Через несколько недель после похорон Клотильда собрала детей — пятерых своих сыновей, двух дочерей и двух приёмных — в столовой, тщательно закрыв двери в гостиную и на кухню. На стол положили Библию. Это было довольно странно для католической семьи, редко заглядывавшей в Священное Писание; дети даже не могли понять, откуда книга взялась. Вдова заняла место во главе стола, хотя после трагической кончины её мужа оно отводилось старшему сыну Дженнаро (Йену); остальные расселись по старшинству. Говорил, впрочем, Дженнаро: «Мы собрались, чтобы принести клятву. Ничто из сказанного сегодня не покинет этой комнаты. Никто из нас больше никогда не затеет об этом разговор». Он положил руку на Библию и велел всем взрослым сделать то же. Каждый пробормотал обещание молчать, а потом все разошлись и продолжили заниматься своими делами.
Молчать итальянцы умели. Пройдёт 86 лет, прежде чем единственная из дочерей Рафаэле Капоне, остававшаяся к тому времени в живых, поддастся на уговоры своих внуков и расскажет им в 2015 году, в чём же, собственно, было дело, да и то откроет не всё. Для семьи оставалось загадкой, почему Аль Капоне несколько лет продолжал навещать Клотильду и её детей, поддерживая их материально. Когда сыновья выросли, ни один из пятерых не работал, однако Капоне по-прежнему жили в достатке. В дальнейшем эта связь, спасительная в тяжёлые времена, ляжет на семью тяжким бременем, «каиновой печатью». Так что же связывало Аля и Рафаэле? Бабушка выдала несколько версий: Рафаэле был связан ещё с отцом Аля, Габриэле, до отъезда в Америку. Или Тереза Райола была как-то связана с Клотильдой Туфано. А скорее всего, один из сыновей Рафаэле и Клотильды на самом деле был побочным ребёнком Аля, которого они воспитали по его просьбе. Действительно, два младших сына, Джозеф (Пип) и Джеймс, были больше похожи на Аля, чем на отца или старших братьев. Особенно Пип. Особенно в гневе. Внуки сделали анализ ДНК; версия об отцовстве Аля не подтвердилась, тайна осталась нераскрытой...
Вполне понятно, что на фоне таких происшествий, как с Рафаэле Капоне, угрозы властей казались Алю писком комара, от которого он лишь досадливо отмахивался. Единственным, кого не на шутку тревожили допросы, касавшиеся доходов, образа жизни и налогов, был Фрэнки Рио, верный телохранитель Аля. Однажды Рио сказал: станете заказывать новый костюм — попросите материю в полоску, чтобы было что носить в тюрьме. Аль отшучивался или злился. Тем временем неповоротливая государственная репрессивная машина, изъеденная коррупционной ржавчиной (Мейбл Виллебрандт, отправленная Гербертом Гувером в отставку, в докладной записке на его имя прямо писала, что в США не сыщется и четырёх тысяч человек, которых нельзя купить), понемногу приходила в движение. Президент Гувер согласился с Маккормиком, что разгул преступности был спровоцирован ненужным и неэффективным «сухим законом», однако отменять его не спешил[41].
Зато президент не возражал против того, чтобы как следует наказать преступников, обогатившихся за счёт нарушения этого закона. Он поручил министру финансов Эндрю Меллону возглавить группу, которая займётся борьбой с незаконными доходами и неуплатой налогов. Сам Меллон был открытым противником «закона Волстеда», трезвость нормой своей жизни делать не собирался и являлся совладельцем хлебного спиртового завода на западе Пенсильвании, дававшего работу бедному населению. Но дело-то не в нарушении закона, а в неуплате налогов, так? Меллон вызвал к себе Элмера Айри, главу особого разведотдела при Министерстве финансов, и велел ему собрать неопровержимые улики, чтобы засадить Капоне за решётку.
Неужели счетоводы справятся там, где не справилась полиция? У директора ФБР Эдгара Гувера вошло в привычку спрашивать Меллона при встрече: «Ну что, ещё не прищучили Капоне?»
Капоне же плескался в своём бассейне. На кадрах домашней кинохроники, снятой в апреле 1929 года, рядом с ним запечатлены весёлые друзья, дурачащиеся напропалую: Лаки Лучано, Мейер Ланский и несколько других мафиозных боссов из Нью-Йорка...
Атлантик-Сити
Наставником Аля Капоне был Джон Торрио; Лаки Лучано своим учителем считал Арнольда Ротштейна по прозвищу Мозг — короля еврейской мафии в Нью-Йорке. До «сухого закона» Ротштейн делал деньги на профессиональном спорте: устроил в 1919 году «договорняк» между бейсбольными командами «Уайт соке» из Чикаго и «Цинциннати редз», сделал ставки, сорвал большой куш, вызвав грандиозный скандал, но никто не смог ничего доказать. Говорят, именно он первым разглядел огромные возможности, которые заключал в себе «сухой закон». Организованной преступностью он управлял, как крупным предприятием, то есть был таким же бизнесменом, как Капоне. Но и на старуху бывает проруха. В октябре 1928 года он три дня подряд играл в покер. Ставки всё возрастали, Ротштейну упорно не везло, и в конечном счёте он проиграл 319 тысяч долларов профессиональному игроку Элвину Томасу по прозвищу Титаник Томпсон и его партнёру Нату Реймонду. Карточный долг он не заплатил: по одной версии, назвал своих партнёров шулерами и платить отказался, по другой — попросил отсрочки до ноябрьских выборов, ожидая получить 550 тысяч долларов за поддержку Герберта Гувера, баллотировавшегося в президенты, и Франклина Д. Рузвельта, метившего в губернаторы штата Нью-Йорк. Но 4 ноября он был смертельно ранен во время деловой встречи в манхэттенском отеле «Парк Сентрал» и два дня спустя скончался, не дожив до сорока семи лет. Назвать полиции имя своего убийцы он не пожелал: «Занимайтесь своим делом, а я займусь своим». Преступление осталось нераскрытым.
«Корпорация» Ротштейна распалась на несколько «предприятий», которые возглавили Фрэнк Эриксон, Мейер Ланский, Багси Зигель и прочие члены «совета директоров». Кроме того, политическая система боссов Таммани-Холла была подрублена под корень, поскольку она опиралась на Ротштейна, контролировавшего уличную преступность. Власть из ослабевших рук партийных боссов должны были принять боссы мафиозные — так считал Джон Торрио, способствуя организации картеля бутлегеров Восточного побережья (Большой семёрки[42]) и высказываясь за создание общенационального руководящего органа, который предотвращал бы гангстерские войны наподобие тех, что свирепствовали в Чикаго и Нью-Йорке. Ребята, давайте жить дружно...
Капоне, как и Голландец Шульц (он же Артур Саймон Флегенхаймер) с Манхэттена, и Царь (Чарлз Соломон) из Бостона, был бы не прочь примкнуть к этому преступному синдикату. Но прежде надо было разобраться с «домашними» делами.
Когда тебе всё сходит с рук, начинаешь думать, что так будет всегда. Добром это не кончается.
Одна из комнат для гостей в главном доме на Палм-Айленде была отведена Фрэнки Рио. Когда Мэй, не любившая Фрэнки, намекнула, что тот мог бы жить в домике для охраны вместе со всеми, Аль попросил не «ревновать» его к человеку, которому он доверяет, как брату. Скользкий Фрэнк доверие оправдал: именно он вовремя узнал о новых планах убийства Капоне, выяснив по своим каналам, что 50 тысяч долларов, которые предложил за его голову Айелло, решили поделить между собой Джозеф Джунта, Альберт Ансельми и Джон Скализи.
Скализи и Ансельми, которых Аль всеми силами вытаскивал из тюрьмы, которых он не сдал Хайми Вейссу, которые получали лучшие заказы на «мокрые дела» и жили припеваючи! Но денег слишком много не бывает; оказалось, Скализи и Ансельми занимались теневыми сделками, «наезжая» на бизнесменов. Какой ущерб для репутации Капоне, если они прикрывались его именем! Скализи скопил более четверти миллиона долларов и всё же от предложения Айелло отказаться не смог. Надо было действовать на опережение. Быстро, но умно и аккуратно.
Первый акт мастерски разыграли ещё в конце марта в Чикаго. Скализи и Ансельми обедали в ресторане. Сидевшие за другим столиком Капоне и Рио вдруг начали ссориться, всё повышая голос; в конце концов Рио дал Капоне пощёчину и выбежал из ресторана. Ничего себе! После такого, конечно же, примирение невозможно. А Рио — крутой мужик, бесстрашный, и Капоне он знает как облупленного; надо будет привлечь его на свою сторону, пусть даже и поделившись: не обеднеем, зато дело точно выгорит.
