Прогибиционисты ликовали. Один из ярых борцов за трезвость сенатор Моррис Шеппард в шутку заявил, что «шансов на отмену 18-й поправки столько же, сколько у колибри долететь до Марса с Монументом Вашингтона, привязанным к хвосту». Конечно, не всё было так однозначно. В 1919 году принц Уэльский Эдуард посетил Канаду и по возвращении повеселил своего отца Георга V песенкой, услышанной им в одном приграничном городке:

Как бы то ни было, «сухой закон» вступил в силу 17 января 1920 года. По иронии судьбы в этот самый день Алю Капоне исполнился 21 год — возраст, с которого в современных США дозволяется употребление спиртных напитков.

Было 31 марта 1920 года. Динни Миган и его жена Сейди спали после обеда у себя на Уоррен-стрит, дом 452, в квартале Ред-Хук. Их четырёхлетний сын играл в гостиной, а мать Сейди, Роуз Лейтон, дремала в кресле. В квартиру бесшумно проникли пятеро мужчин. Когда они направились к спальне, мальчик велел им не шуметь, а то разбудят папу с мамой. Один из дядей погладил его по голове и сказал: не волнуйся, мы только посмотрим и уйдём. Они и ушли, но прежде выпустили в Динни пять пуль, одна из которых пробила его голову и попала в плечо жене. Убийцы скрылись на грузовике, поджидавшем их у подъезда.

Банда Мигана поставляла штрейкбрехеров компании «Юнайтед фрут», импортировавшей тропические фрукты: её грузчики, работавшие на пирсах Гудзона и Ист-Ривер, недавно устроили забастовку, требуя повышения зарплаты. По версии полиции, именно это и послужило причиной убийства Динни. Ходили также слухи, что это внутренние разборки в «Белой руке». Незадолго до смерти Миган был оправдан по делу о грабеже, а одного из его подручных, Эдварда Гилкрайста, осудили. Поговаривали, что Динни подставил Гилкрайста, и гангстерам это не понравилось. В ноябре 1923 года Сейди Миган заявила полиции, что убийцей её мужа был Дикий Билл, который таким образом стал новым главарём банды. Это признание она отважилась сделать после того, как 1 ноября Билла Ловетта тоже пристрелили[11]. Со временем наибольшее распространение получила версия, по которой убийство Мигана было спланировано Фрэнки Йелем, а выполнено его помощником Ауги Пизано и двумя наёмниками из Кливленда. Возможно, так и было. А может быть, этот слух распустил Ловетт. Во всяком случае, для Аля Капоне, работавшего на Фрэнки, оставаться в Нью-Йорке было по-прежнему небезопасно.

Большинство убийств мафиозных главарей оставались нераскрытыми: свидетелей либо не было, либо они вдруг становились глухи, слепы и страдали амнезией. Полиция от них добиться ничего не могла. А между собой все и так прекрасно знали, чьих это рук дело и кого лучше не злить. Помимо закона молчания, действовал ещё один закон, который практически нельзя было обойти: однажды вступив в банду, ты останешься в ней навсегда. Это как контракт с дьяволом, подписанный кровью, или как закон всемирного тяготения.

А Джим Колозимо как раз попытался его преодолеть. Общаясь в своём ресторане с избранным обществом, он решил, что сможет остаться в высших сферах, сбросив оковы, тянувшие его на дно. К тому же он влюбился — в певицу Дейл Винтер, выступавшую в его ресторане. В то время как Джон Торрио, понявший, что «сухой закон» — ключ к Эльдорадо, уговаривал Большого Джима расширить и реструктурировать свой бизнес, тот грезил только об одном: хороший дом, хорошая жена — что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость? В течение двух месяцев он развёлся с Викторией Мореско и 17 апреля 1920 года женился в Индиане на Дейл, мечтая о жизни добропорядочного буржуа: доходов от ресторана и борделей вполне достаточно, зачем ему проблемы с федеральными властями из-за нарушения закона? Покупать выпивку для ресторана он будет, так и быть, но перепродавать её — нет. 11 мая 1920 года, только-только вернувшись из свадебного путешествия, Колозимо приехал на Уобаш-авеню, где у него была назначена встреча в четыре часа пополудни: кто-то позвонил ему и попросил приехать для разговора о поставках спиртного для ресторана. Через четверть часа его застрелили в вестибюле у главного входа. Полиция заключила, что убийца, прятавшийся в гардеробе, дважды выстрелил в жертву сзади. Одна пуля попала в голову, другая разбила стекло в телефонной будке.

Свидетели рассказали, что возле ресторана два дня появлялся мужчина лет 25—30, ростом 1,7—1,8 метра, темноволосый, щекастый, в чёрном котелке, чёрном плаще, с белым стоячим воротничком и в лакированных туфлях. Этот портрет походил на описание Фрэнки Йеля. Его задержали в поезде, но отпустили — никто из свидетелей его не узнал. Допросили бывшую жену жертвы Викторию — и тоже отпустили. Преступление осталось нераскрытым.

Состояние Колозимо оценивалось в полмиллиона долларов, но официального имущества нашлось лишь на 80 тысяч. Его пышные похороны стали первыми в длинной череде гангстерских погребальных церемоний в эру «сухого закона». За гробом шли восемь олдерменов и один конгрессмен, три судьи, оперный певец и, конечно же, Джон Торрио вместе с коллегами: Майком Потсоном, Майком Мерло (совладельцем ресторана Колозимо), Бриллиантовым Джо — Джузеппе Эспозито[12]... Один из содержателей притонов Айк Блум произнёс надгробную речь: «Большой Джим был не робкого десятка. В какую бы игру он ни играл, он шёл ва-банк. Он не был жадным. Всем хватит. Чем нас больше, тем лучше. У него было то, чего многим из нас недостаёт, — шик. Он привёл высшее общество и миллионеров в квартал красных фонарей. От этого пофартило всем, и со стола Колозимо перепало многим, дав удержаться на плаву. Большой Джим ни разу никого не кинул, ни разу не выставил за дверь хорошего парня и всегда держал свой рот на замке». Вот такой идеал.