» («Hideout») принадлежит королю чикагской мафии: между собой его называли «домом Капоне». Аль в самом деле бывал там, но очень редко, не больше четырёх раз за два года, проводя в «Убежище» по несколько дней. Жена Эллисона, Лола, потом вспоминала, как Аль подарил её мужу новое ружьё, чтобы вместе охотиться на оленей, которых гнали из леса прямо к дому. Но и в его отсутствие дом не пустовал. Среди устных преданий сохранилась история, которую приводит в своей книге Дейдре Бэр.

Преподобного Игнатия Кинни назначили главой католической миссии в резервации индейцев чиппева (оджибве) в Висконсине, на берегу озера Курт-Орей[35]. Что ж, воля Бога и начальства — закон, и не о миссионерской ли деятельности он мечтал, принимая сан? Вот только испытаний ему было ниспослано выше крыши: вся резервация находилась в крайнем запустении, а церкви, можно сказать, не было вовсе. Отец Игнатий, человек мягкий и учтивый, писал слёзные письма епископу, но все его почтительные просьбы о вспомоществовании оставались без ответа.

На другом берегу озера Курт-Орей (в переводе означает «короткие уши»; французским охотникам за пушниной уши местных индейцев казались слишком маленькими, и они думали, что те обрезают мочки), в шести милях от дома падре, на высоком холме стоял дом с толстыми стенами, маленькими окнами и сторожевой вышкой, откуда яркий луч прожектора по ночам ощупывал окрестности. (На самом деле это была водонапорная башня). В одну из тёмных ночей этот луч показался отцу Игнатию ярче обычного, будто звал его, мерцая, как Вифлеемская звезда. Словно невидимая рука подтолкнула его в спину, вывела из дома, заставила сесть в лодку и плыть через озеро. Причалив, он вытащил лодку на берег, поднялся по узкой тропинке на холм, никем не остановленный, прошёл мимо помещения охраны, толкнул тяжёлую дверь и оказался в просторной комнате со сводчатым потолком и большим камином. Посреди комнаты стоял стол с зеленым сукном, а вокруг него сидели люди, играющие в покер. Увидев отца Игнатия, они замерли с картами в руках. А падре, используя всё своё красноречие, заговорил о земной юдоли, о заблудших душах и о том, что богатства земные нужны лишь для обретения Царствия Небесного путём посильных пожертвований на богоугодное дело. Сидевшие за столом были итальянцы. В церковь они давно не ходили — это дело женщин и детей, но матери приучили их относиться к священникам с уважением, поэтому они выслушали отца Игнатия до конца, а когда он замолчал, сгребли все деньги со стола, сунули ему в руки и велели катиться отсюда. Проделав обратный путь, отец Кинни подсчитал свою добычу: 700 долларов. Этого хватило, чтобы построить церковь, которую он назвал в честь святого Игнатия Лойолы.

Соседство с Капоне никак не напрягало висконсинцев, чего нельзя было сказать про жителей Майами. Хендерсон не находил себе места, боясь, что его роль в приобретении дома на Палм-Айленде станет достоянием гласности. 16 июня 1928 года, перед тем как Капоне собрался вселиться в своё новое жилище, Хендерсон уехал в Эшвилл в Северной Каролине, но всё же успел переоформить бумаги на владение домом 93 на Мэй Капоне.

К тому времени срок аренды дома в Индиан-Крик истёк, владельцы вернулись из путешествия, во время которого случайно узнали по радио, кому на самом деле сдали свою недвижимость. В их доме поселился гангстер! О ужас! Наверное, там полнейший разгром, а то и кое-что похуже... Но нет, всё было чистенько, ни одна вещь не пропала, даже новые появились — столовое серебро и фарфор, да и меблировка обновилась. А это что? Счёт за телефонные разговоры — на 400 долларов! Ну конечно, бандиты въезжают в твой дом, обсуждают по телефону свои грязные дела, а ты потом за них плати! Но прежде чем возмущённые владельцы успели рассказать об этом всем друзьям и знакомым, в дверь позвонили, и на пороге появилась элегантно одетая улыбающаяся блондинка — миссис Капоне. Извинилась за вторжение, пояснив, что должен был прийти счёт за телефон за последний месяц. Да, пришёл. Она порылась в сумочке и достала банкноту в 500 долларов. Этого хватит? Благодарю вас, сдачи не надо! Всего наилучшего.

Политики и бизнесмены Южной Флориды вели себя также: в открытую требовали выдворить Капоне из их штата, а частным образом использовали любую возможность получить хоть что-то от гангстерских щедрот.

Ламмус-младший остался мэром Майами-Бич до истечения срока своих полномочий в декабре 1928 года. Но в том же году гражданам США предстояло избрать нового президента. Республиканцу Герберту Гуверу, стороннику «сухого закона», противостоял демократ Альфред Смит, желавший его отмены. Смита, губернатора штата Нью-Йорк, выдвинули кандидатом в президенты на Национальном конвенте Демократической партии, проходившем в Хьюстоне, штат Техас, 26—28 июня. В это же время заместитель Генерального прокурора Мейбл Виллебрандт организовала несколько масштабных рейдов по подпольным распивочным. Кроме того, она выступила на собрании методистских священников в Огайо, призвав их побуждать паству голосовать за Гувера. В Чикаго же 10—12 июля состоялся конвент Прогибиционистской партии, выдвинувшей своим кандидатом Уильяма Варни, хотя многие её члены считали, что у того нет никаких шансов на победу, и призывали попросту поддержать Гувера. Гувер и победил, после чего Виллебрандт пришлось уйти с поста — в прессе её заклевали за чересчур ярую поддержку «сухого закона». Железная Мейбл вернулась к частной юридической практике в Лос-Анджелесе, специализируясь в области радио и авиации.

В воскресенье 1 июля 1928 года Фрэнки Йель был в своём клубе «Санрайз» на углу 14-й авеню и 65-й улицы. Его вызвали к телефону, и на другом конце провода кто-то сбивчиво пробормотал несколько невразумительных фраз, из которых Фрэнки понял лишь одно: что-то случилось с его женой Луситой, сидевшей дома с годовалой дочкой. Джозеф Пирайно предложил его подвезти, но Фрэнки бросился к своему новенькому «линкольну» кофейного цвета и помчался домой. На светофоре рядом остановился «бьюик», в котором сидели четверо вооружённых мужчин. «Линкольн» был бронированным, но снабдить его пуленепробиваемыми стёклами Йель как-то позабыл. Только сейчас осознав свою ошибку, он рванул вперёд по Нью-Утрехт-авеню, свернул на 44-ю улицу. «Бьюик» не отставал. Скоро он поравнялся с «линкольном» и плюнул огнём. Две пули — из дробовика и из автомата — попали Фрэнки в голову. Его машина вильнула вправо и врезалась в дом 923.

Прибывшая полиция обнаружила в карманах убитого залитые кровью чеки и наличные. Палец Фрэнки украшал перстень с бриллиантом в четыре карата, галстук — жемчужная булавка, а на ремне была пряжка с его инициалами, выложенными из семидесяти пяти бриллиантов, — подарок Капоне. Брошенный «бьюик» нашли в нескольких кварталах от места преступления — с револьвером 38-го калибра, автоматическим пистолетом 45-го калибра, обрезом и автоматом системы Томпсона. Впервые в Нью-Йорке для убийства был использован автомат.