За несколько дней до выборов в Чикаго привели к присяге членов федерального Большого жюри, призвав их членов защищать избирателей от запугивания или сговора с целью помешать гражданам воспользоваться своим правом голоса. Город наводнили агенты ФБР. Верховный суд штата Иллинойс принял постановление о том, что любой член избирательной комиссии, уличённый в подтасовке результатов выборов или в запугивании избирателей, будет посажен в тюрьму. На избирательные участки направили три тысячи наблюдателей от коллегий адвокатов и гражданских организаций, наделив их правом вызывать полицию для ареста мошенников. Губернатору Лену Смоллу запретили миловать политиков, арестованных за махинации на выборах. Предполагалось, что эти беспрецедентные меры позволят сократить количество «украденных» голосов втрое — до двадцати пяти тысяч.

Последняя попытка повлиять на исход выборов была предпринята в день их проведения: на избирательных участках в округах, находившихся в оппозиции к Томпсону, взорвались самодельные бомбы, убив не меньше пятнадцати человек. Гангстерского взрывника Джеймса Белькастро обвинили ещё и в убийстве Октавиуса Гранади, афроамериканского кандидата в комитет 20-го округа: в день голосования вооружённые люди гонялись за ним на автомобилях, пока не убили; впрочем, вместе с Белькастро обвинения предъявили четверым полицейским. Полиция бездействовала, даже не пытаясь помешать гангстерам запугивать население. Исход голосования, казалось, был предрешён: низкая явка, победа кандидатов из списка Томпсона.

К выборам в Чикаго было приковано внимание всего мира; в город съехались корреспонденты всех крупных американских и зарубежных газет. Большой Билл заявил им, что Чикаго ничем не отличается от любого другого крупного города: человеку где угодно могут переломать руки-ноги; вся разница в том, что в Чикаго об этом пишут в газетах, а в Нью-Йорке — нет.

Реакция на эти слова получилась своеобразная. Вместо страха избирателей охватил гнев; 10 апреля на избирательные участки явились около восьмисот тысяч человек — вдвое больше ожидаемого; победили кандидаты Денина.

Луис Эммерсон сместил Лена Смолла с поста губернатора с перевесом в 400 тысяч голосов, Джон Свонсон обогнал Кроу на 120 тысяч голосов. «Чикаго трибюн» объяснила это тем, что после взрывов сторонники демократов проголосовали за республиканцев. Свонсон назначил нового главу сыскной полиции — Патрика (Пэта) Роша, неподкупность которого была хорошо известна гангстерам. Судья Фрэнк Лош оплатил публикацию в газете заметки о том, что «для Чикаго настала заря нового дня» и скоро «каждый уважающий себя гражданин будет гордиться своим городом».

Что касается Капоне, то он остался при своих и даже укрепил позиции после устранения влиятельного Эспозито. Новое нападение на Макгёрна 17 апреля успехом не увенчалось, главный киллер «капонитов» остался жив.

Решительности властям хватило ненадолго. После того как капитан полиции Люк Гаррик устроил несколько облав по заведениям, контролировавшимся Лоуренсом Мангано (игорные дома, бордели, бойцовские клубы), в его доме взорвалась бомба. Гаррик выжил — и перестал упрямиться: получал «зарплату», как все. Позже Мангано похвалялся, что, будучи арестован больше двухсот раз, ни разу не ночевал в тюрьме: «Это всё были подставы... а ещё у меня хорошие адвокаты».

Во время «ананасных выборов» Капоне находился в Майами: возможно, чтобы показать, что он не имеет никакого отношения к насилию в Чикаго, которое творится без его участия. Однако ни у кого не возникло сомнений, что гангстеры выполняли его волю. Между тем флоридские газетчики пронюхали, каким образом дом на Палм-Айленде сменил владельца; мэра призывали подать в отставку; городской совет распорядился выделить троих—пятерых полицейских для неотступного следования за Капоне, куда бы он ни направился. Но в отставку никто не ушёл, местные выборы прошли спокойно, победили республиканцы (благодаря «пожертвованиям» нового резидента), и страсти понемногу улеглись.

Неизвестно, расслышал ли Капоне сквозь грохот взрывов и хор возмущённых голосов очередной тревожный звоночек из Верховного суда. 4 июня 1928 года было вынесено решение по делу «Олмстед против США», продиктованное борьбой с бутлегерством и ставшее очередным наступлением на права и свободы граждан.

В 1926 году бутлегер из Сиэтла Рой Олмстед, бывший лейтенант полиции, был осуждён за сговор с целью нарушения «сухого закона». Обвинение утверждало, что Олмстед возглавил банду, незаконно ввозившую в Сиэтл по морю и по суше по 200 ящиков канадского виски в день, реализация которого приносила годовой доход в два миллиона долларов, причём сам Олмстед получал половину прибыли. Осуждённый подал апелляцию на том основании, что федеральные агенты собирали на него компромат, прослушивая его телефонные разговоры, то есть нарушая 4-ю и 5-ю поправки к Конституции. Помимо Олмстеда и двух его подельников, тоже бывших полицейских, в дело оказались замешаны ещё 72 человека: речники, водители, бухгалтеры, торговые агенты и адвокат. Прослушивание их разговоров велось несколько месяцев; беседы стенографировались, однако во время судебного процесса эти записи использовались не как улики, а просто как подсказка для федеральных агентов, выступавших в роли свидетелей обвинения.

Олмстед и ещё двадцать человек, проходивших по этому делу, были признаны виновными. Его адвокаты подали апелляцию, а проиграв, обратились в Верховный суд. Главным аргументом защиты была недопустимость прослушки, нарушающей неприкосновенность жилища. Но формально агенты закон не нарушали: аппаратура была установлена не в домах обвиняемых, а на улице возле них и в подвале офисного здания. Заместитель генпрокурора Мейбл Виллебрандт сама была против прослушивания телефонов, поэтому предоставила защищать интересы правительства другому юристу. Мнения судей разделились; решение против Олмстеда было вынесено с минимальным перевесом голосов: пять к четырём. Судья Уильям Говард Тафт уподобил прослушку законным полицейским операциям под прикрытием. Среди несогласных был уже известный нам Холмс, не считавший возможным применить 5-ю поправку в деле «Салливан против США». Судья Уильям Брандеис заявил, что между подслушиванием частных телефонных разговоров и перлюстрацией частных писем нет никакой разницы, а 4-я поправка гарантирует неприкосновенность частной жизни. Да и 5-я поправка была нарушена, поскольку обвиняемые вынужденно донесли на себя. Честная Мейбл Виллебрандт испытывала противоречивые чувства. «Хотя лично я использовала бы своё влияние для предотвращения того, чтобы прослушивание телефонов было узаконено как мера по применению “сухого закона”, вынуждена признать, что толкование Конституции США против интересов нарушителя закона и в пользу права правительства его изловить — масштабная победа “сухого закона”», — напишет она в книге «Сухой закон: взгляд изнутри» (1929).

В апреле 1927 года в городке Вёрден, штат Иллинойс, арестовали трёх человек, работавших на «самой современной винокурне в округе Сангамон». Это был мини-заводик, способный производить до 500 галлонов спиртного в день; находился он под Обёрном, в 11 километрах от Вёрдена. Арестованные отказались назвать имя владельца. Но в это же время Брайан Болтон, тоже проживавший в Вёрдене, внезапно сорвался с места и, забрав жену и двоих детей, уехал в Чикаго — к Капоне, которому его представил Фред Гетц. Гетц, служивший лейтенантом ВВС в Первую мировую войну, уроженец Чикаго, совершил убийство и был вынужден бежать из города. Теперь же Капоне предоставил обоим бунгало в Сисеро, где они могли отсидеться. Однако к тому времени обстановка в Чикаго накалилась до предела, и уже самому Капоне нужна была надёжная «нора»: речь шла попросту о физическом выживании. Гетц взялся подыскать спокойное местечко в Висконсине, близ посёлка Кудре, на берегу озера Кранберри, в окружении густых лесов, недалеко от канадской границы. Назвавшись Джорджем Ван Эшем, он нанял рабочих для постройки дома и управляющего для присмотра за ними. На эту роль он выбрал Чарли Эллисона — одного из троих арестованных в Вёрдене по делу о винокурне: человек неразговорчивый, уже немолодой, ему можно доверять. Да и рад будет переселиться в глушь с женой и двумя дочерьми — подальше от беды и за хорошие деньги.