Мирного настроя хватило ненадолго. Стоило оправдать Солтиса и Консила за убийство Джона Фоли, как 25 ноября банда Солтиса напала на О’Доннеллов из Саут-Сайда, ранив Томми и Чарлза. Вечером 28 ноября Капоне ужинал со своим другом Теодором Антоном (Тони Греком) — владельцем ресторана, находившегося на первом этаже отеля «Хоторн». Больше никого в зале не было. В дверь позвонили. Антон пошёл открывать и не вернулся. Его тело нашли не сразу — со следами пыток, замороженное. Убийц, разумеется, не поймали. А 16 декабря бесследно пропал Хиллари Клеменс из банды Шелдона, бывший партнёр Фоли; его труп обнаружат в конце месяца.

Убедившись, что разговоры бесполезны, Капоне позаботился о собственной безопасности: купил небольшой дом на тихой улице неподалёку от «Хоторна» и зажил там один, без семьи. Входную дверь укрепили стальными листами, гараж и задний двор огородили кирпичной стеной высотой два с половиной метра, прорыли подземный ход из гаража в дом. Бронированный «кадиллак» с пуленепробиваемыми стёклами и откидывающимся задним стеклом, чтобы можно было выставить в окно оружие, обошёлся в 20 тысяч долларов. Позаботившись о своей безопасности, Аль не забыл и о «релаксации»: в доме, меблированном, как обычное жилище «среднего американца», была роскошная спальня с зеркальным потолком, через которую прошло множество женщин. Здесь же устраивались грандиозные попойки. Одной из них отметили повторный суд над Скализи и Ансельми за убийство Уолша: в январе их выпустили из тюрьмы.

«Аргумент такой: “Если преследовать гангстеров за то, что они убивают друг друга, они могут перестать убивать друг друга; это будет вмешательством в естественную регуляцию их количества, и тогда они размножатся до такой степени, что превратятся в серьёзную угрозу для остального населения”» — так журналист Альва Джонстон сформулировал в 1928 году мнение, господствовавшее в обществе в середине десятилетия. Глава розыскного отдела чикагской полиции Джон Стидж был с этим не согласен и даже опубликовал в январе 1927 года ряд статей в «Чикаго геральд энд экзаминер», призывая граждан не быть равнодушными и протестовать против «царской власти» некоторых главарей гангстеров. В том же месяце Аль Капоне созвал необычную пресс-конференцию — пригласил репортёров к себе домой, на Прери-авеню. Гостей он встретил в домашних тапочках и розовом переднике, с деревянной ложкой в руке, которой помешивал соус для спагетти (приготовленный, разумеется, Терезой), и с обаятельной улыбкой. Журналистов усадили в столовой, устроили им дегустацию итальянской кухни[26] под красное вино. Про вино они в своих репортажах умолчали (хотя есть фото, на котором Капоне наполняет бокалы матери и жены, сидя между ними, обе женщины лучезарно улыбаются, а Альберт с подносом изображает официанта), зато показали своим читателям нового Капоне — доброго, счастливого отца семейства, сожалеющего о творящемся вокруг насилии, которое заставляет его, добропорядочного бизнесмена, тревожиться о своих родных. «Но не подумайте, что я сбегу из города, — добавил Аль. — До сих пор не сбежал и не собираюсь... Я босс и продолжу руководить».

К тому времени уже ни у кого язык не поворачивался назвать Аля Капоне «главарём банды»: он был главой синдиката, его даже сравнивали с Рокфеллером. В «совет директоров» входили 12 человек, включая Ральфа — единственного брата Аля, облечённого такой ответственностью: он был заместителем по торговле спиртным, публичным домам и игорному бизнесу. «Исполнитель» Фрэнк Нитти занимался оргработой и связями с Сицилийским союзом, Джейк Гузик — бухгалтерией и статистикой, а также отмыванием денег, подкупами и вымогательством; недавно присоединившийся к ним юрист Эдвард О’Хара — управлением собачьими бегами[27] и юридическими вопросами. Под началом Джейка Гузика состояли два-три десятка клерков, сидевших в конторе «Аля Брауна» по соседству с отелем «Метрополь» и скрупулёзно заполнявших ведомости и гроссбухи. Несколько сотен «рядовых сотрудников» занимались двумя основными видами деятельности: производственной и защитной. У них были начальники среднего звена: Чарли Фискетти и Лоуренс Мангано держали в своих руках торговлю спиртным (безопасность поставок обеспечивали около пятисот бойцов); Фрэнк Поуп и Питер Пенович контролировали букмекерские конторы, а Майк Хейтлер и Гарри Гузик — бордели; Хайми Левин был «главным сборщиком дани»; Луис Коуэн вносил залог за арестованных под гарантию недвижимости Капоне, которой он же и управлял; бывший «черноручник» Джеймс Белькастро был главным подрывником. Белькастро стал экспертом по изготовлению самодельных взрывных устройств; в салуны, отказывавшиеся покупать спиртное у Капоне, бросали бомбы, от взрывов которых во второй половине двадцатых годов погибло около сотни человек. Кроме того, в личном распоряжении Аля Капоне находились несколько десятков телохранителей, а также прислуга, шофёры, парикмахеры, официанты, врачи и др.

Оставалось завести своего мэра. В 1927 году Уильям Томпсон решил вернуться в Сити-холл, и Аль Капоне внёс в его избирательный фонд свой посильный вклад — по разным оценкам, от ста тысяч до четверти миллиона долларов, а то и все полмиллиона. 50 тысяч вложил Джек Зута, державший несколько борделей на Мэдисон-стрит. Поддержали Томпсона также Большой Тим Мёрфи, занимавшийся в основном рэкетом профсоюзов, и Винсент Друччи. Избирательный фонд мэра Девера, которого поддерживали три бизнесмена и два президента университетов, составлял всего 160 тысяч долларов.

За четыре года Большой Билл ничуть не изменился. Во время предвыборной кампании он провёл дебаты с двумя крысами, которые изображали его оппонентов — Уильяма Девера и Джона Робертсона. (Девер выступал от демократов, а Робертсон ранее был республиканцем, союзником Томпсона, но порвал с ним и баллотировался как независимый кандидат). Пообещав (как обычно) очистить Чикаго от криминала, Томпсон назвал настоящими преступниками сторонников реформы городского управления, а главным врагом США — британского короля Георга V, пообещав: если они когда-нибудь встретятся, он врежет королю прямо по носу. (Легко давать обещания, зная, что выполнять их не придётся). Выдвинув лозунг «Америка прежде всего», он заявил, что инспектор учебных заведений Уильям Макэндрюс — британский агент, подосланный королём, чтобы вбить в головы американских детей ложные идеи и подготовить таким образом повторный захват США Великобританией, а «ирландца-левака» Девера обвинил в участии в этом заговоре и пригрозил ему тюрьмой за измену. В случае же своего избрания он пообещал построить самую большую мэрию в мире, где могли бы петь немецкие хоры в 25 тысяч голосов.

Его противник отказался ввязываться в полемику по этим нелепым обвинениям и выдвинул лозунги «Девер за достоинство» и «Лучший мэр Чикаго за все времена». Он пообещал продолжить строить дороги, улучшать жилищные условия и заботиться о нуждах населения, признав, однако, что «не найти такого супермена, который бы искоренил преступность». Зато Робертсон брался «найти нового Теодора Рузвельта» и сделать его главой полиции[28], тогда с организованной преступностью будет покончено за месяц. Не зная, чем пронять конкурента, Томпсон стал насмехаться над ним за «неопрятную» манеру есть. Тот гнул свою линию: «Кто убил Билли Максвиггина и почему?» Тогда Томпсон вытащил из рукава главный козырь: «Когда меня изберут, я не только заново открою заведения, закрытые этими людьми, но и открою десять тысяч новых. Ни один легавый не ворвётся к вам в дом перетряхивать ваш матрас в поисках фляжки».

Демократы попытались вбить клин между белыми и цветными избирателями, утверждая, что избрание Томпсона приведёт к «господству негров», и распространяя открытки с изображением Большого Билла, целующего чернокожего мальчика («Томпсон: Африка прежде всего»). Они специально нанимали чернокожих для агитации за Томпсона в районах с преимущественно белым населением и попытались устроить митинг избирателей-негров в центре города, где их нечасто можно было увидеть, тем более в большом количестве, но эта провокация не удалась. Лига наёмных рабочих округа Кук печатала в «Чикаго трибюн» рекламу в поддержку Томпсона, утверждая, что 95 процентов чикагских профсоюзов — за него. Кроме того, на стороне Большого Билла были две газеты, принадлежавшие медиамагнату Уильяму Рэндольфу Хёрсту, афроамериканская «Дейли дефендер» и «Италия» — вторая по популярности газета на итальянском языке, выходившая в Чикаго. За Девера выступали четыре городские ежедневные газеты, а также крупнейшие еженедельники, издаваемые польской, еврейской и итальянской общинами.