Из банды Вэлли, состоявшей в союзе с Капоне, в начале 1920-х годов выделилась ещё одна банда ирландцев, возглавляемая братьями О’Доннеллами (чтобы не путать с О’Доннеллами из Саут-Сайда, их называли О’Доннеллами из Вест-Сайда). Главарём был Уильям О’Доннелл, прошедший всю войну. Он получил прозвище Клондайк, потому что привёз большой груз спиртного из Канады. Ему помогали братья — Бернард (Барни) и Майлз, который владел клубом «Пони Инн» на Рузвельт-роуд в своём родном Сисеро. О’Доннеллы поставляли горячительное в округа Остин и Филмор, держали салуны на Медисон-стрит к западу от Гарлем-авеню, обслуживали соседние городки Оук-Парк, Ривер-Форест, Мэйвуд, Бёрвин и Риверсайд, а также северную часть Сисеро. Ирландцы вторглись на территорию итальянцев и должны были получить по рогам. 27 апреля 1926 года пять машин на малой скорости проследовали мимо «Пони Инн», их пассажиры выпустили по несколько автоматных очередей в чёрный седан, в котором находились члены банды О’Доннеллов. Среди стрелявших были Макгёрн и Аль Капоне, паливший из автомата с радостью мальчишки, которому дали опробовать новую игрушку.

Гангстер может убить человека за такое же время, какое нужно, чтобы на него посмотреть, гласила пословица тех лет. «И даже быстрее», — мрачно заметил комиссар полиции Джон Стидж, когда эта фраза прозвучала в его присутствии. А посмотреть повнимательнее, прежде чем нажимать на гашетку, иногда не мешало. Убитых было трое: Джим Догерти, Рыжий Даффи и... помощник прокурора штата Уильям Максвиггин — друг детства некоторых гангстеров, ходивших под О’Доннеллами.

Это обстоятельство сильно осложнило ситуацию. «Саутсайдеров» нельзя было обвинить в намеренном убийстве представителя закона: что этот представитель делал в компании бандитов? Но и спустить дело на тормозах тоже было нельзя. Прессе, как всегда, всё было ясно: Максвиггина убил Капоне, которого тот грозился арестовать за нераскрытое убийство Джо Регтайма. Полиция вломилась в квартиру Ральфа Капоне и обнаружила там тайник с оружием, которое, однако, не имело никакого отношения ни к убийству Максвиггина, ни к Алю Капоне. Тогда она нагрянула на Прери-авеню. Тереза закатила истерику, Мэй отказывалась отвечать на вопросы, двадцатилетний Джон надерзил стражам порядка, за что был арестован, но вскоре отпущен. Аля Капоне нигде не было. Полиция искала его три месяца, но так и не смогла найти.

Аль скрывался не от полиции. Ну что полиция? Арестуют, допросят, отпустят. Пусть даже посадят ненадолго, вон Торрио сидел — и ничего. Большой срок не дадут, даже Скализи и Ансельми 14 лет сократили до нескольких месяцев. Правда, жизнь в тюрьме Джолиета мёдом не показалась: их часто избивали, а Скализи однажды чуть не отравили (ему показалось, что у еды странный привкус, и он сообщил об этом охране; в отправленных на химический анализ спагетти и бобах обнаружили цианид в количестве, достаточном для убийства двух человек). Но это — рядовые бойцы, не мафиозные боссы.

Предоставив ведение уличной войны Ральфу, Аль целую неделю провёл в доме Доминика Роберто в Чикаго-Хайтс. Он доверял Роберто и даже подарил ему бриллиантовую ременную пряжку — своего рода знак избранности. (Роберто, в свою очередь, подарил ему куда более нужную вещь — кресло с пуленепробиваемой спинкой выше головы). К тому же Алю нравилась жена Доминика — хорошенькая Рей Раккер из Кентукки, начинавшая певичкой в клубе Большого Джима Колозимо. Разумеется, никаких интимных отношений между ними быть не могло: жена друга — это святое. «Он, — признавала Рэй, — всегда вёл себя как настоящий джентльмен» (даже если напивался в стельку). Просто Алю было приятно на неё смотреть, когда она подавала на стол, и перебрасываться с ней ничего не значащими шутками. «Гангстеры ничего не рассказывают своим жёнам, — вспоминала потом бывшая миссис Роберто[23]. — Ничего! Жена — для детской, кухни и постели. Вот любовницы знали, что происходит». Тут она немного лукавит: надо было быть полной дурой, чтобы ничего не понимать. Откуда эти безумные деньги, которыми сорит твой муж? Велма Фезант, жена Ральфа, как-то сказала Лорейн, новой жене Альберта, которую в семье звали Ларри: «Лучше потратить их деньги первой — всё равно они их промотают!» Да и пресса обильно снабжала информацией своих читателей, не скрывая имён (от Сонни газеты прятали, чтобы он случайно не увидел броский заголовок со своей фамилией). Кроме того, Мэй выуживала важные сведения из обрывков разговоров, в том числе между телохранителями мужа. Аль же старался бывать дома как можно реже, чтобы его семья не разделила участь Анны Лонерган, дважды раненной во время покушений на её мужей — сначала Билла Ловетта, а потом Мэтти Мартина.

Выждав неделю, Аль отважился под покровом ночи поехать к Рафаэле Капоне.

После того как лавка на Лафлин-стрит неожиданно сгорела вместе с домом и всем имуществом, Клотильда настояла на переезде из Чикаго. Они отправились на запад, в маленький городок Фрипорт, прозванный «Крендель-Сити» из-за пекарни Биллербека, где эти крендели пекли в большом количестве: подавляющее большинство населения составляли потомки немецких эмигрантов. До Чикаго оттуда было 170 километров, до границы с Висконсином — 20. Семья поселилась в доме с шестью спальнями и несколькими ванными комнатами; Рафаэле по-прежнему называл своей профессией импорт товаров из Европы, но лавки при доме больше не было. Старшая дочь Филумена бросила школу и поступила работать в какую-то контору; мальчики тоже подрабатывали разносчиками в бакалейных лавках, но, конечно же, этих заработков не хватило бы на безбедную жизнь.

Однако семья ни в чём не нуждалась — благодаря Алю. Он приезжал без предупреждения, привозил кучи сластей (если он не раздавал их сразу, Клотильда их прятала) и давал детям «доллар на мороженое» (малыши Фанни и Джим только несколько лет спустя поняли, что это была целая сотня долларов). Аль, единственный из всей семьи, поддерживал связь с дальними родственниками и испытывал к Рафаэле какое-то особое чувство. Возможно, он, рано оставшийся без отца, а потом и без наставника Торрио, нуждался в общении с человеком старше себя, которого глубоко уважал. Рафаэле не дрожал перед Алем и мог себе позволить отчитать его, когда тот был неправ или вёл себя по-свински. Это отрезвляло и внушало Алю вместо гнева чувство благодарности. После приветствий и ритуального угощения детей отправляли спать, и они из своих комнат слушали, как телохранители Аля топают по лестнице, перенося что-то из столовой в бельевой шкаф и обратно.

Рафаэле и в особенности Клотильда понимали, что пятна крови с одежд не выводятся. Нельзя остаться чистенькими, поддерживая отношения с гангстерами: это не та грязь, которая засохнет и отвалится, не оставив следа. Но жизнь — сложная штука. Однажды Табби, уже подросток, не вернулся вечером домой — его похитили. Подозрения пали на «Чёрную руку», которая в своё время уже шантажировала Рафаэле. После недели бесплодных поисков он решился прибегнуть к последнему средству — обратился за помощью к Алю. На следующий же день Табби был дома. Аль подъехал чуть позже — убедиться, что всё в порядке, — и велел родственникам не задавать ему вопросов. Они и не задавали. Омерта[24] — итальянцам это знакомо. Главное, Табби жив и здоров. Где он был, кто его похитил — даже если он и рассказал об этом родным, мы этого никогда не узнаем, потому что дальше их ушей его рассказы не ушли. После этого случая отказать в просьбе Алю Капоне было уже невозможно, хотя дружба с ним не только обеспечивала его покровительство, но и увеличивала риск, которому подвергалась вся семья...

В тот майский день Аль вопреки обыкновению предупредил о своём приезде. Когда к дому подъехал большой чёрный седан, Рафаэле сидел в гостиной с тяжёлой палкой в руке и ждал. Вошёл телохранитель Аля, за ним он сам и сзади ещё двое. Не ответив на приветствие, Рафаэле встал и ударил Аля палкой по плечу. Телохранители рванулись к нему, но Аль остановил их жестом. Он опустил голову и молча принял несколько ударов, а потом оба сели. Какое-то время помолчали — и стали обсуждать дело, которое привело Аля сюда. (По всей видимости, он хотел просмотреть «настоящие» бухгалтерские книги, хранившиеся у Рафаэле). Чем было вызвано такое поведение Рафаэле, неизвестно. Но, судя по реакции Аля, он признавал, что в чём-то виноват перед ним. Однако, если это было побуждение остановиться, эффекта оно не возымело. Да и поздно было тормозить. Разогнавшийся паровоз мчался под гору.